После того как тольяттинские журналисты сделали аутинг священнику РПЦ Артему Вечелковскому, он был вынужден бежать из России в Лондон. В интервью немецкому журналу Der Spiegel Вечелковский рассказал, что прокуратура предъявила ему и его бойфренду Роману обвинение в незаконном изготовлении и распространении порнографии.
Следователи побоями и угрозами заставили Вечелковского и Романа дать признательные показания. Затем бывший священник и его друг экстренно улетели в Великобританию. Сейчас Вечелковский живет в Лондоне, оформляет статус беженца и боится возвращаться в Россию. Он уверен, его могут убить прямо в аэропорту. В интервью Радио Свобода бывший иеромонах рассказал, что рад своему вынужденному каминг-ауту и очень сочувствует геям-священникам, которые остаются в системе РПЦ. От них он получает десятки писем с просьбами о помощи и поддержке.
– В интервью немецкому изданию вы сказали: “Следователи хотели добиться от нас признания. И мы дали его. Но мы смертельно боялись. Однажды они завязали нам глаза и вывели на балкон, сопровождая это угрозой “скинуть нас вниз, причем никто об этом не узнает”. Тогда я подумал, что сейчас они на самом деле убьют нас. В результате мы сразу же подписали наши “признания”, а затем тут же забронировали билеты в Лондон”. Все так и было?
– Давайте то, что со мной произошло, называть не “аутингом”, а “недоразумением”. У меня были большие неприятности с властями, но подробности пока я сообщать не могу. Об этом меня попросил адвокат, который помогает мне получить статус беженца в Лондоне. Кроме того, более определенные ответы на ваш вопрос сейчас могут повредить моим друзьям ЛГБТ, которые остались в России. Западные журналисты качественно выполнили свою работу, но из-за этого у близких мне людей были сложности.
– Сейчас ваши близкие в безопасности?
– Да. Насколько в безопасности любой человек в России, которого вне зависимости от его сексуальной ориентации могут пропустить через мясорубку правосудия. Государство способно сделать каждого гражданина, даже если он не выходит из дома, своим врагом и объявить охоту. Не мне теперь напоминать о бутылках в известных местах…
– В смысле?
– А что у нас делают в полиции… Я это знаю не с чужих слов теперь.
– То есть вы подвергались насилию в полиции?
– Я могу сказать одно: срочно уехал из России, потому что моей жизни и здоровью угрожала опасность. Какое может быть правосудие, если за него отвечает генпрокурор Чайка?
– Почему вы решили эмигрировать в Лондон? У вас там друзья?
– Никого. Мы все решали в спешке, не было времени выбирать. Открытая виза была только в Великобританию. Первую ночь после прилета мы провели в “Макдоналдсе”. Если бы я планировал эмиграцию, то выбрал бы Германию или Испанию. Я лучше говорю на испанском и немецком, чем на английском. В этих странах у меня есть друзья. Они дистанционно помогли нам найти жилье, переводили деньги на еду. Мы получаем пособие и сегодня узнали, что нам выделили жилье в Лондоне.
– Вам не кажется, что “недоразумение” – слишком мягкое слово для обозначения того, что с вами случилось?
– Со мной случилось счастье.
– Вы шутите?
– В 35 лет начинать с нуля не очень комфортно. Я не представляю, чем буду зарабатывать на жизнь в Лондоне. С другой стороны, ощущение свободы, радости сопричастности цивилизованному миру компенсирует все бытовые неудобства. Я живу в реальности, где радуются любви, разной любви. Любовь приветствуется, уважается. Любовью любуются. Уверен, что у меня и моего друга Романа все будет хорошо.
– Скучаете по России?
– По родине я не скучаю, патриотизм считаю прибежищем негодяев. “На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались…”. Я – гражданин планеты Земля. Королевство большое, и есть где разгуляться. Кроме того, меня после возвращения в Россию могут убить прямо в аэропорту.
– Когда я в сентябре брала у вас интервью, вы рассказывали, что не хотите никуда эмигрировать, с гомофобией почти не сталкиваетесь, довольны своей жизнью в России. Сейчас ваше мнение изменилось?
– Я понял на собственном опыте, что быть геем в России смертельно опасно. Гомофобные законы и риторика со стороны власти дают право неадекватным людям на убийство геев. В полиции на любые жалобы со стороны ЛГБТ говорят: “Так и надо вам, пидарасам”. На происходящее в России я сейчас смотрю как на серпентарий. Мерзотный Никитчук выдумывает очередной маразматический закон против геев, пытается решить несуществующую проблему, которая есть только в его воспаленном старческом воображении. К счастью, теперь ко мне это не имеет прямого отношения.
– Вы долго преподавали в духовной семинарии. Как студенты отреагировали на новость о вашем бегстве в Лондон?
– Мои студенты знали, что я гей. Я им говорил, если ко мне явится Бог и предложит сделать меня натуралом, я скажу: “Спасибо, Господи, не надо”. Когда они узнали о моем отъезде, то поддерживали, сочувствовали, возмущались. Горжусь моими студентами: они адекватные, современные молодые люди. Они очень критично воспринимают официальные заявление церковных иерархов. Молодежи вообще свойственен нонконформизм, а своим студентам я всегда советовал не доверять авторитетам. Все заявления власти проверять и подвергать анализу. Если мои ученики такими останутся, то ситуация в Церкви изменится к лучшему. Главное, чтобы их не задушили…
– Ваши студенты после того, как вы уехали, хотели уйти из семинарии?
– Многие писали мне об этом, но массового исхода, конечно, не будет. Очень трудно оставить то, во что вложены силы и время. И я не решался уйти из Церкви, уехать из страны, пока не получил волшебный пендель. Может быть, мой пример кому-то поможет решиться… хочу надеяться… Мне приходят десятки писем от священников-геев. Они пишут, я сделал то, о чем они только мечтают, жалуются на свою жизнь, но ничего не могут изменить.
– Что их больше всего беспокоит?
– Невозможность проявлять свою сексуальность. Это разрушает их изнутри, приводит к самоизоляции, доводит до алкоголизма и сумасшествия.
– Почему они не уходят из Церкви, как это сделали вы?
– Страшно. У многих нет хорошего образования, они ничего не умеют делать. Некоторые искренне хотят служить людям, помогать, поддерживать. Среди рядового духовенства, я не только о геях сейчас говорю, очень много любящих, преданных, искренних, трудолюбивых людей. Они находятся в страшном диссонансе, потому что им нужно сохранить свою христианскую идентичность, постоянно соприкасаясь с церковным официозом и ложью.
– Как отреагировали ваши друзья и знакомые в церковной среде, священники, прихожане на новость о том, что вы гей?
– На одно проклятье я получал двадцать похвал и благодарностей. Мне писали не только представители ЛГБТ. Очень разные люди выражали свою поддержку и желание помочь. В том числе священники и верующие. Понимаете, священноначалие находится в таком блаженном детсадовском заблуждении, будто все, что они вещают с кафедры, народом принимается с воодушевлением и со слезами умиления на глазах. Церковное начальство само не верит в свои слова. И ему не верят: народ хорошо считывает, когда ему врут. Российский народ не такой гомофобный и темный, как его пытается представить Милонов и вся эта мерзотная братия.
– Вы после аутинга столкнулись с травлей со стороны гомофобов?
– Я на улицу старался не выходить. Может, зря так перестраховывался. Я не боюсь гомофобии со стороны обычных граждан. Даже если у них есть какие-то предрассудки, то, увидев геев в реальности, они чаще всего понимают, что ЛГБТ – это не монстры в стрингах, которые пришли развращать Россию, как пытается убедить федеральное телевидение, а люди как люди. Я вообще верю в человечность и прогресс. Дальше должно быть только лучше.
– У вас есть основания для таких оптимистичных прогнозов?
– Сейчас страна на днище, и хуже уже быть не может. В обществе должен начаться ренессанс.
– Какую роль в погружении на это дно сейчас выполняет Церковь?
– Церковь должна быть внешним судьей по отношению к власти и выполнять роль объективного арбитра с точки зрения нравственных устоев. Вместо этого она поддакивает власти, поэтому Церковь растеряла моральный авторитет. В 90-е годы можно было увидеть палитру мнений в церковной среде, услышать разные точки зрения. Сейчас по церковным вопросам высказывается только патриарх Кирилл и его спикеры. Протоиерей Чаплин делает публичное заявление: война – хорошо, мы – народ-воин и не мешало бы мускулом поиграть! Никакого отношения к христианству такая Церковь не имеет.
– В 2009 году, по данным опроса “Левада-центра”, почти 70% россиян относились к введению в школах основ православной культуры положительно. В 2013 году только 22% опрошенных высказались за внедрение религиозного образования в среднюю школу. В 2015-м петицию против преподавания в школах предмета “Основы православной культуры” подписали 85 000 человек.
– С предметом ОПК произошло как в сказке: лиса попросилась к зайцу на ночлег, а потом выгнала его из избушки. Конечно, людей настораживает, что сейчас ОПК пытаются вводить чуть ли не с первого по одиннадцатый класс. Они не хотят, чтобы общеобразовательные предметы заменяли сомнительной идеологией, православной или патриотической. Церковь исчерпала кредит доверия у населения, который она получила в 90-е годы, и как она может его вернуть, я не представляю. Я сейчас вне Церкви, я стал атеистом.
– Самарская епархия заявляла, что был церковный суд и вас лишили сана. Это так?
– Тоже вранье. Лишить меня сана можно было двумя путями. Либо собрать церковный суд, либо убедить написать прошение. Церковный суд не собирали. Я это знаю точно, потому что на него меня должны были трижды пригласить. Я мог бы прийти, думаете, им это надо было? Начальники действовали по-другому. Намекали: я или пишу прошение, или у этих людей будут неприятности. Шантажировали. Чужими судьбами я не умею играть и написал прошение.
– Они ваших друзей-священников угрожали лишить работы?
– Да. И я выполнил эти условия, потому что рядовые священники полностью находятся во власти руководства. Их, например, могут сослать в деревню умирать с голода вместе с семьей.
– Я знаю, что у вас есть брат-близнец, тоже священник. Он продолжает служить?
– Да. У него были неприятности из-за меня, ему приходилось давать объяснения, но сейчас все нормально. Мне очень повезло с семьей. Именно поэтому я никогда не страдал из-за того, что гей. Маман под влиянием пропаганды изменила свое отношение к моей гомосексуальности. Раньше мы с ней мальчиков обсуждали… а в последнее время она стала поддерживать Путина, говорить, что Сталина на нас нет. Я уже взрослый, и мне сейчас ее мнение фиолетово. Отец меня, как всегда, очень сильно поддерживает, и это большая радость. Я считаю, что избежал всех психологических проблем, которые испытывают геи в России, потому что родители воспитывали нас свободными людьми. Не давили, не навязывали свое мнение, уважали. С любовью реагировали на мои закидоны.
– То есть вы даже в юности не страдали из-за того, что гей?
– Я доверял себе и знал: со мной все хорошо. Я, конечно, исключение. Характер такой… я все время улыбаюсь. В семинарии мне объясняли, что нельзя священнику все время радоваться. Священник должен быть насупленным и серьезным. А я по перилам катался в рясе.
– В сентябре вы говорили мне, что не собираетесь становиться защитником прав ЛГБТ. Не изменили свое мнение?
– Я жалею, что гей, только по одной причине. Угадайте по какой?
– Не представляю даже.
– Я не могу защищать права ЛГБТ как гетеросексуал. У меня вызывают восхищение гетеросексуалы, которые борются за права геев. Правозащитником я готов быть, не очень хорошо понимаю, как это делать, но буду учиться.
Дарина Шевченко
Источник: svoboda.org
