Почему продолжают гореть интернаты для душевнобольных в России
При пожаре в психоневрологическом интернате №74 в селе Алферовка Воронежской области погибли 23 человека, еще столько же оказались в больнице с ожогами. За последние три года это уже четвертый пожар в подобном учреждении с большим числом жертв. Последствия во всех случаях одинаковы: уголовные дела, показательные увольнения и массовые проверки пожарной безопасности в аналогичных интернатах. Фотографии, сделанные несколько лет назад в Алферовском ПНИ, наводят на грустные мысли. Здание в плачевном состоянии: облупившиеся стены, крохотные комнаты, заставленные старой мебелью. Уже тогда было понятно, что трагедия может произойти здесь в любой момент. «Лента.ру» поговорила с врачами-психиатрами и представителями общественности о том, почему интернаты для душевнобольных практически не интересуют власти до тех пор, пока не сгорят.
Константин Рубахин, общественный активист
В деревне Алферовка я родился и провел там все детство. В то время пациентов интерната часто использовали как полускот — они могли перепахать огород за пачку «Беломора». То есть больные были вполне себе интегрированы в социум. Здание интерната перестроили еще в 60-х годах, за все это время он ни разу не горел. Проводку меняли несколько лет назад, хотя кто знает — может, раньше она была надежнее сделана. Недавно была инспекция, обнаружила нарушения и велела устранить их до сентября 2016 года. Претензии в первую очередь касались плана эвакуации, какие-то запасные проходы были перегорожены. Директор интерната Никифоров работает на этой должности всего год. Разумеется, за это время он физически не успел все исправить.
На моих фотографиях, сделанных в 2011 году, невооруженным глазом видно, как там все удручающе. Но они живут на том бюджете, который получают, стараются выжать из него максимум. У меня есть кадры, на которых люди пилят доски в мастерской и курят. В самом интернате по правилам курить нельзя. Но подсобки — другое дело. Хотя мне кажется, что причина здесь не в курении. Я разговаривал с жителями — с теми, кто помогал при пожаре. Местные уверены, что это замыкание. Говорят, что сначала увидели искры на столбе, потом услышали хлопок, погас свет, а через несколько минут полыхнула крыша одноэтажного корпуса. Это кирпичная коробка, а внутри дерево — хорошо горит.
Во время пожара больных эвакуировали четверо дежурных, работавших той ночью. Потом из деревни люди прибежали помогать. В корпусе, который загорелся, находились слабые, маломобильные пациенты. Вытащили многих. В общем, в той ситуации люди сделали все, что могли.
В начале октября в Алферовку, а это в 200 километрах от Воронежа, приезжал губернатор Гордеев. Он участвовал в открытии пожарной станции и церкви, которые находятся в километре от интерната. В интернат его не возили. Хотя я считаю, что губернаторам нужно делать принудительные экскурсии в такие места, а некоторых можно там и оставить. Чтобы что-то изменить, нужна другая система ответственности. Корни этой проблемы — отсутствие самоуправления на местах, все решается только наверху.
В психоневрологическом интернате №74. Фото из архива Фото: Константин Рубахин / ТАСС 1/2
Юрий Савенко, врач-психиатр, президент «Независимой психиатрической ассоциации»
Мы многократно и совершенно безрезультатно трубили тревогу. Еще в начале нулевых было заявлено, что треть всех психиатрических учреждений следует закрыть по санитарным нормам. Фактически с тех пор не было сделано ничего. Реальные изменения мы увидели только в Москве — практически все психоневрологические интернаты привели в очень хорошее состояние. Но стоит отъехать на сотню километров — и начинается кошмар. Что уж говорить о глубинке, там действительно бараки. Строения настолько ветхие, что их можно только снести. Но кто станет на это деньги выделять в текущей экономической ситуации? Тем более когда речь идет о наиболее незащищенной категории населения.
Среди контингента интернатов довольно много хронических больных. Сейчас их пачками выписывают из психиатрических клиник и переводят в ПНИ. Поэтому там много людей, которые принимают препараты, затормаживающие реакцию и движения. В такой ситуации при пожаре жертв не избежать.
Причины происходящего лежат на поверхности: это разрушительные последствия реформы здравоохранения. Все это носит системный характер. Для полноценной работы психиатрической службы бюджет нужно удвоить, а его срезали на треть — сократили всех и вся. От этого халтура среди врачей. В интернатах плата сотрудникам такая, что туда никто не идет. Там бог весть кто может работать на две ставки с постоянным недосыпом — одна санитарка человек на пятьдесят. Это системные и предвиденные вещи: в наших психоневрологических интернатах неоднократно гибли люди. Много людей. И практически ничего не сделано.
Все эти проверки после пожаров — отчетность и показуха. Это нелепо — снимать с должности сотрудников вместо того, чтобы анализировать проблемы. У нас же как обычно: стоит кому-то совершить самоубийство — виноват главврач. А уж тем более пожар. Это же так примитивно! Давно было принято решение снимать решетки с окон первых этажей. Но двери на улицу всегда на замке. В такой ситуации в дыму, при отравлении угарным газом, люди гибнут как мухи.
Насколько нам известно, в правительстве гуляют идеи ликвидировать ПНИ как класс, а всех больных взять под патронаж по западному образцу. Но такой шаг не терпит поспешности, нужна колоссальная подготовительная работа. А можно пойти и по простому пути: нет человека в интернате — нет проблемы.
Петр Каменченко, врач-психиатр, кандидат медицинских наук
В случае с психоневрологическими интернатами есть две тонкости: первая связана непосредственно с персоналом, другая — с контингентом. Дело в том, что работа санитаров и нянек в учреждения для хронических больных — это крайне непрестижная работа. Поэтому квалификация тех, кто там работает, довольно невысока. К врачам это не относится — для такой работы в любом случае нужно образование. А в санитары брали кого попало — бывало, даже алкоголиков, которые лечились там и прижились. В общем, платят мало, а работа тяжелая. Поэтому надзор за больными часто не соответствует необходимым требованиям.
Что же касается контингента, то в таких учреждениях живут люди с проблемами психопатического характера или интеллекта — они не удерживаются в обществе. У них частично утрачены навыки самообслуживания. В интернатах есть палаты для более проблемных больных — например, для тех, у кого хронические психозы. Человек с таким диагнозом не может постоянно находиться в психиатрической клинике, там количество коек ограничено. Таких подлечат и отправляют назад, в интернат.
Что касается курения: если все правильно организовано, то, конечно, у пациентов спичек быть не должно. Есть места для курения, где санитар находится все время, и спички должны быть у него. Есть к тому же наблюдательная палата, где лежат больные, которые могут что-нибудь натворить. Вместо дверей там проем, а санитар круглые сутки следит за тем, что там происходит. В такой палате нельзя спрятаться. Впрочем, в моей практике была пара случаев, когда больные пытались поджечь себя. Забирались под одеяло, где-то добывали спички и обматывались газетами. Разумеется, без доступа кислорода это сделать довольно непросто, но в некоторых случаях были серьезные ожоги. Но такие случаи очень редки.
В основном спички есть в палатах более свободного режима. Часто пациенты курят в туалетах и, разумеется, делают это не по свистку. Санитару каждый раз их сопровождать довольно хлопотно. Поэтому всегда есть риск того, что спички попадут в руки не к тем, кому надо. Но это не основная проблема. Дело скорее в недостаточной квалификации и количестве персонала. На одного санитара приходится слишком много больных — он просто не в состоянии уследить за всеми. Еще и палаты переполнены. Это все приводит к тому, что увеличивается не только риск пожаров, но и количество жертв.
В 2013 году при пожаре в психоневрологическом интернате «Оксочи» в Новгородской области погибли 37 человек Фото: Дмитрий Чалабов / РИА Новости
В развитых странах учреждений, где содержатся люди с отклонениями, становится все меньше. Их выписывают, иногда принудительно, и возвращают в общество. Это возможно благодаря развитой сети социальных служб. В России таких соцработников недостаточно, а, скажем, в Британии соцслужба — это буфер между людьми, у которых есть проблемы, и обществом. Всех, кто не представляет опасности, пытаются вернуть в социум и адаптировать к нормальной жизни. Они посчитали, что расходы на соцработника меньше, чем на содержание человека в интернате: один койко-день стоит больше, чем неделя труда соцработника.
Самое интересное, что и само общество на Западе хорошо принимает больных. В некоторых случаях соседи вовлекаются в процесс: ходят в магазин с больным человеком, пекут вместе блинчики, ездят на рыбалку. У нас, к сожалению, после выписки из интерната пациент остается без присмотра. Никакой социальной работы нет: в лучшем случае его пару раз в месяц навестит медсестра, которая проверит, пьет ли он лекарства. Но помочь человеку убрать квартиру, пойти с ним погулять, научить стирать белье — этого никто не делает. Да и пособия, которые им полагаются, ставят больных на грань выживания. Если люди не могут приносить пользу, их просто списывают. Социализм с человеческим лицом пока нам не удается.
Анастасия Чеповская
Источник: lenta.ru