Какой-то странный двунаправленный процесс происходит. С одной стороны, вновь поднимают в тренды тему о том, что в Госдуме (не просто депутаты, а такие, от которых законы всё-таки рассматривают, вроде Баталиной) начинают бурлить (в 2014 году!) по вопросу того, что надо ограничить возможности «изъятия» детей из семьи, прижать к ногтю органы опеки, отбирающие детей налево и направо (справа, и слева). С другой, Павел Астахов выступает за то, что бы контролировать психически больных родителей (и эту «новость» 2015 года поднимают наверх тоже).
Что происходит?
Да, в сущности, ничего нового.
Перво-наперво: детей из семьи нельзя «изъять», поскольку данный глагол относится (в русском языке) к неодушевлённым предметам (можно изъять, например, доходы, полученные преступным путём, но нельзя «изъять» бабушку из семьи). И ребёнка «изъять из семьи» нельзя. Можно «отобрать» — это юридический термин, и описан в законе: в случае, когда есть непосредственная угроза жизни или здоровью ребёнка, его можно из семьи отобрать.
Разумеется, есть семьи, откуда детей придётся отбирать. Сами нарисуйте картину такой семьи (…ночь, мама с «фонарём», какие-то личности улично-алкогольного происхождения по углам, и лежащий в центре композиции грязный ребёнок…), но, конечно, существуют моменты, когда ребёнок находиться в такой семье не может. И всё равно кто-то должен из семьи такого ребёнка отбирать. И, разумеется, это будут те, кто должен защищать права детей, в первую очередь — детей, оставшихся без попечения родителей. А ребёнок, в семье которого создалась ситуация «непосредственной угрозы жизни и здоровью» — по определению оставшийся без попечения родителей. Таким образом, органы опеки и попечительства — много или мало, часто или редко, в самых острых случаях или при первых признаках, но — будут отбирать детей из семей.
Иначе (мы помним про «непосредственную угрозу жизни») такие дети просто будут погибать.
Если вы, как это предлагает Баталина, будете сотрудников органов опеки привлекать к ответственности за отобрание, будете более жёстко контролировать и более жестоко наказывать — отобрания будут реже, и ситуации, в которых они будут происходить будут уж совсем вопиющими. И это автоматически будет означать, что часть семей, откуда детей отобрали бы при других условиях — теперь детей оставят. И это — неизбежно — приведёт к тому, что в большем числе случаев ситуация дойдёт от «угрозы» до реальных последствий для здоровья и жизни детей.
Но это значит, что в детских домах и домах ребёнка будет оказываться детей (немного) меньше, чем сегодня. И это значит, что детей будут (и это сегодня процветает) будут помещать в детские дома и дома ребёнка не отбирая из семей (а значит, не подавая в суд на лишение родительских прав за непосредственную угрозу жизни или здоровью ребёнка), а «по заявлению» матери (как правило, матери).
Заявление пишется под диктовку сотрудника органа опеки и содержит, как правило, враньё про «тяжёлое положение» (но без слов, чем же оно вызвано: алкоголизмом, например), лживая просьба приютить ребёнка «на 6 месяцев» (надо отдельную статью написать, откуда вообще эти 6 месяцев везде вылезают!), и обязательства ребёнка навещать или посещать и т.п.
Результат, как правило, следующий. Ребёнок находится в доме ребёнка на полном государственном довольствии. То есть, на его содержание бюджет (налогоплательщики) выделяет дому ребёнка деньги. Эти полгода его никому из желающих взять под опеку ребёнка потенциальных замещающих родителей не дают, и даже зачастую не показывают (данных в банке данных о детях, оставшихся без попечения родителей, нет). Орган опеки ставит такое действие себе в заслугу: это, в сущности, «работа с семьёй», то есть государство «помогло», забрало от мамаши того, кто лишал её возможности «взлететь» — её же собственного ребёнка. (В скобочках замечу, что иногда всё-таки кое-где есть и другая метода — начинают семью патронировать… Ох, требует отдельного комментария, поскольку, увы, в основном — неэффективная показуха. И по моим ощущениям, поскольку это всё довольно сложно — от всяких там социальных патронатов отказываются. Дорого, неудобно, сложно… Да и мамаша не в восторге от того, что надо что-то делать…) Мамаше тоже неплохо: от неё все отстали, она уверена, что её ребёнок (заботу люди проявляют по-разному) не под открытым небом, накормлен и не в окружении алкоголиков, что валяются по углам в её доме, и она может спокойно эту новую для себя ситуацию «обмыть»… Неплохо губернатору. В статистику отобранных это дитя не попало, как и в статистику лишения родительских прав. И в статистику насельников детско-сиротских учреждений — тоже не попало, поскольку, формально, ребёнок — «родительский».
Плохо только ребёнку, сданному в камеру хранения.
Через полгода ситуация может поменяться. Или мамашу найдут и уговорят написать ещё на полгода. Или кто-нибудь сподобится начать лишать родителей родительских прав. Или появится какой-нибудь бодрый опекун с напором, который этот затор пробьёт. Или — такое происходит всё чаще и чаще — ребёнка вернут на день-два-три мамаше — и всё повторится сначала: ночь, улица, «фонарь», опека…
И снова все при делах, и все «работают с семьёй».
Пока нет критериев, при которых надо делать вывод, что ребёнку опасно оставаться там, где он остаётся — всё это будет только спорами о теориях. Критериев нет, и что такое «непосредственная угроза жизни или здоровью» — не спорят даже учёные. И поэтому, ругать опеку можно в любом случае: и когда отобрали, и когда не отобрали. То ли миндальничали и ленились, то ли — творили зло и разрушали семью. Как хотите. Готов в любом, совершенно в любом случае, идти в суд как за маму («оснований для отобрания было недостаточно»), так и против («оставление ребёнка было опасно для него»).
Но с «психическими»-то всё яснее? Ничуть.
Или вы обращаетесь в суд с иском об ограничении родительских прав (если родители землю из цветов едят и представляют угрозу для собственного ребёнка), или — отвалите к чёрту. Вот, что такое «контроль»? Это значит, по жизни, что какая-то тётя из опеки (при всей любви к тётям вообще, и из опеки — в частности) должна прийти домой к пациенту психиатра, и за 10-15 минут определить, всё ли у них там хорошо. Проконтролировать, значит.
Интересно, а дальше — что? Ну, вот, поняла тётя Оля, что у мамы Кати «поехала крыша» — и? Отбирать ребёнка? На основании впечатлений о неадекватности Кати? А адекватность адекватности суждений Оли об адекватности Кати — кто выяснял? Или не отбирать, но куда-то писать и звонить? Куда? Доктору? С какой стати? Полицию звать? Чего ради?
И вообще, а сама Катя разрешала сведениями о своём недуге делиться с органами опеки?
Вопросов миллион. Ответ один. Если такое предложение пройдёт, то: работы опеке прибавится; результат такой работы заведомо нулевой; родители с психическими проблемами ещё более будут мотивированы скрывать свои проблемы; на детях это не отразится (в лучшем случае) никак. И, конечно, обнаружив какие-либо проблемы в этой «психической» семье, единственным методом решения опека привычно предложит «поместить временно по заявлению». И мама, понимая, что в противном случае отберут (а ей это пообещают, или намекнут) — конечно, такое заявление напишет.
Зачем тогда они это делают? Вот это вот всё?
Очень просто. Система адаптировалась. В 2007 году, когда был издан указ об оценке эффективности губернаторов, критерии оценки, которые там были, позволили несколько встряхнуть систему, и что-то изменилось.
А теперь система адаптировалась. И пошла в наступление. Сирот больше не будет: теперь «сиротпром» будет воспитывать «родительских» детей. Каких «по заявлению», каких — потому, что родители «под контролем», ну, вот это вот всё.
