«Без свободы слова нас можно вести немыми и тихими, как овец на убой.»
Джорж Вашингтон, 1-ый Президент США
В течение нескольких десятилетий политическая корректность формирует политический ландшафт всего мира. Когда-то это было что-то вроде невинного кодекса хороших манер, но сегодня превратился в свод постоянно ужесточающихся правил допустимой речи и мышления.
Дело в том, что среди людей довольно популярно убеждение, что язык формирует реальность. С этим связано множество суеверий, определенная часть лексики в любые времена считалась или неприличной или табуированной, или даже колдовской. Безусловно, влияние языка на эмоциональную сферу нельзя недооценивать, и табу играют огромную социальную роль. Однако, можно ли посредством языка убрать из мира нежелательные явления?
Известный психолингвист, автор книг «Чистый лист» (The Blank Slate) и «Материя мысли. Язык как окно в человеческую природу.» (The Stuff of Thought. Language as a Window into Human Nature) Стивен Пинкер ввел в оборот термин «беговая дорожка эвфемизмов». Дело в том, что избегая табуированных тем, люди стараются вводить в оборот новые термины, которые впоследствии неминуемо становятся табуированными. Поэтому происходит постоянная ротация эвфемизмов.
К примеру, во всех странах идет постоянная замена слов, обозначающих «туалет» (в русском языке это «туалет», «уборная», «ватерклозет», «нужник», «сортир»). Однако каким словом это место не называй, оно все равно пропитается своим значением. Кстати, слово «сортир» происходит от французкого «sortir» — «выйти». Представляете, каким изысканным словом это было когда-то, и насколько неприличным оно является сейчас?
Подобное может происходить и с названиями национальных меньшинств. К примеру, в США сначало это было слово «nigger» (которым усыпан роман «Приключения Тома Сойера») — термин для чернокожих в 19 веке. Вскоре оно обрело оскорбительные коннотации и стали вводиться следующие термины — «negro», «colored», «black», «people of color», «African-American». В данный момент, по канонам политкорректности, можно использовать только последние два термина. Остальные уже «пообносились» и являются оскорбительными. Хотя в момент введения в оборот были вполне себе политкорректными. Также уже неприличным считается термин «Mexicans». Ну да, они из Мексики, но называть их следует «hispanics».
Однако каким образом названия национальных меньшинств становятся оскорбительными? Видимо, дело в том, что лево-либералы идентифицируют себя с группами, которые, по их мнению, притесняются. К таковым относятся негры, мексиканцы, женщины, инвалиды, люди с избыточным весом, сексуальные и религиозные меньшинства. Постоянно концентрируясь на любом проявлении несправедливости (зачастую, надуманной) в отношении этих групп, и игнорируя любые факты, которые не вписываются в «повествование жертвы», лево-либералы принижают достоинства этих групп и тем самым превращают любой термин в оскорбительный.
Сила, успех, уверенность, рациональность, инициатива — все это жесточайшие враги западного либерала. Феминистки никогда не фокусируются на женщинах, добившихся успеха. Они никогда не будут приводить в пример Маргарет Тэтчер. Им нужны женщины-жертвы. Борцы с расизмом будут с пеной у рта защищать убитых при задержании чернокожих преступников, но полностью ингорировать успехи чернокожих в финансовых или социальных областях. Ведь им нужно постоянное доказательство неискоренимого расизма. И удивительным образом, расизма в США (да и в Европе) действительно становится все больше и больше. Обострение расовых противоречий, игра на постоянное преувеличение проблем национальных меньшинств, анти-белая риторика и политика (например стимулирование массовой и неквалифицированной миграции из стран третьего мира), постоянное расширение определения расизма (равно как и сексизма) действительно разделяет и поляризует население.
Кстати, мазохистская идентификация себя с жертвами является довольно показательной. Как правило, активисты выбирают также мазохистские средства протеста — ложатся на пути военной техники, приковывают себя наручниками к нефтяной платформе, провоцируют полицию или толпу на физическое насилие, проводят голодовки и т. д. Нельзя сказать, что такая тактика не является эффективной, но все же предпочтение подобных средств борьбы лево-либералами о чем-то, да и говорит. Им свойственна направленная на себя ненависть. Ненависть к своей культуре, традициям и даже к своему полу — довольно типичны для прогрессивных пост-модернистов, стремящихся «фундаментально изменить» мир.
Необычайно высокая степень враждебности направлена в сторону тех, кто осмеливается выходить за рамки дозволенного. В США даже существует специальный термин — криптоконсерватор (cryptoconservative) — что можно перевести как «зашифрованный консерватор». Это термин для обозначения людей, которые консерваторы, но об этом особо не распространяются — ибо о таких вещах лучше помалкивать. При переходе на чувствительные темы они оглядываются и приглушают голос, чтобы выразить свое мнение. «Утечка» подобной информации может стоить работы или повышения, привести к отфренду в социальных сетях и социальной изоляции, приобретению статуса «нерукопожатного», а для публичных фигур — привести к травле в СМИ, потере должности или разоблачающему шоу на ТВ, изгнанию из профессии.
И это несмотря на декларируемые плюрализм мнений и свободу слова. Наиболее показательным является происходящее в американских университетах. Поколение, ходившее в школу в эпоху выдачи «медалей за участие», теперь протестует против приглашения на кампусы любого, с чьим мнением они не согласны, и настаивает на увольнении преподавателей, которые им чем-то не угодили. Любопытен недавний скандал в Йельском университете, когда одна из студенток попросила запретить одевать костюмы на Хэллоуин, которые могут ранить чьи-либо чувства. Ответ, гласящий, что это ограничивает свободу самовыражения, оказался роковым для преподавателя. Буря возмущения и волна протестов в итоге вынудила преподавателя покинуть университет. Заявление руководства вуза о том, что преподаватель может вернуться в любое время, и что Йельский университет стоит на принципах свободы мысли, дискуссии и научного познания смотрелся на этом фоне довольно нелепо.
Но ведь разве не университеты должны быть местом, где обсуждаются и опробируются идеи, которые, возможно, еще не осознаны и приняты обществом? Что это за университет, где студенты готовы слышать только то, с чем они согласны? Конечно же, табуирование определенных тем и общественный консенсус до определенной степени необходимы. Но одержимость идеей личного комфорта и насаждение единомыслия в университетской среде, которая должна производить людей, стремящихся познать истину, может оказаться неожиданной практикой.
Впрочем, при внимательном рассмотрении социальных трендов в Америке и Европе это вполне закономерное развитие событий. В США уже давно личные мнения важнее истины, а чувства — важнее фактов. Идеология равенства в конечном счете уравнивает все мнения, неважно на чем они базируются и чем подкреплены. К примеру, из экзаменационных вопросов исключают вопросы о динозаврах, ведь они могут задеть тех, кто не верит в эволюцию. Американцы уже давно не говорят «Счастливого Рождества», а лишь «Счастливых выходных». Ведь кто-то может не праздновать Рождество. Государственные учреждения не могут использовать никакую символику, связанную с рождеством — Санта Клаус, олени, елки. В конечном счете, на любое мнение всегда найдется тот, чьи эмоции могут пострадать. Таким образом, свобода речи редуцируется к набору тем, разрешенных для употребления. С сослуживцами можно разговаривать о еде, спорте, где провел отпуск или выходные, на что потратил деньги. Любые потенциально «опасные» темы тщательно избегаются.
Границы дозволенного сужаются все сильнее, вводя в разряд неполиткорректного буквально все. В 2014 году в словарь английского языка было добавлено слово «микроагрессия» (microagression). Список микроагрессий постоянно расширяется, и включает в себя например вопросы «Откуда вы?», комплименты «У вас отличный английский!», фразы «Должность должен занять самый компетентный кандидат», «Каждый может добиться успеха, если будет усердно работать», «Америка — страна возможностей», разумеется, сюда же входит все, что говорится родителями своим детям, мужчинами женщинам, а также любые комментарии по поводу внешности, культуры, национальности или религии.
Форсирование подобных правил осуществляется голосистыми активистами, для которых существует термины «crybully» (плаксы-задиры, т. е. терроризирующие окружающих через постоянные жалобы и крики) и social justice warrior (воины социальной справедливости). В основном, это поколение студентов, которые не находят лучшего способа поднять самооценку, чем бороться за чьи-то права, как правило, без их просьбы и без малейшего представления о реальном мире. Такой типаж личности был описан ровно 400 лет тому назад в романе «Хитроумный идаальго Дон Кихот Ламанчский». Пройдя индоктринацию в школах и университетах, где левые интеллектуалы, также полностью оторванные от реальности и находящиеся в плену сладких мечтаний о мире, вкладывают в детей свою картину мира.
Особенно показательны на этом поприще достижения идеологии под названием «феминизм», укравшей свое название у одноименного движения где-то в 60-х годах прошлого века, когда, наконец-то, женщины и мужчины были уравнены во всех правах, и необходимость в движении отпала. Сейчас феминистки уже не выступают за равенство прав, они борятся с воображаемой «патриархией» — и порой доходят до поражающих воображение идей. К примеру, что 9-ая симфония Бетховена — это «гимн изнасилованию», что название «Большой Взрыв» отпугивает женщин от занятий физикой, что Теория Механики Ньютона — это тоже теория изнасилования, что мы живем в «культуре изнасилования», вплоть до того, что любой гетеросексуальный секс — уже изнасилование! В некоторых университетах введены правила «утвердительного согласия» — т. е. мужчина должен спрашивать разрешения на каждый шаг соблазнения (можно, я расстегну эту пуговицу, можно, я тебя здесь трону и т. д.) и только в случае получения вербального позитивного ответа продолжать. Разумеется, если парень с девушкой были в состоянии алкогольного опьянения, то это уже изнасилование, несмотря ни на что, ведь она не могла себя контролировать.
Помимо этого, любое неравенство в процентном отношении в любой профессии — это дискриминация. К примеру то, что среди программистов порядка 85% мужчины — это доказательство дискриминации женщин (правда, я не слышал, чтобы кто-то возмущался тем, что почти 100% шахтеров и таксистов мужчины, или тем, что 93% смертей на производстве также выпадает на сильный пол). Кстати, «сильный пол» — это сексистский термин, равно как и любой другой «стереотипизирующий» мужчин или женщин. Они ничем не отличаются, пол — это социальная конструкция, созданная мужчинами для порабощения женщин.
В США женщины уже составляют большинство студентов университетов и колледжей, они имеют лучшие оценки и более высокий уровень дохода в возрастной категории до 30 лет. Работодатели охотнее нанимают женщин и боятся их уволить. Т. е. происходит дискриминация мужчин по половому признаку, и начинается она еще со школы. Участник феминистского движения 60-х Кристина Хофф Соммерс написала книгу «Война против мальчиков», в которой описано, как, благодаря изуродованному пониманию феминизма, система образования США рассматривает мальчиков как «неправильных» девочек, и полностью игнорируя особенности их психики, целиком ориентирует образовательный процесс на девочек. Поколение современных мужчин в США до крайности эмаскулировано и боится женщин, т.к. в случае конфликта практически всегда они признаются виновными. Некоторые феминистки хотят запретить тест на отцовство без согласия матери, чтобы мужчина не мог доказать, что ребенок не его в случае развода. При этом продвигается половая распущенность среди девочек — регулярно проводятся «марши шлюх» (slut walk), смысл которых в продвижении распущенного образа жизни и борьбы с «изнасилованием» (в феминистическом понимании этого слова). Ну и, конечно же, право на аборт рассматривается как фундаментальное, подростки могут делать его без информирования родителей.
Зачем? Чтобы разрушить моногамию, и семью — институт порабощения женщины. Приветствуется половая распущенность и бездетность. Подобный тренд в западном обществе существует порядка 50 лет и уже нанес непоправимый урон по взаимоотношению полов. Но пародоксальным образом женщины становятся все более несчастными, несмотря на, казалось бы, весьма привилегированное положение. И в этом нет ничего удивительного, мужчины и женщины отличаются не только биологически, но и психологически. Идея того, что пол является социальной конструкцией настолько абсурдна, что только университетские интеллектуалы готовы в нее верить. Женщина тяготеет к тщательному выбору партнеров и спутников жизни, и пропаганда половой распущенности является своего рода психологическим насилием, осуществляемым одними женщинами над другими. Впрочем, эта тема на Западе является табу.
Как так происходит, что в обществе, в котором свобода слова является фудаментальной ценностью, политические и социальные вопросы табуируются и выводятся за рамки дискуссии?
Ответ в том, что свобода слова и демократические институты нужны либералам только для того, чтобы прийти к власти. После чего эти институты лучше бы упразднить. Подобное можно найти в недавней истории. Большевики выступали за свободу слова и боролись с тайной полицией. Но когда пришли ко власти, то создали тайную полицию, несравнимо более репрессивную, чем та, что была при царском режиме. В США и Европе прогрессивные либералы проходят тот же самый путь. Впрочем, сходств между большевиками и пост-модернисткими либералами гораздо больше, чем можно было подумать. Просто для нас этот этап находится в прошлом, а на Западе это еще впереди, хотя и в несколько других формах, но с тем же идеологическим базисом — Марксизмом.
Таким образом, мы видим, что все больше становится табуированных тем, люди становятся более чувствительными и готовыми оскорбиться на любую ремарку или вопрос, общество становится все менее терпимым к выражению независимого мнения. Политическая корректность — это попытка стерилизовать общение между людьми, для предельной атомизации общества.
Заключение
Конечно же, было бы крайне наивным считать, что это целенаправленно управляемый процесс. Процесс этот вполне естественный, к которому закономерно ведет логика бесконечного экономического роста, как высшей ценности. Все происходящее не имело бы никакого шанса, если бы не было более экономически выгодным и не поддерживалось бизнесом.
Демонтаж национальных, культурных и религиозных идентичностей посредством мультикультурализма и политической корректности способствует унификации рынков сбыта и труда. Единые стандарты и единые запросы позволяют производить товары в больших масштабах, а значит с более низкой удельной себестоимостью.
Феминизм увеличивает количество рабочих рук. Женщина которая находит счастье в семейной жизни для работодателя куда менее желанна, чем амбициозная женщина, готовая работать по 80 часов в неделю ради карьеры. Разве может сконцентрироваться на работе мать, у которой ребенок заболел? Лучше приобщить женщин к экономической деятельности, невзирая на их природные предпочтения и желания, пусть даже и ценой их личного счастья.
Если нет никаких ценностей более высокого порядка, то экономическая выгода начинает диктовать все. К примеру, средства массовой информации превращаются в рекламные носители, которые только привлекают и развлекают аудиторию. Лучше напечатать непроверенную информацию первым, чем проверенную вторым — читать уже никто не станет, а значит не будет рекламных поступлений. Таким образом, подобная скурпулезность и профессиональная честность массовым рынком не поддерживается.
Демократия превратилась в соревнование различных маркетинговых кампаний, фокусирующихся на эмоциях и рефлексах населения. Отсюда разделение и атомизация общества, поощрение внутреннего конфликта для мобилизации сторонников. Отсюда же и поощрение массовой и неквалифицированной миграции — чтобы получить голоса для той стороны, которая покупает их за пособия. Выгодно в краткосрочной перспективе, а после хоть потоп.
Такова логика процесса. Но у меня есть большие сомнения в возможности реализации этой Утопии. Возможно, эта модель более экономически эффективна, но превращая людей во взаимозаменяемые объекты без иной цели, кроме как постоянного улучшения стандартов жизни, она обречена на скорую, по историческим меркам, гибель.
Человеку необходим смысл существования более высокого порядка, чем простая практическая полезность и экономическая выгода. Культура, традиции и религия создают связь между поколениями предков, нами и нашими потомками, наполняют наше существование смыслом. В ценностях, предлагаемых либеральными пост-модернистами, ничего этого нет. И все больше людей это осознают. А значит это лишь временная болезнь, от которой человечество должно излечиться. Впрочем, вполне возможно, что самые тяжелые стадии этого заболевания еще впереди.
Евгений Рублев
Источник: eadaily.com
