2 октября. Я под Луганском, везу знакомым старикам немного лекарств. И немного сладостей для их внуков. Все это в «ЛНР» уже есть. Только цены здесь в лучшем случае российские. А пенсии – «республиканские». У бабушки Алены, например, 900 гривен. Это 1800 рублей. (Курс сейчас простой, один к двум.) 1800 – это еще высокая пенсия. С такой даже гуманитарка не положена. Гуманитарку выдают тем, у кого ниже 1200.
– Наше правительство говорит, что республика сама зарабатывает эти деньги. Но люди уверены, что это Россия нам платит, – говорит бабушка Алена. – И России благодарны.
На подъездах к Луганску висят баннеры: «Годовщина первого гуманитарного конвоя. Спасибо!» Хотя, может, и баннеры эти – тоже российские.
Активных боевых действий в Краснодонском районе не было больше года. Никаких блокпостов. Давно уже есть вода, свет и газ. Уже насчитали всем долги. Даже за те месяцы, когда ничего этого не было. По деревне бегают детишки. Взрослые звонят по мобильному, не боясь вызвать на себя огонь. Чинят дома. В магазине, где год назад продавались только жвачка и кулинарная лопатка, теперь полные прилавки.
Старики назакрывали солений и ждут, что «ЛНР» станет частью Ростовской области.
– В Луганске форум проходил, мы по телевизору бачили, – рассказывает Алена. – Там представитель был от России. Обещал, что мы все получим российское гражданство. Владимир Владимирович, говорит, вас поддерживает. Только вы сначала референдум проведите, як в Крыму.
– По-моему, – говорю я со стыдом, – цэ брехня.
– Як же, – растерялась бабушка, – прямо так по телевизору и сбрехали? Ну, хай без гражданства, только бы не стреляли…
В соседней деревне я навестил дядю Колю. Дядя Коля оборудовал бомбоубежище, где пряталось полдеревни. А тещу, сестру и племянника Коля не спас. Они погибли у входа от прямого попадания.
Как и год назад, Коля сидел во дворе на раскладном стуле. Наблюдал, как наемные рабочие что-то ремонтируют.
– Знаешь, как я понял, что война закончилась? – сказал дядя Коля. – Когда увидел по телику, что Пегов и Поддубный – в Сирии. Это же они первыми показали «Моторолу».
Обратно до КПП «м» меня довез Славик. Прошлым летом Славик делал по пяти таких «ходок» в день, увозил беженцев. Славик говорил о самых простых вещах. «Так приятно, что в Луганске снова открываются кафе. Наконец-то есть где отдохнуть, просто водки выпить, пообщаться». (Все это, наверно, можно было и во время войны. Но по отдельности.) Кафе – это такая черта мира. А социальная столовая, в которой приходилось бывать бабушке Алене, – это черта войны.
Таможенник «ЛНР» вернул паспорт через мгновение. А российский пограничник попросил подождать пять минут. Через полчаса пришел молодой капитан ФСБ.
– Мы беседуем с мужчинами, которые редко пересекают границу, – объяснил капитан. – Уголовники воевать едут, знаешь ли. Ты участвовал в боевых действиях? А как вообще относишься к происходящему на Донбассе? Ты за кого?
У капитана то и дело звонили разные телефоны. Его ждали на соседнем КПП. «Видишь, в какой обстановке работаем», – пожаловался офицер и скомкал «протокол» беседы.
Только я вышел с таможни, как возле меня со свистом остановилась грузовая «Газель». Стекло опустилось, и нетрезвый водитель спросил: «А где здесь дьюти-фри?»
Между таможнями России и «ЛНР» на самом деле есть дьюти-фри. Ангар на нейтральной полосе. С косметикой и алкоголем.
Дьюти-фри.
Может быть, война действительно кончилась…
Никита Гирин
Источник: novayagazeta.ru