На 2016 год у России, безусловно, хватит и резервов, и экономической инерции, так что не стоит ожидать, что серьезные изменения придут немедленно. Скорее весь следующий год в России будет идти скрытая борьба между группами влияния – теми, кто может заработать на закрытии рынков и бесконтрольной эмиссии, и теми, для кого важна глобализация и внешние инвестиции
Россия вступает в 2016 год после двух лет рецессий (в 2014 году факт рецессии формально не был признан, но это легкая манипуляция с цифрами). ВВП, достигший к 2013 году почти на нулевом росте $2,15 трлн, в 2015-м составляет не более $1,2 трлн, и, по общему мнению Минфина и ЦБ РФ, в 2016 году сократится еще. Незначительность сокращения ВВП в «реальных рублях» (по прогнозу Росстата, ВВП 2015 года будет ниже ВВП 2014-го всего на 3–4%) не должна обманывать – в долгосрочной перспективе долларовые и рублевые показатели все равно сойдутся, а разница в оценках в двух валютах связана не столько с 2015 годом, сколько с предыдущим периодом, когда поток нефтедолларов гнал курс рубля наверх и задирал оценку ВВП России в долларовом выражении.
По объему ВВП Россия уступила Мексике и скатилась на 15-е место в мире (76-е место в мире по ВВП на душу населения) – и опять же с учетом голландской болезни 2005–2014 годов правильнее было бы сказать, что предыдущая переоценка ВВП России просто сократилась почти до нуля.
Новости стагнации
Чтобы понять процессы, происходящие в России, и предсказать развитие событий на 2016 год, надо вернуться в прошлое на 15 лет. Уже к 2000 году в России начала складываться рентная модель экономики, основанная на консолидации денежных потоков от экспорта ресурсов в руках ограниченной группы лиц, контролируемых властью. За 12 лет эта модель стала единственной и доминирующей – корреляция доходов государственного бюджета, темпов роста золотовалютных резервов, темпов роста ВВП и даже курса рубля с изменением цены на нефть стала почти стопроцентной.
Отчасти виной тому голландская болезнь. Избежать ее не удалось, несмотря на жесточайшие меры по стерилизации денежной массы и формирование золотовалютных резервов в размере более 33% ВВП. Деньги просачивались в экономику иностранными инвестициями и кредитами, но в отличие от «своих», замороженных по большей части в американских облигациях, они были дорогими и уносили доходы из экономики. На пике голландской болезни, в 2013 году, расхождение рыночного курса рубля и расчетного курса к доллару составляло 50%. Но голландская болезнь – это только одна из причин.
С другой стороны, развитие экономики было крайне затруднено разрушением институтов, коррупцией, полным отсутствием механизмов защиты прав предпринимателей и инвесторов. В довершение всего конверсия потока нефтедолларов в инвестиции и оборотный капитал нересурсных бизнесов, сравнительно высокая до 2008 года, начиная с 2009 года стала резко падать, а в 2012 году, на фоне потери бизнес-сообществом последних надежд на демократизацию, стала отрицательной – вывоз капитала и деинвестирование начали существенно превышать сальдо торгового баланса.
Даже при притоке нефтедолларов и полной открытости к иностранным инвестициям после восстановительного роста 2010–2012 годов наступило устойчивое снижение темпа роста ВВП на 1,5% в год на фоне физического сокращения инвестиций и капитальных затрат от года к году.
Растущая монополизация российской экономики и ее зависимость от подконтрольных власти монстров типа «Газпрома», «Роснефти» и РЖД приводили к стабильно высокой инфляции, создаваемой почти исключительно влиянием растущих тарифов, едва успевающих за аппетитами «эффективных менеджеров» во главе монополий.
Власть, уверенная в долгосрочности высоких цен на нефть и незаменимости российской нефти для Европы, решала задачу сохранения рейтинга в условиях стагнации просто – опережающим и рост ВВП, и рост производительности увеличением зарплат гипертрофированного (более 38% трудовых ресурсов) бюджетного и государственного сектора, ускоренным ростом социальных пособий и неэффективными и непродуманными бюджетными расходами. В 2013 году, на фоне почти нулевого роста ВВП и существенного падения его качества, при падении инвестиций, капитального строительства и экспорта, несмотря на рост цен на нефть, рост заработной платы в России был двузначным, а тарифы выросли более чем на 8%. Такой дисбаланс приводил к росту импорта и доли торговли в ВВП, к 2014 году составлявшей около 30% (в два раза больше, чем в США).
Шок и преодоление
В 2014 году падение цен на нефть стало шоком, наложившимся на долгосрочную стагнацию. На шок отреагировало гипертрофированное потребление, и падение ВВП в значительной степени было связано даже не с сокращением стоимостного объема производства в ресурсном секторе, а с коррекцией импорта, расходов домохозяйств и компаний. Именно это позволило России мягко войти в период стагфляции, а разумная политика ЦБ сохранила достаточный объем золотовалютных резервов, позволив национальной валюте обесцениться в два раза к доллару США и тем самым менее чем за год нивелировать голландскую болезнь, продолжавшуюся с 2005 года.
2015 год, первый год сбалансированных цен на нефть, принес России падение всех основных экономических показателей в масштабах, которых не пережило бы ни одно развитое государство. Спрос на долгосрочные товары упал почти в два раза, импорт – на 35%, обороты торговли в рублях – почти на 12% (то есть в долларах более чем в два раза, но в данном случае не вполне корректно оценивать обороты в валюте), иностранные инвестиции еще в 2014 году упали почти до нуля и в 2015-м не выросли.
Ожидаемое в 2015 году падение ВВП в реальном выражении на 3–4% (а скорее на все 5%) сочетается с инфляцией минимум 14–16%, а по потребительским товарам без недвижимости и товаров долгосрочного спроса (тех, падение спроса на которые позволило ценам удержаться на старых уровнях) инфляция составила более 30%. Тем не менее Россия не только не находится в состоянии экономического коллапса, но даже имеет достаточные резервы для сохранения стабильности при продолжении глубокой рецессии.
К 2016 году Россия подходит фактически исчерпав последствия нефтяного шока – с золотовалютными резервами в размере двухгодичного импорта, относительно стабильным (настолько, насколько стабильна цена на нефть) курсом рубля и медленно снижающейся инфляцией. Тем не менее результаты безответственной экономической политики последних 15 лет никуда не делись – Россия осталась недиверсифицированной рентной экономикой, в которой нет ни институциональных, ни технологических, ни демографических драйверов диверсифицированного роста.
Преодолев «нефтяной удар», Россия просто вышла обратно на долгосрочный тренд стагнации, только на значительно более низком уровне. В дополнение к ситуации 2013 года Россия своей внешней политикой сумела перекрыть потенциальные каналы привлечения инвестиций и отпугнуть тех немногих инвесторов и предпринимателей, которые все еще готовы были пробовать диверсифицировать ее экономику. И в 2015-м, тощем, году сальдо счета торговых операций России осталось позитивным, но вывоз капитала и инвестиций превысят его примерно на $18–20 млрд.
2016 год обещает быть еще хуже: только за последний месяц Россия умудрилась поставить на грань разорения свою туристическую индустрию и чартерных перевозчиков, заморозить огромный контракт «Росатома» – последнего промышленного производителя конкурентных технологий в России, и поставить его международную репутацию под сомнение. А также нанести удар по своему капитальному строительству, дискриминировав инвесторов с портфелем $10 млрд и лучшими строительными технологиями, и подорвать основы для своего экспорта нефти и газа в Южную Европу в будущем.
Год борьбы
На этом фоне фирменные признаки российской экономики никак не меняются. В банковском секторе Центробанк в течение многих лет сочетает протекцию государственным институтам, бюрократизацию контроля за банками, увеличивавшую их себестоимость, и удивительную терпимость к самым различным операциям windows dressing. В итоге отрасль пришла к объему кредитов на одного сотрудника в 5–15 раз ниже, чем в развитых странах, хронической недокапитализации и практической непрозрачности балансов, так что даже отзыв 1% лицензий в неделю не улучшает ситуации – над Россией нависла угроза второго банковского 1998 года. В лучшем случае в 2016 году сбудется предсказание Германа Грефа и еще 10% банков уйдут с рынка. В худшем – пожар примет неконтролируемый характер и крушение одного-двух крупных банков по цепочке вызовет массовые остановки и панику во всей системе.
Во всех крупных отраслях промышленности показатели себестоимости в России хуже, чем у иностранных конкурентов, и ситуация не исправляется, несмотря на падение курса рубля. По официальному признанию самой же власти, две основные программы, подававшиеся как панацея для российской экономики – «импортозамещение» и «разворот в сторону Китая», – не дают желаемых результатов. Вряд ли стоило ожидать другого – при безработице ниже 5%, почти 90%-ной загрузке производственных мощностей и полном нежелании экономических агентов инвестировать в новые мощности (не говоря уже об отсутствии возможностей для развития технологий) никакое импортозамещение не может состояться. Китай же, для которого Россия никогда не была серьезным партнером (доля России в торговле в АТР – 1%), вынужден решать куда более насущные проблемы, чем благотворительность по отношению к северному соседу.
В этой ситуации правительство России выбирает выжидательную тактику. Бюджет 2016 года не оставляет надежд ни на реформы, ни на развитие каких-либо альтернативных минеральным ресурсам драйверов экономики. В свою очередь рынок нефти и газа, на котором крупнейшие производители открыто вступили в демпинговую войну за счет роста объемов производства, не оставляет надежд на скорый рост цен или возможность предложить внешнему рынку большие объемы.
Нет сомнений, что в 2016 году экономика России продолжит сокращаться и параллельно преподнесет несколько неприятных сюрпризов, одним из которых может стать цепочка банкротств крупных банков. Понимая это, правительство уже открыто говорит о встающей дилемме: либо существенно повышать налоги на остатки бизнеса и на частных лиц (что точно приведет к усилению рецессии и, возможно, к опережающему сокращению налоговой базы), или кардинально сокращать социальную сферу, что может вылиться в массовое недовольство.
В этих условиях правительству будет все труднее бороться с соблазном отступить от своих монетаристских принципов свободного движения капитала, рыночного курса валюты и ограничения эмиссии, тем более что голоса, призывающие пойти по венесуэльскому сценарию, звучат все громче. Первой ласточкой пока бархатных ограничений стали попытки ограничить внешний туризм – как-никак он уносил из страны до 2014 года около $40 млрд в год, а сегодня это большие суммы.
Но на 2016 год у России, безусловно, хватит и резервов, и экономической инерции, так что не стоит ожидать, что серьезные изменения придут немедленно. Скорее весь год в России будет идти скрытая борьба между группами влияния – теми, кто может заработать на закрытии рынков и бесконтрольной эмиссии, и теми, для кого важна глобализация и внешние инвестиции. Теми, кто получает доход от бюджетного финансирования и жаждет тотальной национализации, и теми, кто хочет по дешевке скупить бизнес в стране, по возможности его приватизировав. Мы рано или поздно точно узнаем, кто победит, но, скорее всего, еще не в следующем году.
Андрей Мовчан
Источник: carnegie.ru
