19-летний москвич Максим Ваганов сначала уехал на Донбасс, а потом в Ирак и Сирию – сражаться с террористической группировкой ИГИЛ на стороне курдов.
Историю Ваганова записал для проекта “Такие дела” Иван Чесноков.
Ранним утром 5 сентября в Москве было холодно. Чтобы согреться, Максиму пришлось надеть футболку и кофту. Он покурил около входа во Внуково, зашел внутрь, положил багаж на линию металлодетектора, дал себя осмотреть. До вылета оставалось время, и он перекусил в аэропорту. Тогда же сфотографировал свои билеты и выложил фотографию в инстаграм. В комментариях написали: “Будь осторожен там…”. Максим ответил: “И не из такого выбирались :)”. Около пяти утра он сел в самолет Turkish Airlines: почти все места были заняты – люди летели отдыхать. А Максим летел на войну, но он думал не о ней, а о девушках.
Самолет приземлился в стамбульском аэропорту им. Ататюрка. Оставалось пересесть на рейс до Сулеймании. Город находится на востоке Ирака и с 90-х годов входит в состав Иракского Курдистана. Там Максима ждали проводники, чтобы помочь ему связаться с пешмергой, курдской армией, сражающейся с боевиками Исламского государства.
В середине дня Максим уже был на месте. Стояла жара. Максим проверил, хорошо ли лежат волосы: ему нравится хорошо выглядеть.
Спасибо деду
Ваганов среднего роста, у него светло-русые волосы, тонкие черты лица. Судя по группам “ВКонтакте”, Максим любит оперу, академическую живопись, архитектуру. Утверждает, что националист.
Еще в прошлом году 18-летнему студенту факультета наноинженерии и электронного машиностроения МГТУ им. Баумана вдруг все наскучило, а когда в Донецке и Славянске начались бои, он понял, что должен быть там.
“Есть и другая причина: я хотел походить на своих предков. Мой род воевал за Российскую Империю, за Советский Союз, Францию и Германию. Я решил, что должен пройти через это, и хотя бы немного, но приблизиться к величию и героизму своих отцов и дедов. Просто из любви к родине я бы не поехал, ведь много кто ее любит. А тут – сразу несколько причин. И я сорвался”, – рассказывал Максим. Его двоюродный дед воевал против США в 33-й гренадерской дивизии СС Шарлемань и погиб в 1945 году.
Московские друзья (теперь он с ними не общается) говорили, что Ваганов сошел с ума. Родители тоже были против. Но потом смирились.
Максим поехал в Луганск в июле 2014 года, один. Пробыл там совсем немного, потом уехал в Россию – в петербургский лагерь для подготовки ополченцев. Он прошел ускоренный курс обучения и уже через неделю, вместе с организованной группой, поехал в “ДНР”. После тренировок его перекинули в поле: сначала на север Донецка, потом к Иловайску. В августовском Иловайском котле – ожесточенными боями украинской армией и террористами “ДНР” – принял участие и Ваганов.
“Я реалист. Знаю, что война – это кровь и пот. Я понимал, что там могут убить в первые пять минут боя, – говорил Максим. – Первый бой у меня был в середине августа. Я стоял на позиции, в “зеленке”, увидел колонну. Начал обстреливать. Никаких иллюзий – ты просто стреляешь по цели”.
Юношеский максимализм прошел, когда пуля попала в шлем. Ваганов больше не лез на рожон. Проблемы на родине теперь казались ему пустяком по сравнению с тем, что происходит на юго-востоке Украины. “Там у человека был дом, в него попал снаряд, и вся семья погибла. Жена и двое детей похоронены. Вот это проблема”
Последний раз в “ДНР” Максим был этим летом. В июле он уехал оттуда насовсем, потому что “ушла идея”, ради которой он воевал. “Были б хоть бои”, – сетует мой собеседник. Вернувшись в Москву, Ваганов неделю не выходил из дома, а потом поехал с друзьями отдыхать на Волгу, в Ивановскую область. В августе он сделал страховку: война в Украине еще не закончилась, а Максим уже собирался на новую – сражаться против боевиков Исламского государства.
Глядящие в лицо смерти
В июне 2014 года ИГИЛ (террористическая организация) захватило иракские города Мосул, Тигрит и Биджи. Главной задачей теперь был Киркук. Джихадистам противостояли пешмерга – собственные войска Иракского Курдистана, с 2005 года ставшего широкой автономией на небольшой территории Северного Ирака. Его жители – курды, народ без своего государства, разбросанный по всей планете. Всего около 30 миллионов человек. Численность пешмерга, что в переводе с курдского значит “глядящие в лицо смерти”, – примерно 200 тысяч, часть из которых – специальные женские отряды. Курдская армия – в числе самых успешных противников ИГ. Например, в бое за сирийский город Кобани в начале этого года игиловцы потерпели крупнейшее поражение.
На стороне курдов воюют не только местные жители, но и иностранные добровольцы. 30 сентября The New York Times опубликовала историю 26-летнего Клэя Лоутона и 45-летнего техассца Азада, которые присоединились к Отрядам народной самообороны (ОНС) Сирийского Курдистана, боевому крылу фракции, контролирующую зачистку территории Сирии от ИГИЛ. Добровольцев набирают через фейсбук, на странице Lions of Rojava.
Нужно знать английский, иметь около 1000 долларов и понимать, зачем ты едешь на войну. Так в ОНС попал 25-летний российский юрист, о котором в мае писал The Insider.
Впрочем, есть и другие способы попасть на эту войну. Бондо Доровских воевал на стороне “ДНР” и “ЛНР”, а потом решил бороться с джихадистами, отправляя на Ближний Восток добровольцев из России. В интервью “Коммерсанту” он рассказывал, что к отправке на войну готовы около 20 добровольцев. А еще 12 прилетели в иракский город Сулеймания на прошлой неделе, сказал он уже мне. В течение десяти дней эти люди окажутся в Сирии: “Про поздразделение, к которому мы присоединимся, я пока не говорю, так как не понятна позиция российских властей по этому поводу. Некоторые сенаторы раньше нас поддерживали, а теперь просят не афишировать наши планы. Но нам выгодно говорить об этом, ведь нужны еще добровольцы, медики, волонтеры. Могу сказать одно: мы будем однозначно с курдами”.
Требования к добровольцам Бондо опубликовал на своей странице в фейсбуке 3 октября:
Знание английского языка на уровне не ниже Intermediate; служба в армии (где, когда, военная специальность); готовность и способность обучаться тактике ведения боевых действий; отсутствие медицинских противопоказаний; готовность к минимальному сроку пребывания в три месяца (испытательный срок месяц); возможность самостоятельно финансировать свою поездку в Сирию; иметь не менее 200$ в месяц на личные расходы; готовность к участию в боевых действиях на самом переднем фронте; отсутствие судимости за совершение преступлений сексуального характера, преступлений, связанных с употреблением и хранением наркотиков, а также судимости за кражи или грабежи. Кроме того, доброволец не получает оплаты за свои услуги и не имеет какой-либо компенсации, если будет ранен или убит. При этом он может уехать из зоны боевых действий в любое время.
По словам Ваганова, с Бондо он не знаком и страницами вроде Lions of Rojava не пользовался. Никаких добровольцев, утверждает он, в Сулмеймании нет – только его друзья-корреспонденты из Федерального агенства новостей (ФАН), прокремлевского сайта, связанного с петербургскими интернет-троллями и финансируемого близким к Путину олигархом Евгением Пригожиным. Уже другие друзья помогли Ваганову выйти на связь с пешмерга. Деньги на поездку собрали на сайте “Спутник и Погром”. В обмен Максим снимает видеоролики, из которых потом намерен сделать фильм про войну против ИГИЛ. На вопрос, почему он выбрал именно пешмерга, а не другие военные формирования, Ваганов отвечает: “Иракская правительственная армия – дно, сирийская тоже. Дно все они. Тут лучше всего дерутся курды и персы, а с курдами у меня доверительные отношения. Это единственные, кому можно доверять, в отличие от тех же сирийцев”.
Путь “война”
В Сулеймании Максиму нравится. Распорядка дня у него нет. Иногда встает в девять утра, иногда в два дня – если по ночам работает над фото и видео. Он живет на окраине, но в очень большой квартире. Снять ее удалось вдвое дешевле – с помощью влиятельных друзей-курдов. Их имена он не называет, но говорит, что они относятся к генералитету.
Максим любит гулять вокруг города: с гор, которые окружают Сулейманию, открывается прекрасный вид. Местные жители относятся к нему хорошо: “Мы часто общаемся, я ведь знаю английский, французский и немного курманджи (севернокурдский язык. – Ред.). Вообще, иракским курдам здесь нормально живется, ведь это достаточно богатый регион, курды почти как европейцы”.
В Сулеймании хорошая еда, почти везде бесплатная вода, вкусные кебабы. Больше всего Максим любит бывать в так называемом вип-кафе, куда ходят “различные местные сливки, мы с ними бухаем”. На мой вопрос, не противоречит ли это мусульманским законам, которых придерживаются курды, Максим отвечает: “Нет, верхушка курдов – атеисты. Да и не только они, таких тут много. Это светское общество”.
На базарах, в лавках и кафе местные жители обсуждают насущные проблемы, смеются, торгуются. А в нескольких часах езды от мирной жизни проходит линия фронта.
О своей войне в Ираке Ваганов рассказывает сдержанно. В первое наступление он ездил 11 сентября вместе с курдами. Поздним вечером отряд пешмерга доехал на машинах до местности в 30 км от Киркука. Сначала французские самолеты международной коалиции нанесли авиаудары по деревням, которые держали джихадисты под предводительством Умара аш-Шишани (его еще называют Умар Чеченский), одного из лидеров ИГИЛ. Потом в бой вступила пешмерга. Курды проводили “зачистку по-обычному”, рассказывает Максим. Пехота под прикрытием танков и легкой техники планомерно выдавливала боевиков, и примерно в 8:30 утра они сбежали. Мы переписываемся “ВКонтакте”, и Максим вспоминает, как самолеты “устроили неверным Божью кару”. В конце ставит смайлик. В одной из деревень он нашел бронежилет джихадиста с именем Звяд: “То неловкое чувство, когда на одном блокпосту тебя останавливают курды и начинают проверять, мол, не террорист ли ты часом. Типа русскоязычный, в платке, борода рыжая – на чеченца похож. Да и друзья выглядят подозрительно. А в машине тем временем лежит трофейный ИГИЛовский бронежилет, на котором отчетливо написано имя “Заяд”. Попробуй потом объясни, что это трофей”, – напишет он потом на своей странице “ВКонтакте”.
Во втором бое Ваганов участвовал 30 сентября – в день, когда российская авиация нанесла первые авиаудары в Сирии. Правда, Максим их не заметил – он был неподалеку от иракского Дахука, где тоже находились боевики ИГИЛ. Все то же самое: авиаудары, потом зачистка.
Кто такие для Ваганова джихадисты? Никто, говорит он, нелюди. “То есть люди, конечно, но варвары. Их не жалко. Я видел, что они делали, но не расскажу об этом. Все это можно взять из новостей. Взять хотя бы то, что они творили в Пальмире”. Нет, детей, которых боевики используют, как пушечное мясо, Максим не видел. И нет, лицом к лицу с джихадистом не встречался. Зато был в Сирии.
Там он видел разрушенный Кобани, бродил по его улицам, смотрел на будто выкорченные дома. Оттуда вместе с отрядом Максим поехал в сирийский Эль-Камышлы. За рулем микроавтобуса был араб. В какой-то момент водитель начал сворачивать в сторону территорий, контролиуемых джихадистами. “За голову каждого белого там дают 60 000 долларов. А нас было четверо. Ну, мы жестко намекнули ему, чтобы он держался дороги”, – вспоминает Ваганов.
Максиму повезло. В отличие от его друга, оператора проекта Максима Норманна. Он погиб в конце сентября. Один из журналистов ФАН писал о случившемся (орфография сохранена):
“Макс вместе с товарищем ошиблись большаком и выехали к Евфрату . Буквально через две минуты, на подъезде к мосту (ехали вдоль берега без света), сработал фугас. Предположительно, подорвали его дистанционно с другого берега. Тачка вылетела в реку, от парней остались какие-то невнятные ошметки. Вот, что нам привезли парни из Кобани <…>. Все вещи, так или иначе сохранившие свой облик – на этой фотке. Это то, что нашли в машине. Каска, шеврон (был на куске обгоревшей ткани то ли рукава, то ли разгрузки). И обломок автомобиля. Обыскать остов машины ребята согласились добровольно, тем самым рискуя ежесекундно попасть под пулю снайпера ИГ. Нашли еще какие-то невнятные сгоревшие останки, но их нам, разумеется, не переправили. даже с доставкой этих мелочей возникли проблемы. Такая вот трагическая история. Первый доброволец из России, первая смерть. Фугасу насрать, откуда ты родом”.
Узнав о случившемся, Ваганов расстроился: “Все-таки друг. Но у меня вполне крепкая психика. Я и не такое видел”.
Зачем после Донбасса он снова поехал воевать? Максим пускается в путаные геополитические рассуждения, говорит, что хочет обратить внимание России на курдов, потому что они могут стать лучшими союзниками страны в борьбе против джихадистов, Турции, саудитов, а потом Ирана: “У России очень слабые позиции на Ближнем Востоке. А я за Великую Россию”. “Может, просто воевать нравится?” – спрашиваю я. – “И это тоже”.
Недавно Максим рассказывал, что идет по пути “война”; что после Донбасса проблем с адаптацией в мирной жизни не было (“Тут не стреляют – нормально, просто переключил в голове”), а война – типичное для человека занятие (“Даже Достоевский говорил, что она полезна для народа, оздоровляет”). И что многие проблемы она решает очень быстро.
В то же время он не знает, что будет делать дальше. Он устал. Через месяц в Курдистане он уже хочет уезжать: на войне много стресса. Что он делает, когда воевать не надо? Ничего: лежит на диване – “к сожалению, книжки с собой не взял”. Вернется ли он снова на Донбасс или в Ирак и Сирию? Он не может сказать. Смысла жизни Ваганов не видит и не верит ни в какого из богов. “Если я в кого-то и поверю, то этот кто-то явно на меня очень сердит”.
obozrevatel.com
Источник: obozrevatel.com
