В России работают сотни тысяч охранников, которых никто не замечает. Один из них стал смертником.
Безработный охранник, профессионально владеющий стрелковым оружием, накануне устроил бойню в самом центре Москвы, у главного здания ФСБ России на Лубянке, напротив Центрального детского магазина. Его личность, которую еще вчера определили источники СМИ, спустя сутки подтвердили в Следственном комитете. Мать, соседи и прежние знакомые рассказали, что 39-летний Евгений Манюров был разведен, жил с матерью, друзей не имел, часто менял работу, любил оружие и участвовал в соревнованиях по стрельбе, занимая призовые, но не первые места, бегло говорил по-английски, а три месяца назад в очередной раз остался без работы. Если не считать знания языка, это описание может подходить к очень многим российским мужчинам, которые не нашли себя в жизни — по данным полиции, в стране работают почти 700 тыс. охранников, и очевидно, что далеко не все удовлетворены такой самореализацией. Стрельба в Москве — трагическая случайность или первый симптом социальной болезни общества?
Василий Колташов, руководитель центра политэкономических исследований Института нового общества:
«В нашем обществе господствуют материальные ценности. Ты должен быть богатым, успешным. У тебя должна быть дорогая машина, ты должен хорошо одеваться, и это — признаки успеха, это значит, что твоя жизнь удалась. Это довлеет над многими людьми, особенно над мужчинами. Они зарабатывают мало, не достигают каких-то карьерных вершин, потому что всякая пирамида базируется на широком фундаменте. Она же не состоит из одних вершин. И они не пытаются найти социальные лифты, потому что в России эти лифты очень странные и расположены не там, где должны бы, не в своих лифтовых шахтах. И такая ситуация толкает на иррациональные действия. Конечно, если бы человек был рациональный и умный, он бы так не поступал.
Российское общество очень индивидуалистическое. В нем отсутствует или всерьез не хватает идеи общего дела. Каждый оказывается сам по себе. И есть большой дефицит коллективного успеха. Человек не может сказать: да, я работаю охранником, но мы все, российское общество, добиваемся большого успеха, у нас и это, и это получается, и у моих детей, я уверен, все будет хорошо… Этого чувства у людей, если не совсем нет, то точно имеется огромный дефицит.
Такое чувство может возникать только в социальном государстве, при социальной политике. Пусть у меня зарплата небольшая, но если я болею — меня вылечат, мои дети учатся бесплатно и все равно у меня будет нормальная пенсия. Пусть я не нефтяник, чтобы много зарабатывать, но наше государство справедливо распределяет богатства… Отсутствие такого самоощущения я бы назвал колоссальным запросом на социальные реформы, и, наоборот, постоянное проведение антисоциальных инициатив из правительства приводит к иному результату.
С одной стороны, нет опоры в коллективности, даже воображаемой, а с другой стороны — серьезнейшим образом довлеет идеология индивидуального успеха. И человек не может не ощущать себя некомфортно на своем месте. Как писал Марк Аврелий, человек, находясь на своем месте, должен стараться делать все хорошо. Но у многих людей есть ощущение, что всякое место, где они находятся, — не их место, потому что их место должно быть выше, больше, шире и слаще. А когда это оказывается недостижимым, возникает глубокий внутренний конфликт.
Когда главным оказывается индивидуальный успех, то если ты лично неуспешен, приходится делать вывод — либо ты плох, либо окружение. И не каждый может возложить вину на себя».
Олег Шеин, член комитета Госдумы по труду, соцполитике и делам ветеранов, вице-президент Конфедерации труда России:
«Конечно, был бы человек устроен в жизни, у него было бы меньше стрессов. Но вообще, человек, который идет и неведомо зачем стреляет в тех, кто лично ему никакого вреда не принес, это, конечно, человек психически больной. При этом я нисколько не удивлен, что он является членом партии „Единая Россия“, поскольку для членов этой партии свойственно определенного рода психологическое раздвоение.
Невозможно, с одной стороны, получать повышение пенсионного возраста для себя и членов своих семей и одновременно поддерживать тех, кто таким образом вытирает об тебя ноги. Понятно, что соответствующее психологическое состояние не может быть уравновешенным и устойчивым. Такие люди, очевидно, нуждаются в специализированной помощи. Иначе случается то, что мы наблюдали вчера на Лубянской площади».
Анна Очкина, руководитель Центра социального анализа ИГСО, социолог, кандидат философских наук:
«Я не думаю, что это было осознанное поведение социального субъекта, который понимает, что делает. Когда ты приходишь в силовое ведомство и начинаешь стрелять — это уже самоубийственное, суицидальное, а значит, и патологическое поведение. И потом, это безответственно, потому что ты ведь стреляешь в людей, которые непосредственно перед тобой ни в чем не виноваты. Даже представителями системы они являются очень опосредованно.
Я бы не стала рассматривать случившееся и как сознательный социальный протест. Можно увидеть тут знамение времени, — что система подавляет человека и получает потом такой импульс, но это ни в коей мере не оправдывает людей, которые стреляют в других людей. Очевидно, что это был срыв, точно не вариация нормы. Так или иначе, здесь можно говорить о социопатии».
Александр Мымрин, генеральный директор Школы современных психотехнологий:
«По конкретному случаю мы, по большому счету, не имеем информации, и делать обобщения проблематично. Но есть категория людей, склонных к противоправному — в психологии называющемуся девиантным — поведению. У него много причин, прежде всего конституциональных. Ученые обычно утверждают, что это, прежде всего, вопросы искривления характера, особенности характера, как правило, эпилептоидного типа, и они на выходе дают такие модели поведения.
Именно социальные условия рождают людей подобного типа. Социальная неудовлетворенность собственным местом в структуре социальных отношений может толкать человека на такого рода действия.
И тут есть еще один важный момент: мы живем в то время, когда происходят колоссальные изменения, словно время начало двигаться намного быстрее. Мы не узнаем того, что было вчера, даже в пространстве. Вот не были мы в каком-то районе целый месяц, потом приезжаем, а там уже новые дома стоят, и мы этот район уже не узнаем. Возникает „временное помешательство“.
Скорость изменений — в социальной, природной, в том числе климатической среде, заставляет психику работать в экстремальном режиме. Она не поспевает за этими изменениями. А поскольку не поспевает, она надламывается. У каких-то людей этот надлом проявляется в алкоголизации, наркотизации. У кого-то надлом идет по вектору социальных нарушений, криминализации собственной жизни. Кто-то видит способ избавления от этого психического надлома в изменении среды.
Эрих Фромм говорил о „некрофильном характере“ как о любви ко всему мертвому. Эта некрофильная тенденция может быть проанализирована и на примере вчерашнего „стрелка“, на его стремлении разрушать. Такая тенденция — это „стратегия спасения“ личности от разрушения собственной психики. Вот поэтому такие „стрелки“ время от времени появляются. Особенно часто мы это наблюдаем у американцев, где происходят колоссальные изменения среды. Как результат: что ни месяц, то случай стрельбы в школе и т. п. Мы — тоже не исключение, у нас тоже происходят изменения, с которыми мы справиться не в состоянии».