Политолог Йиржи Пеге считает, что канцлер Меркель, открыв границы для беженцев в Венгрии, нашла выход из гибельной ситуации. Однако ошибкой было приглашать других мигрантов, с которыми Германия уже не справляется
Причиной усиления авторитарных тенденций в некоторых странах, по словам Пеге, миграционная волна не была — она лишь стала катализатором. А Россия осознает, что ее действия в Сирии приведут к новой волне беженцев в Европу и ослаблению континента. И именно это России и нужно. Так что Евросоюз ожидают трудные времена, которые могут завершиться расколом на крепкое ядро и остальных.
Svobodné forum: Одним из ключевых аспектов нынешнего миграционного кризиса является позиция канцлера Меркель, которую упрекают в том, что она пригласила в Германию всех сирийцев, хотя, вероятно, она не совсем это имела в виду.
Йиржи Пеге: Лично я думаю, что канцлер Меркель не говорила в общих чертах и не приглашала всех беженцев — в тот момент она лишь реагировала на определенную ситуацию, которая заключалась в том, что не только Германия, но и вся Европа не контролировала беженскую волну, скапливались тысячи беженцев, которые оккупировали венгерский вокзал.
Власти Венгрии не знали, что с ними делать. Действия Меркель в тот момент я рассматриваю как некое разрешение критической ситуации, которая сложилась в Венгрии. Вероятно, канцлер Меркель не должна была вслед за своим приглашением беженцев в Германию делать другие заявления о том, что Германия примет всех сирийских беженцев, которые едут в Европу. Вернее, ее заявления были так восприняты. И теперь беженцы не останавливаются в восточных странах, а едут прямиком в Германию. В результате в Германии миллион беженцев, и страна с трудом справляется с беженской волной.
— Имеют ли демократические процедуры свои объяснимые задержки, ведь демократия всегда запаздывает, или же страны и ЕС могли действовать быстрее?
— Демократия всегда запаздывает, и решения в демократических режимах принимаются дольше, чем в авторитарных. А в Европейском союзе промедление удваивается, потому что ЕС — это своего рода агломерат демократических правительств отдельных режимов в национальных государствах. К сожалению, союз не имеет достаточно полномочий для принятия решений на центральном уровне, чтобы принимать их гибко в подобных кризисных ситуациях. В критике Евросоюза, исходящей из национальных государств от разных политиков, чрезвычайно много лицемерия, потому что именно национальные государства не создали для него достаточно гибких механизмов принятия решений. Вообще, я считаю, что Евросоюз, конечно, даже в таких обстоятельствах мог бы реагировать быстрее, но для этого лидерам отдельных национальных государств в Европейском совете пришлось бы договориться о том, что, например, будет создана некая постоянная кризисная группа европейских политиков. Она принимала бы скорейшим образом эффективные меры, которые бы потом, на следующем саммите Евросоюза, уже утверждались. К сожалению, этого не произошло, так что ЕС продолжает импровизировать.
— Может ли ЕС, исходя из своего опыта прошлого года, да и многих десятилетий, предпринять что-то, чтобы изменить ситуацию к лучшему?
— Евросоюз сделал уже многое, что могло бы ситуацию изменить. Были расширены полномочия Frontex так, что теперь пограничники могут действовать в разных странах — даже против воли этих стран, которые не справляются с напором беженцев или не могут защитить внешние границы Европейского союза. Но мы опять-таки сталкиваемся с ограничениями ЕС в том, что эта мера должна быть одобрена всем Евросоюзом, а некоторые страны уже начинают возражать, отмечая, что подобное является слишком серьезным нарушением их суверенитета. И об этом заявляют даже те страны, которые не повергаются непосредственно нашествию беженцев, как, например, Польша.
То есть сталкиваются два принципа: суверенитет с необходимостью действовать вместе и гибко реагировать. Думаю, что в итоге решение будет сочетать в себе несколько факторов или мер на центральном европейском уровне, таких как укрепление внешних границ в контексте некоторых других мер, в частности, попыток создать так называемые «хотспоты» и регистрировать беженцев. Так же необходимо будет оказать давление на Грецию и Италию, чтобы они создали эффективные «хотспоты». Я считаю, что вторая сторона этого решения, к сожалению, придет к Европе спонтанно со стороны отдельных национальных государств, которые уже не захотят ждать, когда наконец единая Европа совладает с ситуацией. Я бы не удивился эффекту домино, цепной реакции, когда отдельные страны будут возобновлять у себя пограничный контроль. Это не обязательно будет означать конец Шенгена, ведь этот контроль может быть организован так, что его не пройдут беженцы, люди без документов, а граждане зоны Шенгена смогут по-прежнему беспрепятственно пересекать границы, пусть и с некоторыми задержками, так как документы нужно будет все же предъявлять.
— Что сделает с Европой возможное введение контроля на границах?
— Я предполагаю, что то, что сейчас ввела Австрия, то есть годовые квоты на количество беженцев и укрепление защиты своих границ, не может остаться без отклика тех стран, которые являются ее соседями. Конечно, вопрос в том, не приведет ли это к смещению этой проблемы на Балканы, которые всегда были нестабильны, и где страны всегда имели сложные отношения. Если там будут скапливаться сотни тысяч беженцев, которые не смогут ехать дальше в Европу, то это может способствовать росту напряженности. То же самое, конечно, касается и предложения, пока теоретического, поступившего от премьера Соботки, который, вероятно, исходил из результатов переговоров с другими странами Вышеградской четверки. Соботка предложил закрыть македонско-греческую и болгарско-греческую границы. Будь то с помощью Евросоюза, либо — к сожалению, этого Соботка не уточнил — только силами стран Вышеградской четверки. Конечно, это имело бы свои последствия, которые потом вылились бы в целый ряд других событий — уже трудно предсказуемых.
— Не можем ли мы из-за слабости нынешнего правящего кабинета скатиться к авторитарному методу правления?
— Разумеется, волна беженцев — это определенный катализатор для перехода к авторитарному стилю правления, но, думаю, она все же не является его причиной. Между словами «катализатор» и «причина» есть различия. Тенденции к авторитарному или, так скажем, нелиберально-демократическому стилю правления в Центральной Европе уходят корнями намного глубже. Кризис с беженцами всего лишь ускорил процессы, и некоторым популистским странам удалось победить на выборах с большим отрывом, чем если бы проблемы с мигрантами не было в повестке. Так было в Польше. Но вообще я думаю, что, к сожалению, эти тенденции к авторитаризму и нелиберальной демократии являются намного более масштабной проблемой Центральной Европы.
— Могут ли события развиваться так же, как перед Второй мировой войной? Тогда тоже авторитарные режимы были и в Венгрии, и в Польше.
— И да, и нет. В определенной мере события могут развиваться схоже, потому что в нашем регионе еще со времен Австро-Венгрии существуют, так скажем, культурно-исторические предпосылки для ограниченного понимания либеральной демократии, для склонности к авторитаризму и власти сильной руки. И сегодня эти тенденции опять дают о себе знать. Разница лишь в том, что на западе Европы после войны эксперимент с либеральной демократией действительно удался — прежде всего, в Германии. И получилось это благодаря тому, что после Второй мировой войны американцы провели там основательные изменения, а Германия стала настоящим малым политическим чудом, успешно избавившись от того, чем был нацизм, и превратившись в реально функционирующую либеральную демократию и правовое государство. Сегодня ценности либеральной демократии в Германии укоренились так глубоко, что парадоксальным образом именно Германия, в которой в свое время правил один из двух тоталитарных европейских режимов, сегодня является самой стабильной либеральной демократией в Европе. Если говорить о нашем регионе, то по сравнению с периодом перед Второй мировой положение тут иное: те страны, которые в то время жили при авторитаризме, были окружены государствами, которые тоже не желали либеральной демократии. Напротив, в них зачастую были даже еще более жестокие режимы, как, например, в Германии, а затем и в Австрии. Сегодня же нас окружают страны, которые, скорее, являются примером противоположного, и, разумеется, они не оказывают на Чешскую Республику давления, чтобы она стала тем тоталитарным авторитарным государством, каким была в 1939 году.
— Какую роль будет играть Россия? В нашей стране у нее есть свои «представители», такие как Клаус и Земан, а теперь она вмешалась в сирийский конфликт. Как будто Россия заинтересована в том, чтобы Европа была разобщена.
— Россия однозначно играет очень негативную роль в том, что происходит в Европе. В конце концов, в российской стратегической доктрине среди врагов значится не только Североатлантический альянс, но и Евросоюз, и русские давно работают над его расколом. Расследование, которое инициировал конгресс Соединенных Штатов и американские спецслужбы в связи с российским финансированием политических партий в Европе, призванных вредить проекту ЕС, в общем-то, не новость. Все мы так или иначе подозревали или даже знали об этом. Если говорить о действиях России в Сирии, то с самого начала я придерживаюсь того мнения, что там на кону не только российские интересы в регионе, где русские давно имеют военную базу, которая является по сути их единственным выходом к теплым морям, но и почти целенаправленные усилия по дальнейшей дестабилизации региона. Это делается для того, чтобы в Европу продолжали бежать миллионы беженцев. Владимир Путин, который давно искал способы дестабилизировать Европу, теперь обрел своего рода политическое оружие массового поражения. Поскольку главная причина бегства миллионов людей из Сирии — это режим Асада, то Путин будет продолжать настаивать на сохранении режима Асада. И это будет все больше дестабилизировать Европу, если мы не примем каких-нибудь по-настоящему радикальных мер. Конечно, Европа старается решать проблему, но есть опасность, что в итоге Европе придется предпринимать меры, которые идут вразрез с основными либеральными ценностями. И тем самым Европа сама себе навредит. В определенной мере Владимир Путин уже выиграл эту битву.
— Может ли ЕС распасться?
— Полагаю, что Европейский союз уже не распадется как проект, но есть разные варианты того, как из-за кризиса он может видоизмениться. Де-факто это может быть в определенном смысле распадом ЕС. Один из вариантов — это уже озвученное предложение Нидерландов об уменьшении Шенгена до границ стран северозападного крыла ЕС. Они были бы ядром, которое, конечно, сотрудничало бы по вопросам дальнейшей интеграции более активно, чем остальная часть Евросоюза. То есть ЕС существовал бы в двойной форме, а то, что мы понимаем под ЕС и настоящей интеграцией, существовало бы только в означенном крепком ядре.
Также вполне возможно, что кризис может зайти так далеко, что в свете нынешних событий в странах Вышеградской четверки — я говорю об авторитарных режимах — в интересах самозащиты или даже самообороны 15 стран-родоначальниц ЕС заявят, что расширение на Восток было ошибкой. Они могут попытаться разделить Европейский союз или, лучше сказать, довести «двойственность» так далеко, что де-факто ЕС будет поделен на те страны, которые разделяют общие ценности и способны договориться, и те, которые находятся, будь то из-за своих режимов или же из-за неспособности участвовать в европейских решениях, где-то на периферии.
— Чего добиваются союзники Кремля, такие как Клаус и Земан? Они хотят развала ЕС, чтобы иметь больше власти? Действуют ли согласно прямым распоряжениям Москвы? Или их мотивы неоднозначны?
— Восточноевропейские и центральноевропейские лидеры, которые ведут себя авторитарно или саботируют инициативы ЕС по «дисциплинированию» России, вероятно, руководствуются разными мотивами. То есть эти люди не обладают базовой демократической культурой и страстно желают личной власти. Европейский союз стоит у них на пути, потому что является тем ограничивающим элементом, который превращает их в нечто наподобие губернаторов федеральных земель, и это им, конечно, не нравится. В какой мере они управляются непосредственно Москвой, я предполагать не решаюсь. Ясно то, что в окружении этих политиков, если говорить конкретнее, Клауса и Земана, есть люди, которые явно очень близко связаны с Россией, российским бизнесом и прочим, так что влияние может быть опосредованным. В конечном счете, все это люди, которые снабжают этих политиков деньгами, необходимыми для поездок, кампаний и прочего.
— Не остались ли Соединенные Штаты несколько в стороне от того, что сегодня происходит в мире?
— К сожалению, в нынешней международной ситуации Америка сильно замкнулась в себе. С одной стороны, это понятно: Обама унаследовал две войны, которые обошлись американцам очень дорого и были очень непопулярными. Вступая в должность, Обама пообещал выйти из этих войн. Однако, по-моему, замыкание Америки на себе, а также переориентация с Европы на Азию, на Китай и набирающих силу тигров на Востоке — все это значительно ослабило американо-европейские отношения. Если же обратиться к системе безопасности, то она остается нерушимой, и американские обязательства и решимость их выполнять являются долгом в рамках НАТО и остаются теми же. Ведутся переговоры о трансатлантическом торговом договоре. Возможно, в рамках этих переговоров обсуждается больше вопросов, чем кажется на первый взгляд, однако на официальном уровне, конечно, ослабление американо-европейских отношений очевидно. Вопрос в том, до какой степени ситуация изменится после выборов в США, ведь пост президента там, скорее всего, займет политик, который так или иначе будет решительнее Обамы. Он же, по-видимому, решил, что закончит свое президентство, так и не начав ничего нового.
— Похоже, наш менталитет не слишком изменился со времен падения коммунизма…
— Мне странно видеть чешский эгоцентризм в оценке окружающего мира, в том числе того, что происходит в Германии и Западной Европе. Многие люди рассуждают так, что становится ясно: они исходят из глубоко провинциальной позиции и не понимают основы либеральной демократии, как и окружающий мир с его широким контекстом. Это меня удивляет, пожалуй, даже больше, чем сами события. Каждый, кто ездит по Европе или в США, видит разницу даже в самой атмосфере. Там тоже активно обсуждают ситуацию, но культура дискуссии там другая. Я ожидал, что при наступлении кризиса по прошествии 26 лет после краха коммунизма мы сможем реагировать как по-настоящему западная страна, а не как все еще посткоммунистическое государство, в котором пробудились (как и в других странах Вышеградской четверки) провинциальные инстинкты в стиле «наша хата с краю». Недавно я написал комментарий, который назывался «Колючая проволока в голове». Первым желанием чешских политиков, самых известных из них, таких как президент ЧР и министр Бабиш, еще в начале беженского кризиса было спрятаться за эту колючую проволоку, восстановить границу и призывать: «Давайте отгородимся и никого не будем пускать». Мне кажется странным, что в стране, которая еще 26 лет назад была одним большим концентрационным лагерем, сегодня масса людей живет иллюзией, что с помощью новых укреплений и стен они спрячутся от глобализации или потока беженцев. Они хотят обратно в безопасность, то есть, если учесть их глубоко укоренившиеся ментальные стереотипы времен коммунизма, отгородиться. Это кажется мне просто катастрофическим явлением. Политики должны объяснять людям, что в условиях глобализации спрятаться негде, однако некоторые лидеры, такие как президент или Бабиш, напротив, подпитывают стереотипы.
