Михаил Делягин, директор Института глобализации о финансовых спекуляциях как причине бедности россиян, либералах-супостатах, дальнейшем падении рубля и «сюрпризах» грядущего года.
Василий Колташов: Гость «Открытой студии» — Михаил Делягин, директор Института проблем глобализации.
Михаил Геннадьевич, только что закончился Валдайский форум, где вновь было сказано, что мы прошли дно экономического кризиса. Это, наверное, уже третье или четвертое дно с начала года. Впечатление такое, что мы ходим по дну?
Михаил Делягин: Во-первых, когда вы слышите что-то от господина Улюкаева, то нужно учитывать, что это человек, который понимает прогнозирование как слепок экстраполяции того, что было на прошлой неделе. Практически ни один его прогноз не реализовался. Я понимаю, что прогнозировать сложно, я сам часто ошибаюсь. Но то, что делает господин Улюкаев со своими прогнозами — это «прошлая неделя и до светлого будущего». Правда, надо отдать ему должное, он владеет русским языком, и придумал чудесный термин «хрупкое дно». Т.е. мы достигли дна, но сейчас по нему попрыгаем и провалимся еще дальше. С этим и связаны разговоры, что у нас началось улучшение, в которые втравили даже Путина. Понятно, что он читает справки, которые ему дают, и он их критично воспроизводит. У нас есть статистика сентября: она отчетливо лучше августовской. У нас меньше инвестиционный, промышленный спад, меньше спад реальных доходов. Оценка спада ВВП — очень ненадежная штука, но, тем не менее, сократилась с 4,8% до 3,6%.
Понятно, что некая временная стабилизация достигнута. Статистически она будет вызвана тем, что в третьем квартале прошлого года еще была относительно мирная жизнь. Когда мы третий квартал сравниваем с третьим кварталом минувшего года, то сравниваем кризисное время с относительно нормальным, стабильным. А когда мы соответственно сравниваем четвертый квартал с четвертым, то уже сравниваем кризис с кризисом. Поэтому в силу эффекта базы, потому что у нас экономика сломалась тогда где-то в октябре-ноябре окончательно, то сугубо статистически показатели четвертого квартала будут лучше, чем показатели третьего. Весь четвертый квартал наши «веселые ребята» будут прыгать и кричать: вот, смотрите, как у нас все хорошо, мы выкарабкиваемся из кризиса. Им сильно поломает их пропаганду вероятное ослабление рубля. Дело в том, что мы находимся в кредитной инвестиционной блокаде, в декабре нам предстоит новый пик выплат — 24 миллиарда долларов по внешним долгам. Это раза в 3 больше, чем в среднем.
Прошлый пик выплат был в сентябре, но раза в полтора выше. И вот из-за сентябрьского пика у нас были августовская девальвация и большие проблемы в экономике. Поскольку Банк России устранился от регулирования экономики, не хочет жертвовать международными резервами, а прирост международных резервов — это такой же показатель, которым не хвастаются, как правительство хвастается низкой инфляцией, то они не будут отдавать валютные резервы в размере 24 миллиардов на покрытие проблем. Поэтому эти деньги будут взяты с рынка, тем более что у нас сейчас налоговый период: все покупают рубли, чтобы расплатиться с государством, т.е. сейчас некая стабильность, но в ноябре или декабре она оборвется.
После падения рубля в первом квартале нового года, во втором, скорее всего, будет некоторое укрепление. Это сугубо спрос-предложение, потому что внешних выплат будет уже совсем мало, нефть будет стоить, допустим, 50 долларов, и рубль будет укрепляться. Еще одна причина девальвации, потому что нужно поддерживать бюджет. Бюджет у нас второй месяц профицитный за август-сентябрь: за счет не только инфляционных, но и девальвационных сфер доходов. Статистически, если брать девальвацию, то она еще как-то поддержит нашу экономику. Она не работает в плане импортозамещения, а поддерживает то, что существует, но она раскрутит инфляцию. Это инфляция проявится уже в декабре, даже под Новый год и в январе. Ближайшие месяцы хороши, т.е. лови момент.
Но в реальности надо всегда смотреть на факторы, которые порождают кризисное явление. Не будем забывать: что бы ни говорили нам, но удешевление нефти только усугубил кризис. Так же в свое время усугубило кризис присоединение к ВТО. В открытую фазу кризис перешел в январе 2014 года, когда у нас было падение рубля, паническое бегство капитала из страны при цене нефти больше 105 долларов и при Януковиче-интеграторе в Киеве. Факторы — произвол монополии и безумная коррупция, которая просто ломает хребет экономики, потому что есть слишком большие издержки, принципиальный отказ государства от развития. Потому что, если здесь что-то начнет расти, то может возникнуть конкуренция глобальному бизнесу, а наши либералы обслуживают глобальный бизнес, это их основная функция, основная идеология. Поэтому они блокируют развитие наглухо. И вопрос — сколько мы протянем в этих условиях.
Я думаю, что до конца июля будущего года нам стабильность обеспечена. Она очень плохая, удушающая, падающая, мучительная, но это стабильность. Т.е. мы будем жить так же, как и сейчас, просто хуже. Дальше нас ждет срыв в системный кризис. Это может быть уже в начале августа следующего года, но может быть, например, осенью 2017 года. При исключительно благоприятных обстоятельствах это может быть приурочено к президентским выборам в 2018 году.
В.К.: Продолжается обсуждение предложений Сергея Глазьева о том, что необходимо принять меры по поддержке промышленности, запустить печатный станок, ограничить покупку иностранной валюты. Эти предложения вызвали критику, особенно в либеральном лагере. Как считаете, чем их можно дополнить, уравновесить и сделать максимально похожими на программу?
М.Д.: На самом деле, когда это сводят к тому, чтобы включить печатный станок — это классическая пропаганда для дискредитации, когда любое предложение упрощают до абсурда, а потом говорят, посмотрите, это же абсурд, это бред собачий. Предложения Глазьева совершенно другие. Они сводятся к тому, что нужно ограничить спекуляцию, как в конце 80-х годов. Если вы хотите построить коровник, вы даете владельцу коров деньги, он их с радостью берет. После чего выясняется, что можно построить коровник, 20 лет горбатиться и из них 10 лет отдавать кредит, а можно зайти на валютный рынок, через 3 месяца «отбиться» и остаться в прибыли. Можно и коровник построить на свои кровные и не заемные, а можно домик в Париже построить. Естественно, что нормальный человек, средний бизнесмен выбирает спекулятивный путь — экономика рушится. Поэтому для того, чтобы экономика могла развиваться, нужно железной стеной разграничить спекулятивные деньги от денег реального сектора. Все развитые страны на этапе зрелости финансовых систем, соответствующих нашему нынешнему, разграничивали эти деньги. Тех, кто не разграничивал — у них просто не было шанса стать развитыми. Глазьев четко фиксирует, что нужно ограничить спекуляции.
Свободные деньги есть только у спекулянтов, поэтому инструменты пропаганды в руках спекулянтов, включая медиа. Они все начинают визжать благим матом, но это естественно и понятно. Нашим спекулянтам и глобальным спекулянтам это не нравится, но когда ваши интересы принципиально противоречат интересам выживания вашей страны — это ваши проблемы. Глазьев фиксирует, когда мы ограничим спекуляции, после этого только можно начать целевое финансирование экономики. Есть деньги у Банка России, есть деньги у бюджета. Их может не хватить на модернизацию, потому что еще и заначку надо иметь, по-честному. Мы говорим, что 370 миллиардов долларов, которые есть у Банка России — это избыточные. Нам сейчас необходимо минимум 193 миллиарда долларов на обеспечение валютной стабильности. Если у нас будет 192 миллиарда долларов, то глобальные спекулянты нас съедят и валютное регулирование нам, скорее всего, не поможет. Значит, у нас есть 370 миллиардов у Банка России. Небольшие деньги, потому что валютные накопления бюджета входят в эти международные резервы. Есть и у федерального бюджета, но этих денег может не хватить, деньги могут пойти на что-то еще. В этом случае возможна кредитная эмиссия.
Чем государство отличается от семьи принципиально? Не тем, что в семье друг друга любят, в отличие от государства. Отличается тем, что государство может имитировать деньги по потребности. Более того, государство обязано имитировать деньги по потребности. Если я в семье начну имитировать деньги по потребности, меня завтра либо посадят, либо мы станем нищими бомжами. Государство — машинка, которая имитирует деньги по потребностям экономики, это его функция. Не в той сумме, которую уважаемые западные друзья позволят заработать. Ничего подобного. Если я даю деньги на проект, который реализуется и приносит прибыль, эти деньги не инфляционные. Естественно, есть монополист — это трение. Есть коррупция — это трение. Глупость менеджмента, извините, это тоже трение. Эти все трения ведут к снижению эффективности, несовершенства инфляции из-за этого возникают. Но в целом машинка не инфляционная. Если вы, конечно, делаете инфраструктуру, которая нужна стране, а не ту, что ей не нужна. Эти действия приведут к росту монетизации. Не как к цели, а как к следствию. Когда мы оцениваем уровень монетизации экономики, мы смотрим на градусник. У нас сейчас за 40 градусов, у нас монетизация очень низкая. Но лечить больного встряхиванием градусника бессмысленно. Точно так же лечить низкую инфляцию вливанием денег просто так — это нелепость и даже хуже. Нужно провести структурные преобразования, о которых пишет Глазьев, и которые замалчивают уважаемые либералы просто потому, что его программа начинается с ограничений в спекуляции, а это противоречит их интересам.
В.К.: В этой программе, мне кажется, есть одно не совсем понятное место. Сейчас выходят данные о том, что уровень жизни в России падает. По последним данным «Credit Suisse» мы упали по уровню долларовых доходов к 2005 году, если говорить о средней заработной плате. Другие данные — это колоссальный, стремительный рост займов микрокредитов зарплат. Сейчас насчитывается почти 3,3 миллиона должников микрокредитов организаций, которые платят бешеные проценты. Это все свидетельство того, что, наверное, у людей становится значительно меньше денег. Промышленность простимулирована, а кто купит все товары, которые она произведет?
М.Д.: Давайте не будем путать причину со следствием. То, что люди бедны — это не причина. Это следствие абсолютного произвола спекулянтов. Что делает спекулянт? Он приходит в экономику, перераспределяет деньги, он от них забирает и себе берет. В этом смысл спекуляции, монопольного повышения цен. Люди бедны, потому что их грабят разными способами, в том числе спекуляциями. Ограничение финансовых спекуляций автоматически повышает спрос, потому что людей перестают грабить, у них остается больше денег. Разумеется, есть локальные меры, типа микрокредитования.
Слушайте, в начале 30-х годов в дикое время, я не буду говорить про нашу замечательную историю с коллективизацией и вымиранием людей, но в США по минимальным оценкам в «Великую депрессию» умерли от голода полтора миллиона человек. У Рузвельта был инструмент, представители на местах, целый институт. Они приходили к фермерам, если фермер хотел работать, а у него было непосильное кредитное бремя, его долг реструктурировали. Если проценты были слишком высокие, то их снижали до среднего уровня. Что нам мешает?
Я понимаю, конечно, мы все глубоко скорбим, что ипотека 12% на 25 лет — это кабала. Мы все любим рассказывать анекдот, я не уверен, что это анекдот, про серийного маньяка, которому суд заменил смертную казнь ипотекой на 25 лет, и вся мировая общественность дико возмутилась этой бессмысленной жестокостью. Но в микрокредитных организациях проценты доходят до тысяч годовых. Что мешает государству сказать, друзья — это бандитский бизнес, криминальный. И то, что наши законы разрешают криминальный бизнес — это проблема наших законов.
Легко сказать: модернизируйте инфраструктуру. А что это значит? Это значит, что надо ограничить произвол монополии, иначе все будет как с «доступным» жильем господина Медведева, которым он до сих пор гордится. Когда вы в монопольную сферу вливаете деньги, она не увеличивает предложение, она увеличивает цены, потому что это монополия. Нужно ограничить коррупцию, чтобы модернизация России не обернулась модернизацией дачных поселков в Швейцарии. Нужно ввести разумный протекционизм хотя бы на европейском уровне, а лучше на уровне Китая, потому что мы умудрились присоединиться к ВТО с уровнем тарифной защиты ниже, чем в Китае, не говоря уже об институциональной защите. Для того, чтобы деньги, которые направлены на модернизацию инфраструктуры, пришли к нашим производителям, чтобы они шли в Россию, а не в Китай, не в Германию. Думаю, по отдельным направлениям будет сильно жестче. Если нам придется выходить из ВТО — Господь с ним. Не Россия для ВТО, а ВТО для России. И пусть мне кто-нибудь расскажет, зачем мы туда вступали, кроме желания отдельных либеральных реформаторов разрушить Таможенный союз.
В.К.: Россия продолжает покупать американские долговые бумаги…
М.Д.: Знаете, Россия много чего продолжает делать. На самом деле, это не есть элемент политики, это элемент бухгалтерского учета. Посмотрите, если для вас принципиально недопустимо развитие России, потому что вы либерал, вы обслуживаете интересы глобального бизнеса, и деньги, которые направлены на развитие России, не украдены и не выведены из страны, и поэтому не стали финансовым ресурсом глобального бизнеса, это значит, что деньги украдены у глобального бизнеса. Когда вы даете деньги на социальное развитие, вы воруете деньги у своих хозяев, вы, либералы.
Почему Гайдар на любую идею, на любой вопрос, любую проблему отвечал, что нужно сократить государственные расходы, в первую очередь социалку. Почему? Потому что социальные расходы, с точки зрения либералов — это деньги, украденные у хозяев. Их нужно отобрать и вернуть хозяевам, можно в виде коррупции, а можно не отбирать, а вернуть, покупая ценные бумаги. Но коррупция — значительно более приятный способ. Это вопрос выбора. Если вы тратите деньги на развитие — это еще хуже. Вы не просто их воруете. Вы создаете угрозу, поэтому развития быть не может. Развития быть не может, но нефтедоллары-то с неба сыплются. Они в бюджете аккумулируются, не все удается украсть: куда девать эти деньги?
А дальше вступает нормальное бухгалтерское сознание. Господин Кудрин в 2004 году, наверное, года полтора накапливал этот финансовый резерв, все на него ругались, что ваш финансовый резерв съедает инфляция. Это правда, съедает инфляция. Значит, чтобы защитить от инфляции, нужно переложить в более надежный инструмент — в твердую валюту, и вложить в государственные ценные бумаги — это самый надежный инструмент. Это не есть элемент политики. Это есть бухгалтерский подход. Если мы не развиваем страну, но имеющиеся деньги хотим сохранить, значит, кубышка должна быть надежной. Где надежная кубышка? В кармане людей, которые идут против нас экономической войной.
В.К.: А переговоры, которые сейчас пытается вести Россия, чтобы прекратить войну санкций, добьются успеха? Было объявлено, что Дмитрий Медведев как человек, приемлемый для Запада, с либеральными взглядами, может приехать в США и там договариваться о сотрудничестве.
М.Д.: Господин Медведев приемлем для Запада — это сказки для внутреннего потребления. Трагедия сегодняшних либералов и сегодняшняя трагедия России в том, что наше руководство привыкло быть младшими партнерами США. Они привыкли быть младшими партнерами глобального бизнеса: это очень комфортное состояние. Да, есть так называемое акционерное общество планета Земля, и у вас там меньше 10% в совете директоров, потому что у вас товарищ Сталин сделал атомные ракеты. Да, вы не можете навязывать свое мнение, у вас нет права вето, но вы сидите за столом, ваш голос учитывается. Очень комфортная, очень внятная позиция, при этом вы ни за что не отвечаете, потому что за все отвечают старшие товарищи. Это позиция европейской элиты, вы дополнительно чувствуете себя еще и европейцами. Но мир-то меняется, в мире глобальный кризис, нужно сокращать издержки. А что значит рубить косты, выражаясь языком финансового директора, которого назначили генеральным? Сокращать издержки. А что такое издержки? Это, в том числе, и управленческие издержки.
Почему уничтожили Ливию, почему пытались уничтожить Сирию, почему ликвидировали Ирак, почему все собираются ликвидировать нас? Потому что взаимодействовать с самым сильным полевым командиром или, если угодно, с самым сильным мэром условного Сургута — это значительно дешевле, чем взаимодействовать с самым слабым национальным государством по поводу той же самой нефти. Уничтожение государственности — есть вопрос уничтожения издержек. Наши либералы этого понять не могут по двум причинам. Во-первых, они считают, что солнце восходит на Западе и все западное хорошо. А во-вторых, потому что это не противоречит их мировоззрению. У нас-то борьба идет между теми, кто хочет быть младшими партнерами Запада и патриотами государства, и между теми, кто хочет быть младшими менеджерами Запада, это либералы: Кудрин и компания, Чубайсы, Волошины, Шуваловы. Это люди, которые хотят быть младшими менеджерами, а их не берут.
В.К.: Они пытаются договориться, они пытаются найти мирное решение.
М.Д: Знаете, процесс переговоров — это процесс взаимодействия между примерно равными по силе сторонами. Я начинаю с вами договариваться, когда мне не удается вас съесть. Если мне можно вас съесть, то о чем с вами договариваться? Отношение Запада к России ровно такое. В чем плюс Путина по Украине, Крыму, Сирии? Не в том, что он говорит, что есть международное право. Забыли, нет никакого международного права! Он говорит, ребята, вам не удастся нас съесть, вам придется с нами договариваться. Все, точка. Он действует инстинктивно, он не понимает, что говорит прозой. Поэтому в старой парадигме, где есть законы, где есть он, есть какие-то государства, хотя в мире есть глобальный бизнес и разговаривать с Обамой — это такой же нонсенс, как прийти к людям в гости и разговаривать с официантом вместо хозяина дома.
В.К.: А кто хозяева?
М.Д.: Глобальный бизнес.
В.К.: А как с ними разговаривать?
М.Д.: Путин ведет переговоры мимикой и жестами. Сирия — не удастся вам нас съесть. Крым — не удастся вам нас съесть. Мы под санкциями живем, все погано, но у меня рейтинг 90%. Терпите ребята, договаривайтесь. Трагедия Путина в том, что он не видит субъекта, с которым ведет диалог, у него все на ощущениях. С другой стороны, глобальный управляющий класс тоже неоднороден, там есть элементы пророссийские, просто они слабенькие пока. Конечно, то, что Путин ведет переговоры в старой парадигме, то, что он ориентируется на государство, на право — это очень сильно снижает эффективность. На самом деле, можно было обойтись и без сирийской войны, все бы там было нормально и без наших самолетов, если бы в августе прошлого года ввели болезненные санкции против тех, кто эти санкции ввел.
8 миллиардов годового ущерба для Евросоюза — это словно дуновение ветерка. Второе, мы по кому ударили? Мы ударили по странам, которые в Евросоюзе — никто, и звать их — никак. Прибалтика — я боюсь, что в результате наших санкций, большинство европейцев наконец-то узнали, что это члены Евросоюза. Финляндия — ой, что это? Они еще не вступили в НАТО? Мы напомнили европейцам про Финляндию, и они стали запихивать Финляндию в НАТО. Польша. Ущерб Польши — это радость для немцев. Свободная и сильная Польша — это залог хороших российско-немецких отношений. Пока она есть — любой конфликт с любым немцем решается простым обсуждением поляков. Какими бы ни были страшными ваши отношения, каким бы страшным ни был ваш конфликт, вы можете орать, топать ногами. Но вы тратите 5 минут на обсуждение Польши — вы друзья не разлей вода, к вам хорошо относятся.
Если бы мы ввели санкции, мы бы закрыли свой рынок для алкоголя Евросоюзу и США, для вин или для всего алкоголя, и для автомобилей. Машинокомплекты, которые у нас собирают в Калуге и в других местах — пожалуйста, поставляйте, нет проблем. Но готовые автомобили — нет, закрываем дорогу. В этих условиях, я думаю, мы бы уже забыли, что такое санкции.
А сейчас санкции введены не потому, что мы что-то не так сделали, а потому, что мы существуем. Такая «наглая котлета» в холодильнике лежит и орет, что она требует переговоров. Вот, что такое наши сегодняшние контрсанкции. У Запада когнитивный диссонанс. Только в Сирии мы начали им доказывать, что мы не совсем «котлеты», может быть. Это очень затратный способ объяснения. Есть люди, которых нужно бить по голове, а есть люди, которые этого не понимают, их нужно бить по кошельку. Мы по самому чувствительному органу глобального управляющего класса не ударили: за это расплачиваемся.
В.К.: Новоселова Светлана и многие другие зрители интересуются, почему президент Путин поддерживает либеральное правительство?
М.Д.: Централизация власти — это особенность нашей сегодняшней ситуации. Один человек не может принимать все решения сразу. Чем занимается Путин? Он занимается стратегией, на мой взгляд, плохо занимается, но это моя оценка, может быть, ему нравится. Он занимается военными вопросами, он занимается обеспечением национальной безопасности. Украина, Сирия — это безопасность. Выстраиванием международных отношений, новой международной архитектуры, он же предлагает, он же кричит Западу в своей мюнхенской речи, ребята, давайте договариваться, давайте вести переговоры, давайте заниматься сотрудничеством. На него показывают пальцем и говорят, что «котлета» совсем озверела. Если реакцию Запада на мюнхенскую речь перевести на русский язык, то «эта котлета ведет себя как человек, это ненормально».
В.К.: Они говорят, что это агрессия со стороны России, Россия агрессивна.
М.Д.: Да, а российская агрессия заключается в том, что мы предлагаем сотрудничество. Если считать нас равноправными Западу, то эта реакция неадекватна. Но они-то считают нас «котлетой» с позднего горбачевского времени. Выросло более двух поколений политиков, которые не знают другого мира, кроме того, где Россия — это большой бутерброд, который нужно кушать с разных сторон и побыстрее, чтобы опередить соперника.
Путин занят другими делами, для него экономика — это, как для для нас с вами, текущий унитаз. В принципе, бачок протекает. В чем проблема — засучил рукава, заменил подкладку и вперед, и все работает. Но мы же знаем, что нужно поступать правильно, нужно делегировать ответственность, вызвать специалиста. Мы звоним в ЖЭК, приходит дядя Вася, который нам что-то чинит или не чинит. Тогда мы звоним в фирму «Муж на час», и через три недели сильно дороже и кривее, чем мы сделали бы это сами, нам наконец-то все чинят, еще и за наши деньги. Но мы все сделали правильно. Точно так же и Путин, у него руки не доходят. Как Борис Николаевич сказал, не царское это дело — экономика. Только сантехником выступает не дядя Вася, а дядя Кудрин со всеми вытекающими последствиями.
В.К.: Которого вы назвали преступником?
М.Д.: Нет, зачем, я стараюсь не говорить категорических суждений, потому что самый неприятный человек может быть самым хорошим. Я на одной из международных конференций у него вежливо поинтересовался, он как раз провел очень самодовольную презентацию, сидел с таким хозяйским видом. Я говорю, Алексей Леонидович, вот результаты вашей деятельности — 11,5 лет: вы были министром финансов, периодически были первым вице-премьером, были, фактически, вторым премьером. Я поинтересовался, не считает ли он себя преступником?
Я должен сказать, что Алексей Леонидович Кудрин, на мой взгляд, абсолютно честный человек. Он 8 минут по часам отвечал и сказал ни бе, ни ме, ни кукареку. Ни да, ни нет. Т.е. он честный человек, он не стал врать людям в глаза. Если интересы человека на Западе, если человек служит глобальному бизнесу, а интересы глобального бизнеса прямо противоречат и абсолютно несовместимы с интересами не то, что России, а с интересами даже американского народа, потому что в Америке тоже идет уничтожение среднего класса, как же его называть?
В.К.: Как нам перестать быть «котлетой»? Как измениться?
М.Д.: Есть распространенная точка зрения среди либералов, что фарш невозможно провернуть назад, постарайтесь быть котлетой и получать от этого удовольствие. Второй вариант — выбиться в едоки. Это индивидуальная стратегия, правда, у них количество едоков ограничено. Для этого нужно изменить характер государственности. Я могу сказать как свидетель, отчасти как соучастник, хотя я не понимал тогда, что происходит вокруг и мало кто понимал. Наша российская государственность складывалась как машина по разграблению советского наследства. Она складывалась стихийно во многом. Людей, которые понимали, что происходит, было немного, не факт, что и Чубайс понимал. Но эта машинка была создана, и она работает до сих пор. Вот эту машинку необходимо переформатировать в режим созидания, развития. Фактор, который на это работает, очень хороший, он всем известен — это страх. Это, конечно, плохое чувство, но оно полезно для общества, потому что появляется вероятность того, что государство будет оздоровлено.
И третье, к сожалению, господин Путин — демократ и гуманист, по крайней мере, на фоне того, что идет вслед за ним. На мой взгляд, в силу своего гуманизма, искренне не хочет уничтожать нынешний правящий класс. Это ведь значит ограничить коррупцию. Это значит сказать людям, вы теперь будете зарабатывать вдвое меньше. А у них у кого-то привычки, у кого-то кредиты, им как-то надо разобраться с этим. Люди начнут сопротивляться. Это значит, что этот слой нужно ликвидировать как социальный, а он будет бороться, сопротивляться. Болотная площадь, чеченская война покажутся детским садом.
Проблема в том, что кризис не только у нас. В мире тоже кризис. Если бы в мире все было в порядке, то мы бы сейчас были в состоянии Зимбабве или нынешней Украины. Украина сохраняет целостность, чтобы просто расколоть нас. Идея уничтожить государственность, как таковую, родилась не от хорошей жизни. Но в мире глобальный кризис. Появился глобальный рынок, на этом глобальном рынке глобальные монополии начали загнивать, распадаться на макрорегионы. Деятельность американцев в рамках транстихоокеанского партнерства, свободной Европы — это попытка огородить Запад с его колониями в некоторую зону сопроцветания, как говорили японцы во время войны. А всех остальных мы будем эксплуатировать издалека, не пуская к себе.
Поэтому перспективы России таковы: или мы создаем свой макрорегион, отсюда все разговоры про евразийскую интеграцию и Таможенный союз, или нас разорвут на части между Китаем и западным миром, может быть, с кусками халифата. И это реальные перспективы. Другой вариант — это американский проект в чистом виде, что должно быть много отдельных слабых квазигосударств, им придумают названия. Славянский генотип хорош, поэтому людей можно экспортировать и импортировать. То же самое про татарский генотип и про всех остальных. Но это перспектива, которая не сработает, потому что мир, который развалится на макрорегионы, если он развалится без нас, то он будет разваливаться и дальше.
У русской культуры есть специфика — это способность одновременно к технологиям, к гуманизму и мессианству. Проблема мира в том, что он падает дальше в средневековье, когда знание становится тайным. А тайное знание умирает очень быстро, оно по своей природе не может быть тайным. Мы были по многим направлениям передовые в начале 50-х годов, но поскольку знание тайное, а сделать его общим закрытая система испугалась, мы это знание утратили.
В.К.: Найдем ли мы выход из этой ситуации, из этой американизации, из этого кризиса вместе?
М.Д.: Вы знаете, сначала вы доказываете, что вы человек, а потом с вами начинают взаимодействовать и искать общий выход. При этом сначала, когда вы докажете, что вы человек, вас попытаются убить. Именно потому, что вы человек и вы потенциально опасны. А когда вас не удастся ни съесть как котлету, ни убить как человека, тогда с вами будут искать общий выход, пути взаимопонимания, сотрудничества и т. д. Но сначала докажите, что вы не котлета, что вас нельзя убить.
Источник: svpressa.ru