Истоки дерзкой интервенции России в Сирии — которая в полном объеме началась в среду, 30 сентября, с авиаударов по позициям оппонентов правительства президента Башара аль-Асада недалеко от города Хомс — уходят в начало арабской весны, в первые месяцы 2011 года, когда Владимир Путин занимал должность премьер-министра в правительстве своего протеже и лично выбранного преемника Дмитрия Медведева. Многие в России и за ее пределами возлагали большие надежды на Медведева, прогнозируя медленный, но неизбежный уход от авторитарной системы Путина, которую тот успел создать за два последовательных президентских срока. Тогда даже казалось, что Путин отошел от текущих государственных дел, особенно в сфере внешней политики. Однако восстания на севере Африки и на Ближнем Востоке сильно встревожили Путина. Его также беспокоило то, как Медведев отреагировал на очередную военную операцию во главе с США в этом регионе. Тот факт, что Россия воздержалась на голосовании в Совбезе ООН по резолюции, разрешавшей применение военной силы в Ливии в 2011 году, заставил Путина вмешаться и вернуться на пост президента в следующем году — а также занять гораздо более конфронтационную позицию в отношениях с США и Европой, которая и обусловила начало военной операции России в Сирии.
***
В январе 2011 года, за несколько дней до поездки в Давос на ежегодную конференцию, Дмитрий Медведев провел новое ядерное соглашение, которое он заключил с Бараком Обамой, через Государственную Думу. Это стало свидетельством того, что «перезагрузка» отношений, которой добивались американцы, наконец начала приносить плоды — спустя три года, в течение которых Медведев занимал — по крайней мере формально — пост президента страны. В Швейцарии он пообещал возобновить переговоры по вопросу о вступлении во Всемирную торговую организацию, которые его импульсивный предшественник Владимир Путин внезапно прервал в 2009 году, после того как стороны уже почти пришли к соглашению. Учитывая то, что выборы нового парламента были назначены на конец года, а президентские выборы должны были состояться тремя месяцами позже, Медведев все больше олицетворял альтернативный путь в будущее, а инсайдеры Кремля и члены правительства разделились во мнении, склоняясь либо на его сторону, либо на сторону Путина.
Первый вопрос, с которым столкнулся Медведев на конференции в Давосе, касался того, о чем он не упомянул в своем заявлении — и что оказалось решающим фактором. Это была арабская весна, которая началась в Тунисе в декабре 2010 года и вылилась в волну протестов, прокатившихся по арабскому миру, которые обернулись свержением Хосни Мубарака (Hosni Mubarak) в Египте и угрозой для полковника Муаммара Каддафи (Muammar al-Qaddafi) в Ливии. Медведев ответил, что он не только признает стремление к демократии тысяч людей, вышедших на улицы Туниса с протестом против коррупции, нищеты и отсутствия политических прав, но и что правительство этой страны обязано решить проблемы своего народа. Далее он подчеркнул важность крепких отношений между правительством и теми, кем оно управляет — в тех же формулировках, которые можно было применить и к России, где воля народа была исключена из выборного процесса. «Когда правительства не успевают за социальными переменами и теряют способность оправдывать надежды своих народов, к сожалению, за этим следуют дезорганизация и хаос, — сказал Медведев, очевидно, поймав свою любимую тему. — Это проблема этих правительств и той ответственности, которую они несут. Даже если действующее правительство считает многие из выдвинутых требований неприемлемыми, оно все равно должны оставаться в диалоге с самыми разными группами, потому что в противном случае оно потеряет свое подлинное основание».
Протесты в арабском мире вдохновили российскую оппозицию — по крайней мере в пока еще безопасном пространстве интернета — и Медведев говорил о таких вещах, которых Путин боялся больше всего. Медведев, который вряд ли бы обрадовался протестам внутри России, казался нерешительным. Вице-президент Джозеф Байден (Joseph Biden) даже имел смелость процитировать его слова во время выступления в Московском государственном университете в марте 2011 года, когда он заявил, что россияне должны иметь такие же права, как и все остальные. «Большинство россиян хотят выбирать своих национальных и региональных лидеров в рамках конкурентных выборов, — сказал Байден, и его слова были восприняты в качестве поддержки необъявленной кампании, которая в тот момент зарождалась. — Они хотят иметь право свободно собираться, они хотят, что средства массовой информации были независимы от государства. Они хотят жить в стране, где с коррупцией борются. Это демократия. Это составляющие демократии. Поэтому я призываю всех собравшихся здесь студентов: не идите на компромисс в вопросе базовых элементов демократии. Вам не нужно соглашаться на эту фаустовкую сделку».
Между тем, за кулисами Байден попытался использовать свой визит, чтобы заставить Медведева поддержать резолюцию Совбеза ООН, разрешавшую военную интервенцию в Ливии, где мирные протесты переросли в вооруженные выступления против диктатора Муаммара Каддафи. США, их союзники по НАТО и некоторые арабские страны хотели создать бесполетную зону над Ливией, чтобы помешать режиму жестоко подавить эти выступления. Убежденный в гуманитарном характере той интервенции, Медведев согласился, несмотря на возражения Министерства иностранных дел и чиновников служб безопасности, которые считали перспективу кампании НАТО за пределами границ этого альянса попыткой распространить его влияние на другую часть мира. Медведев слишком отклонился от линии Путина, сделав конфронтацию неизбежной.
Всего за несколько недель до этого Путин предупреждал, что восстания в Ливии и других странах спровоцируют подъем исламских экстремистов, связанных с «Аль-Каидой», которым помогают и потворствуют их недальновидные союзники на Западе, пытающиеся свергнуть автократических лидеров. И он не ошибся, предсказав подъем экстремизма, волна которого позже охватила Ливию и усугубила гражданскую войну в Сирии — гораздо более важном союзнике России на Ближнем Востоке. Путинская поддержка автократических диктаторов в Ливии и Сирии многими воспринималась сквозь призму геополитических интересов России, включая энергетические проекты и контракт на строительство железной дороги, связывающей прибрежные сирийские города (переговоры по этому контракту вел друг Путина Владимир Якунин), крупные контракты на продажу оружия и, если говорить о Сирии, единственную военную базу России за пределами территорий бывшего Советского Союза. В действительности его беспокойство имело гораздо более глубокие причины. В его сознании существовала мрачная связь между стремлением к демократии и подъемом радикализма, между выборами и хаосом, который неизбежно за ними последует. «Давайте вспомним историю, если вы не возражаете, — сказал Путин в Брюсселе в феврале. — Бывший руководитель иранской революции, Хомейни, он ведь где жил? Он жил в Париже. И в целом пользовался поддержкой западного сообщества. А теперь всё западное сообщество борется с иранской ядерной программой. Я помню, как совсем недавно наши партнеры активно выступали за проведение честных демократических выборов в Палестинской автономии. Классно, молодцы. Ну и победил ХАМАС. Его тут же объявили террористической организацией и начали с ним бороться». Инстинктивно он понимал, что восстания в Ливии — это всего лишь очередной шаг к революции в Москве.
Возможно, потому что он был моложе, возможно, потому что он не служил в службе безопасности, возможно, благодаря своей общительности, но Медведев не разделял путинского мрачного недоверия по отношению к Западу, к демократии, к человеческой природе. Первые три года его президентства администрация Барака Обамы всячески пыталась добиться его расположения, и теперь не только США, но и другие, более близкие с Россией страны, включая Италию и Францию, призывали его помочь им в предотвращении расправ над мирными ливийскими гражданами. Поэтому по его указанию 17 марта Россия воздержалась на голосовании в Совбезе ООН по резолюции, разрешавшей применение военной силы, чтобы помешать силам Каддафи захватить опорный пункт повстанцев на востоке Ливии.
Решение Медведева спровоцировало бунт среди российских дипломатов и чиновников служб безопасности. Посол России в Ливии Владимир Чамов отправил президенту телеграмму, предостерегая от потери важного союзника. Медведев его уволил, однако посол вернулся в Москву и публично заявил, что президент действует вопреки интересам России. Когда два дня спустя силы НАТО нанесли первые авиаудары — гораздо более серьезные, чем ожидалось — многим в России показалось, что Медведев стал участником очередной развязанной США войны.
***
Один из ближайших помощников премьер-министра позже рассказал, что Путин не читал текст резолюции Совбеза ООН перед голосованием, положившись на президента и будучи занятым «экономической дипломатией» в гораздо большей степени, чем международными делами. Однако когда авиаудары начались, Путин осознал их смысл: незаявленная цель воздушной войны НАТО заключалась не просто в защите мирных граждан, попавших под перекрестный огонь, а скорее в том, чтобы свергнуть режим Каддафи. Он посчитал, что Медведева обвели вокруг пальца. «Путин прочел текст резолюции и увидел, что некоторые станы могли использовать ее гибкие формулировки, чтобы вести себя так, как они это сделали», — рассказал этот советник. Когда бомбы НАТО стали сыпаться градом на Ливию, Путин решил выказаться. Во время своей поездки на один оружейный завод Путин осудил резолюцию ООН, назвав ее «неполноценной и ущербной». «Если посмотреть, что написано, то сразу станет ясно, что она разрешает всем предпринимать любые действия в отношении суверенного государства. Знаете, мне это напоминает средневековый призыв к крестовому походу, когда кто-то призывал кого-то идти в определенное место и чего-то освобождать». Он сравнил это с войнами Америки предыдущих десятилетий, бомбовыми ударами по Сербии, Афганистану и — под ложным предлогом — по Ираку. «Теперь очередь Ливии».
Представитель Путина тогда сказал, что он просто выразил свое личное мнение, однако учитывая то, что Медведева уже критиковали за его решение в вопросе резолюции, это был очевидный упрек. Медведев срочно собрал журналистский пул у себя на даче в Подмосковье, чтобы объяснить решение России воздержаться на голосовании и — по крайней мере косвенно — подвергнуть критике Путина. На нем была полностью застегнутая кожаная крутка с меховым воротником. Медведев, который выглядел полным решимости, но в то же время взволнованным, сказал, что действия Совбеза ООН были оправданными в свете поведения ливийского режима. Казалось, он занял оборонительную позицию. Решение России не накладывать вето на эту резолюцию было «взвешенным решением», принятым в попытке найти путь выхода ливийского конфликта. «Все, что происходит в Ливии, связано с абсолютно безобразным поведением, которое осуществлялось руководством Ливии, и теми преступлениями, которые были совершены против собственного народа». Даже выразив опасения по поводу масштабов военной кампании (которая продлится еще восемь месяцев), Медведев предупредил о том, что заявления Путина не помогут положить конец насилию: «Ни в коем случае не допустимо использовать выражения, которые, по сути, ведут к столкновению цивилизаций, типа „крестовых походов“ и так далее. Это неприемлемо».
***
Когда срок полномочий Медведева уже подходил к концу, он удвоил свои усилия, чтобы успеть провести либеральные реформы экономики. Одним из своих указов он запретил правительственным министрам входить в состав совета директоров государственных корпораций, которые Путин сделал центральным элементом своей экономической политики. Медведев сам входил в состав совета директоров «Газпрома», а затем стал заместителем премьер-министра, однако это решение запретить чиновникам занимать две должности было попыткой ослабить позиции его главного соперника в лагере Путина, Игоря Сечина, который был вице-премьером и одновременно занимал должность главы «Роснефти». (Путин в конце концов согласился на эту меру, однако сделал исключение для «Газпрома», где близкий друг Путина и бывший премьер-министр Виктор Зубков сохранил свою должность.) Желание Медведева остаться президентом на второй срок было очевидным, хотя он не мог рисковать и заявлять о нем открыто. Возможно, между Путиным и Медведевым шло некое состязание, своеобразные предварительные выборы, однако значение имел только голос Путина, и Медведев это знал.
В мае, спустя три года на посту президента, Медведев провел свою первую пресс-конференцию — Путин проводил ее ежегодно, чтобы демонстрировать свое мастерство в политике и управлении. Выступление Медведева стало бледным подобием путинских пресс-конференций, а учитывая то, что он провел ее в конце своего президентского срока, она больше напоминала акт политического отчаяния. Он провел ее в Сколково, развивающемся технологическом центре, который, как он надеялся, однажды превратится в новую Кремниевую долину. Хотя он заявлял о своей верности Путину и высоко оценивал их общее стремление соблюдать интересы России, он заявил, что, по его мнению, отношения с НАТО «не так уж плохи», несмотря на войну в Ливии, и добавил, что у Украины есть право добиваться интеграции с Европой — в то время как Путин считал это серьезной угрозой. В ответе на вопрос о смене губернаторов он, казалось, намекнул на бессрочность власти Путина, сказав, что лидеры не должны слишком долго цепляться за власть и давать дорогу новому поколению, как это происходило в Тунисе и Египте. «Это не значит, что они будут вечно сидеть на своих креслах, — сказал он. — Очевидно, что за ошибки необходимо платить. И, по-моему, за последние несколько лет примеров тому было весьма немало».
Война в Ливии продолжалась, и решения Медведева на посту президента все чаще становились объектом критики со стороны СМИ, которые, несомненно, сравнивали их с действиями Путина. В мае Путин объявил о создании новой организации, Общероссийского народного фронта, призванного расширить политическую коалицию, лежавшую в основе его власти, и дистанцировать его от «партии жуликов и воров». В течение нескольких дней сотни организаций, союзов, ассоциаций и заводов подали заявки на вступление в эту организацию. Единственной целью этого проекта было сделать Путина — а вовсе не действующего президента страны — настоящим «национальным лидером», способным их объединить. Медведев, между тем, продолжал работать над реформами в экономике, освобождая капитал и инвестиции, однако он стремительно терял влияние. Он встретился с 27 ведущими бизнесменами страны — олигархами, которые, как и все остальные, с тревогой ждали результатов этого «соревнования» между двумя лидерами. Он попросил их поддержать его предложения — и соответственно его кандидатуру — в противном случае им придется смириться с застойным статусом кво. Некоторые из присутствовавших на той встрече интерпретировали слова Медведева как ультиматум, однако смысл его обращения был настолько неопределенным, что они не могли понять, действительно ли у него было желание — и возможность — бороться за президентский пост. Позже они даже иронизировали над его обращением к ним, по словам одного из присутствовавших, спрашивая друг друга: «Вы уже приняли решение?»
В июне в своем интервью изданию Financial Times Медведев впервые признался в том, что он хочет остаться на второй срок, и ему также пришлось добавить, что все зависело не только от его решения: «Любой руководитель, который занимает такую позицию, как президент, просто обязан хотеть баллотироваться, — сказал он. — Другой вопрос, будет ли он для себя это решение принимать или нет, вот это решение несколько отстоит от его желания. Вот таким образом я отвечу вам».
Если Медведев и хотел добиться настоящей политической независимости, он этого не показывал. Он мог использовать любое из своих выступлений или интервью, чтобы публично заявить о своем желании баллотироваться — возможно, даже вопреки намерениям Путина — предоставив избирателям настоящий выбор. Вместо этого он неловко покинул свой пост, так и не ответив на вопрос, который к лету 2011 года уже втянул Россию в длительный политический кризис. За этим последовал ряд катастроф, будто бы ставших симптомами паралича страны, в том числе июльская авария на пароме на Волге, в результате которой утонули более 120 человек, и крушение самолета, на борту которого находились игроки и тренеры профессиональной хоккейной команды Локомотив (Ярославль). По случайному совпадению Медведев должен был выступать на конференции в родном городе этой команды, в Ярославле, спустя несколько дней после катастрофы — и многим это показалось зловещим предзнаменованием.
К тому времени даже министры боялись принимать участие в подобных конференциях, поскольку это могло создать впечатление, что они поддерживают Медведева, а не Путина. Стальная харизма Путина, его абсолютная решимость, его способность возвышаться над тяготами российской жизни защищали его от чувства вины, когда случались подобные трагедии. Медведев, напротив, выглядел ошеломленным. Возможно, именно поэтому вина за затопление парома и крушение самолета легла на его плечи.
Внезапно в центре снимания СМИ все чаще стал оказываться Путин — срежиссированная кампания, которая, казалось, была призвана подчеркнуть различия в характере — и даже во внешнем виде — между двумя лидерами. Путин приехал в летний лагерь молодежной организации «Наши», помолился в храме в одном из священных мест Русской православной церкви, исследовал руины древнего города на дне Черного моря и даже поднял со дна две старинные амфоры. Как позже признался представитель Путина Дмитрий Песков, эта «находка» была, разумеется, подстроена, став малозаметным дополнением к телевизионному образу человека в мокром костюме для дайвинга, который до сих пор находится в отличной форме и в самом расцвете сил.
***
К тому времени, когда делегаты «Единой России» собрались в сентябре на съезд своей партии в преддверии парламентских выборов, назначенных на декабрь, в воздухе все еще витала неопределенность и даже некое замешательство в связи с приближением еще одной смены политического режима. Даже когда они разрабатывали свою партийную платформу перед выборами, до которых оставалось всего 10 недель, никто — даже лидеры партии и самые близкие помощники Путина и Медведева — не знали, был ли выбор сделан или же мучительная неопределенность в преддверие президентской предвыборной кампании 2012 года будет сохраняться и дальше. Тем субботним утром делегаты «Единой России» внимательно слушали выступавших, восхвалявших удивительную трансформацию идеологической империи, которая рухнула, а теперь снова восстала из пепла благодаря — это было особо подчеркнуто — усилиям одного человека: Владимира Путина. Спикер Думы Борис Грызлов был похож на аппаратчика прошлого: с суровым выражением лица он зачитал платформу партии, монотонно перечислив обещания добиться процветания и компетентного управления.
Затем свет погас, и все присутствующие затихли. В свете прожекторов Путин и Медведев, подобно двум рок- звездам, поднялись на трибуну. Путин выглядел чрезвычайно уверенным в себе лидером — по словам его сторонников, Россия всегда хотела иметь именно такого сильного руководителя, а вовсе не ошеломленного и напуганного человека, стремительно теряющего власть. Он начал с рассказа о «самых насущных проблемах нашей страны», а затем ответил на самый главный вопрос, ответа на который с нетерпением ждали все делегаты, сохранив при этом интригу. Он так и не сформулировал ответ на этот вопрос напрямую — точно так же он поступал на частных совещаниях, которые он проводил со своими помощниками и сторонниками в преддверие этого съезда. «Я знаю, что не только члены „Единой России“, но и наши сторонники — и здесь, на съезде, об этом уместно сказать — ждут от Президента Российской Федерации, от Председателя Правительства предложений о структуре, конфигурации власти, властных полномочий после выборов, ждут от нас соответствующих предложений, — сказал он. — Хочу прямо сказать, что договорённость о том, что делать, чем заниматься в будущем, между нами давно достигнута уже несколько лет назад. Однако, когда мы смотрим за этой дискуссией со стороны (и я, и Дмитрий Анатольевич Медведев), считаем, что это далеко не главное — кто и чем будет заниматься и кто на каких местах будет сидеть. Гораздо важнее другое — как мы все с вами работаем, каких результатов мы добиваемся и как к этому относятся граждане нашей страны, как наши люди реагируют на предложения по будущему развитию нашего государства, насколько они нас поддерживают, а степень поддержки определяется в любом демократическом обществе на выборах».
Заявления Путина могут многое рассказать о его понимании демократии: общество не должно выбирать своих лидеров в рамках подобия предвыборной кампании, оно должно утверждать тех, кого уже выбрали. Он объявил о том, что Медведев — в соответствии с «традицией», которой уже не одно десятилетие — возглавит список кандидатов «Единой России» на парламентских выборах в декабре и, таким образом, «обеспечит ей ожидаемую и честную победу». Аплодисменты, которые последовали за этими его словами, казались неестественными и механическими: Путин так и не объяснил, какую роль эти два лидера будут играть в их тандеме.
Затем слово взял Медведев. «В этом зале, конечно, особая энергетика, просто заряжаешься эмоциями, говорить приятно», — начал он, робко улыбаясь. За четыре года работы на президентском посту он так и не освоил искусство политической речи. Он высоко отозвался о российской демократии и «новом уровне политической культуры», которого она достигла, однако потом он предупредил об опасности «формализма и бюрократизации». Слушая его, делегаты не проявляли никаких эмоций, и его авторитет, казалось, угасал с каждым его словом. «Они ведут к застою и деградации политической системы, — говорил он. — И, к сожалению, в истории нашей страны это бывало». Он изложил свою политическую программу, состоявшую из восьми пунктов — эти обещания звучали из его уст в течение почти четырех лет, однако ничего так и не было сделано: модернизация экономики и промышленности; гарантия выплаты зарплат и пенсий, а также качественных медицинских услуг; борьба с коррупцией; укрепление судебной системы и системы уголовного правосудия; борьба с незаконной миграцией и поддержание «межнационального и межконфессионального мира»; создание «современной политической системы»; укрепление полиции и вооруженных сил России; разработка сильной «самостоятельной, разумной внешней политики».
После этого он предложил, чтобы Путин возглавил партийный список, и наконец вернулся к тому соглашению, которое, по словам Путина, они заключили несколько лет назад. Медведев был похож на человека, которым сам зачитывает свой политический некролог — это стало одной из самых странных прощальных речей в истории. Он разъяснял и отстаивал свое видение будущего страны, оставляя свой пост, на котором он мог бы всего этого добиться.
«Наконец, я предлагаю определиться с еще одним очень важным вопросом, который, конечно, волнует партию, всех наших людей, которые следят за политикой, я имею в виду определиться с кандидатурой на должность президента страны. С учетом предложения возглавить список партии, заняться партийной работой и при удачном выступлении на выборах моей готовности заняться практической работой в правительстве, я считаю, что было бы правильно, чтобы съезд поддержал кандидатуру председателя партии Владимира Путина на должность президента страны».
***
В конечном итоге такой исход был вполне ожидаемым. Политический капитал Медведева таял с каждым днем в течение всего года. Тем не менее, всеобщий шок был весьма ощутимым — коллективный вздох на просторном стадионе, сменившийся бурей аплодисментов, волны которых шли одна за другой. Путину мастерски удалось создать атмосферу тревожного ожидания, а затем рассеять все сомнения именно в тот момент, который он сам выбрал. Он стоял перед своим местом в аудитории, освещаемый лучами прожекторов — его глаза блестели, однако улыбка казалась натянутой, немного кривой и поверхностной. Он даже не поднял руки вверх в жесте триумфа, как мог бы сделать кандидат, которому дали шанс добиться более высокого положения. Он просто кивал с видом осведомленного человека, как будто его возвращение на пост президента был заранее предопределен.
После окончания речи Медведева, Путин поднялся на помост во второй раз и выступил с длинным, подробным и программным обращением, в котором он рассказал о своих планах поддержать ветеранов и фермеров, докторов, учителей, ученых и солдат. Это были азы управления, которых россияне уже привыкли ожидать от своего лидера за многие годы его выступлений, в которых он неизменно настаивал на правильной политике, правильных решениях и действиях в интересах народа. Он пообещал преодолеть последствия глобального экономического кризиса, корни которого, он особенно подчеркнул, лежат не в России. Он едва упомянул о том, что Медведев согласился с его местом в партийном списке, и о своем возвращении на президентский пост, которое в какой-то момент показалось неизбежным. «Страна, по сути, уже вступила в продолжительный избирательный цикл. 4 декабря — выборы в Государственную Думу. Затем формирование его комитетов и органов управления. Весной следующего года — выборы Президента Российской Федерации. В связи с этим хочу вам высказать слова благодарности за положительную реакцию на предложение мне баллотироваться в качестве Президента. Для меня это огромная честь». Он говорил так, будто он еще не решил, что он собирается делать дальше.
Ранее Путин уже объяснил, что соглашение с Медведевым было достигнуто несколько лет назад. Об этом говорил и сам Медведев, хотя все произошло не так, как он хотел. Медведев надеялся вернуться на второй срок по крайней мере до начала сентября, когда его авторитет начал угасать, сделав переизбрание невозможным. Он узнал подробности окончательного решения Путина всего за день до съезда, на поздней встрече в Ново-Огарево. Когда принтеры распечатывали бюллетени для делегатов, место, где должно было быть его имя, осталось пустым — и этот пропуск был заполнен только после официального объявления. По словам одного из свидетелей тех событий, Путин не разрешил Медведеву сообщить об этом даже его жене, пока не будет сделано публичное заявление. Даже если Путин заранее решил, что он снова будет бороться за пост президента России, то больше никто в правительстве и в кругу его близких помощников об этом не знал — и тем более не мог повлиять на исход его размышлений на эту тему. Он принимал самые важные решения в своей политической карьере наедине с собой. Один из сторонников Медведева, Аркадий Дворкович, отреагировал на эти события на съезде саркастическим замечанием, за которым чувствовалось мучительное недовольство. В одном из своих интервью за год до съезда Дворкович говорил о том, что планы Медведева — и вся его работа на посту президента — встречает сопротивление со стороны «тех, кто извлекает выгоду из старой системы, из неэффективности бюджета и сырьевой экономики». Он никогда не называл конкретных имен, однако, вне всяких сомнений, он имел в виду приближенных Путина. «Теперь, — написал он в Twitter во время съезда партии, — пора переключиться на спортивный канал».
Путин так и не объяснил причины своего возвращения на пост президента, в Кремль. Он мог бы остаться самым влиятельным политиком, даже если Медведев был бы переизбран на второй срок. Возможно, не было никаких иных причин, кроме самой очевидной, хотя, по словам его самых убежденных сторонников, он чувствовал, что его преемник — не достаточно сильный лидер. После этого публичного объявления те же самые сторонники Путина критиковали Медведева за ту слабость, которую он продемонстрировал в Грузии, и за его неспособность остановить войну НАТО в Ливии. Даже история о том, что Медведеву запретили рассказывать обо всем супруге, в конечном итоге обросла намеками на то, что он слабый мужчина, поскольку не может доверять даже собственной жене. Все эти объяснения и домыслы должны были оправдать решение Путина, однако они не объясняли его мотив. Но ему это было не нужно. Пост президента мог стать его, как только он этого захочет, что, с его точки зрения, являлось достаточным объяснением.
***
Когда после парламентских выборов 2011 года и переизбрания Путина в марте 2012 года в Москве и других российских городах прошли уличные протесты, на некоторое время показалось, что тот революционный дух, который помог свергнуть автократов Ближнего Востока, двинулся на север. Путин, вернувшийся в Кремль теперь уже на шестилетний срок (и имеющий конституционное право остаться там еще на шесть лет), отреагировал на эти протесты жестко. Полиция и прокуратура задушили протестное движение лавиной арестов и уголовных дел. Кремль Путина быстро аннулировал многие из тех реформ, которые проводил Медведев. Устойчивая волна националистической риторики и политики совпала с увеличением расходов на оборону. Теперь Россия блокировала одну резолюцию Совбеза ООН за другой, пользуясь своим дипломатическим, экономическим и военным влиянием, чтобы поддержать правительство Асада. Когда Ливия погрузилась в хаос, а гражданская война в Сирии привела к образованию вакуума, спровоцировавшего подъем Исламского государства в Сирии и Ираке, Путин почувствовал, что он был прав. Как он сказал в своей речи на Генеральной Ассамблее в понедельник, 28 сентября, интервенции США в этом регионе (от Афганистана в 2001, Ирака в 2003 и до Ливии в 2011 году) привели к потрясениям, последствия которых обернулись гибелью сотен тысяч людей и самой мощной волной беженцев со времен Второй мировой войны. Он сам установил для себя планку. Применяя военную силу в Сирии, Путин заявляет о том, что Россия станет защитой против дальнейшего ухудшения. Однако вопрос заключается в том, как долго продержится эта защита.
Стивен Ли Майерс
Источник: inosmi.ru
