Геннадий Зюганов заявил о том, что он и его КПРФ не будут принимать участие в торжествах по случаю Дня народного единства 4 ноября.
Год назад было иначе: Зюганов с Сергеем Неверовым, Сергеем Мироновым и Владимиром Жириновским предстали в этот день на публике вместе, держась за руки. Но тогда до думских выборов было еще сравнительно далеко, а сейчас — меньше года; и, видимо, настало уже время начинать изображать из себя «единственную настоящую оппозицию», что он и делает.
Можно было бы погрустить по поводу ветрености и непостоянства думского старца, но, увы, массовый избиратель сегодня плохо помнит даже прошлую неделю, не то что прошлый год. Что уж говорить о более ветхой истории — будь то события начала ХХ века (7 ноября) или тем более начала XVII (4-е). Зато есть вполне определенный сегодняшний политический контекст, в котором демарш лидера КПРФ приобретает интересные краски.
Прежде всего среди руководителей российских регионов есть теперь уже два губернатора-коммуниста и еще один является мэром третьего по численности населения города страны.
4 ноября — государственный праздник по своей сути принципиально надпартийного, общенародного значения. К празднику относится положительно и собирается его отмечать значительное большинство населения, в том числе и в помянутых регионах и городах. С кем в такой ситуации быть этим руководителям — со своими людьми или со своим партийным лидером?
Кто для них окажется важнее?
Далее. События, связанные с восстановлением русской государственности, — благодаря героической инициативе простых людей, уставших от беспредела и анархии Смутного времени, — сюжет сугубо положительный и героический даже в советских учебниках истории. Равно как и основная смысловая доминанта праздника, она же и строка Конституции — то, что первоисточником и верховным носителем власти в конечном счете является народ. По большому счету примерно так сами же коммунисты и обосновывали всегда легитимность революции и сформированных ею структур власти.
В этом смысле события 1613 и 1917 годов похожи — в обоих случаях новый режим устанавливала группа людей, действовавших от имени народного большинства. Принципиальная разница лишь в одном: если после 1613-го Смута закончилась, то после 1917-го она, наоборот, только началась. Более того, есть те, кто и сегодня не прочь был бы ее продолжить. И, вольно или невольно, Геннадий Андреевич своим заявлением дал понять, что он — среди таковых.
Что ж, это его право как политика. Вопрос в том, насколько это удачный политический ход накануне выборов. Во-первых, ясно, что значительная часть деятелей КПРФ на местах не пойдет в этом вопросе за своим лидером, тем самым показав, насколько рыхлой и аморфной структурой является сегодняшняя КПРФ. Во-вторых, уровень поддержки президента страны, а значит, и ценностей народного единства сегодня составляет порядка 90%, и в этих процентах огромная часть потенциальных избирателей КПРФ, которые теперь вполне могут пересмотреть свои партийные предпочтения. Ибо что-что, а Смута никогда популярностью у нас не пользовалась. Идеалы социальной справедливости, борьбы с коррупцией, поддержки малоимущих, содержательная и кадровая альтернатива господствующей бюрократии — да, а Смута — нет.
В этом смысле даже результаты региональных и местных выборов в 2015 году показали, что на пятки КПРФ наступает СР, которая выступает за тот же набор идей, но без эрзац-большевизма и шариковщины. Скорее всего в штабах «Справедливой России» теперь потирают руки — можно всерьез побороться за вожделенное место «второй партии».
Есть и еще один аспект. Прошлогоднее присоединение Крыма — это не только и не столько территориальное приобретение. Это еще и заявка на восстановление преемственности с исторической Россией — как царской, так и советской. Ту же роль выполняет и дата 4 ноября — единственная в нашем официальном календаре связь с событиями, происходившими до великих потрясений ХХ века.
КПРФ потратила многие годы на то, чтобы спозиционировать себя не как наследницу революционных матросов и политических экстремистов, развязавших после 1917-го кровавую бойню на всей территории страны, а как конструктивную, государственническую силу, ориентирующуюся на лучшие образцы отечественного госстроительства — опять-таки как советского, так и досоветского. Зачем сегодня одним конъюнктурным жестом все это перечеркивать — глубоко не ясно.
Кстати, между нами говоря, «Сталин бы не одобрил»: именно зрелый СССР давал образцы того, как можно и нужно чтить память великих событий и великих деятелей прошлого, будь то Александр Невский, Петр Великий, Суворов, Кутузов, Ломоносов, Пушкин или Менделеев. Опера Глинки «Иван Сусанин», опять-таки посвященная именно событиям 1613 года, также вполне органично смотрелась в репертуаре Большого театра именно в советскую эпоху. Вот Троцкий и троцкисты — те да, наверное, порадовались бы.
Но тут уже либо — либо: или массовая системная партия, опирающаяся на широкую народную поддержку и борющаяся за победу на демократических выборах, или группа заведомых маргиналов, ориентированная на то, чтобы разжечь мировой пожар, а также разрушить, отнять и поделить. Однако ж при всем уважении вряд ли Геннадий Андреевич на старости лет окажется способен последовательно идти по этой непростой дороге. А значит, есть немаленький риск потерять и ту, и другую возможность.
Есть известная фраза Черчилля про отличие политика от государственного деятеля — один ориентируется на следующие выборы, другой — на следующее поколение. Проблема в том, что погоня за сиюминутной конъюнктурой подчас оказывается проигрышной не только в долгосрочной, но даже и в краткосрочной политической перспективе. Судя по всему, с Геннадием Андреевичем сейчас именно это и произошло.
Алексей Чадаев
Источник: og.ru
