Публицист Егор Холмогоров — о том, что происходит, когда жажда потребления побеждает чувство самосохранения.
«Где будет труп, там соберутся орлы». Где лежит почти уже бездыханное тело российского рубля, там с торжествующим клекотом собираются либеральные экономисты с целью обсудить, где бы еще отрезать живого мясца от российского бюджета.
Выглядели эти приготовления к пиршеству бюджетного секвестра, совершавшиеся на Гайдаровском форуме, довольно устрашающе.
По загадочным причинам наши либеральные экономисты ненавидят большой бюджет. Они ненавидели его даже тогда, когда он буквально лопался от денег, тогда они старались всячески его ужать и урезать. Теперь, когда перспективы рубля выглядят невесело, управляющие российскими финансами — бывшие, настоящие, будущие и потенциальные — ухватились за идею сокращения бюджетных расходов с такой страстью, что возникает подозрение: это не главный, это единственный экономический инструмент, в котором они что-то смыслят. Урезать расходы, ужимать денежную массу и учить граждан затягивать пояса — всё, что они умеют.
Между тем учить экономить никого из наших рядовых граждан не надо. По собственному сравнительно недавнему опыту знаю, что если ты в здравом уме, то, оставшись без денег, за месяц-другой перестраиваешь всю структуру потребления так, чтобы долгов не делать, а при этом, может быть, еще и накапливать.
Но вот беда, для выживания и частного хозяйства, и национальной экономики одного умения экономить маловато. Экономика должна быть не только экономной, но еще и зарабатывающей. Чтобы выжить в кризис, нужны новые источники дохода — и взамен увядших прежних, и просто новые.
И вот с этим-то у наших либеральных экономических гуру всегда было туго — еще со времен гайдаровых и отказа от Крыма. Напомню молодому или забывчивому читателю, что суть так называемых гайдаровских реформ состояла отнюдь не во введении «свободы торговли» и «переходе к рынку» (каковые были бы произведены любым минимально разумным советским и постсоветским правительством), не в сокращении бюджетного дефицита, ограничении инфляции и не во влезании в долги — инфляция была чудовищной, заимствования абсурдными, бюджетный дефицит бессмысленным.
Суть «гайдаровских реформ» состояла в масштабном разрушении «плановой социалистической экономики». То есть не плановой модели управления экономикой по социалистическому типу, а экономики как таковой — фабрик, заводов, газет, пароходов. Всё это — все производительные силы нации, накопленные действительно непосильным, кровавым, зачастую рабским трудом в ХХ веке, были объявлены «неэффективными» и годящимися только на металлолом и распродажу по частям.
Настоящий дефолт случился не в 1998 году (тот дефолт всерьез затронул лишь незначительное число спекулянтов и скорее прочистил воздух), а в 1992-м, когда государство, считающееся собственником миллионов промышленных и сельскохозяйственных объектов, заявило, что не умеет и не знает, как ими управлять, а потому они неэффективны, а те, кто на них работает, являются дармоедами, которые могут идти на все четыре стороны.
«Гайдаровские реформы» состояли в признании управленческого ничтожества мнимо новорожденного государства РФ, а гордиться в них можно было исключительным мужеством, то есть наглостью, с которой это управленческое ничтожество было признано, а огромные промышленные активы вместе с людьми были списаны со счетов.
На смену «неэффективным» производительным силам — станкостроению и приборостроению, электронике и авиастроению — пришел невообразимый блуд импортного потребления. Россия, точно пьяная шлюха, схватилась за «банку темного стекла из-под импортного пива» и пыталась достичь с ее помощью удовлетворения жизнью. Инженеры высокотехнологичных отраслей в одночасье превратились в люрексовых теток с клетчатыми сумками, возивших ширпотреб между Стамбулом и Москвой и продававших его на барахолке. Теперь они наконец были эффективны.
Сегодня, кажется, никто уже не оспаривает, что большинство предприятий советской промышленности нуждалось в сравнительно скромных усилиях по преобразованию, редизайну, налаживанию качественного маркетинга, усилиям по сохранению за собой рынка стран третьего мира и укреплению на внутреннем рынке. Даже у белорусской промышленности, не ахти какой развитой и не ахти как, на самом деле, качественно управляемой, это получилось. У России это бы получилось просто блистательно.
Но…
Во-первых, это не соответствовало целям иностранных консультантов гайдаровского правительства, которые были заинтересованы не в появлении на мировом рынке новых конкурентов, а в их устранении.
Во-вторых, такая задача не была по плечу более чем скромным управленческим талантам «эффективных менеджеров» либеральной команды.
А в-третьих, конечно, всё это было несовместимо с фетишем импортного потребления, который превратился в национальную идею для России 1990-х. Тут, будем справедливы, гайдаровскую команду не в чем было упрекнуть — они не создали этот фетиш, а лишь удовлетворяли страстям взбесившегося обывателя. Предложение было адекватно спросу. Не ахти какое оправдание, но объяснение.
Настоящее преступление российских либералов началось в 2000-е годы. Когда после опыта успешной промышленной политики кабинета Примакова–Маслюкова, после роста цен на нефть, создавшего для страны значительные инвестиционные резервы, сам разговор об инвестициях в рамках кудринской финансовой политики был просто немыслим. «Кудринская модель» позволяла что угодно — распилы, демонстративное потребление, разворовывание, затыкание проблем деньгами, — но только не промышленную политику. Напротив, РФ летела на всех парах в ВТО, как корабль с Ди Каприо на айсберг, — причем без всякой надежды выжить.
15 долгих лет высокой нефти были попросту убиты, а последние остатки отраслей, производящих товары с высокой добавленной стоимостью, скончались в судорогах. Сегодня, когда нефть, а с ней и прочие сырьевые товары потеряли роль локомотива бюджетных доходов, ее просто нечем заменить, поскольку у нас просто нет промышленности ни для экспортозамещения, ни для вытеснения импорта и сокращения надвигающегося внешнеторгового дефицита.
На этом фоне рассуждения «гайдаровцев» об урезании расходов больше всего напоминают анекдот об алкоголике: «Папа, водка подорожала — это значит, что ты будешь меньше пить? — Нет, сынок, это значит, что ты будешь меньше есть».
Российские либералы, отказавшиеся от промышленной политики в «тучные» годы под предлогом «избежать инфляции» и «не уничтожать сбережения пенсионеров», отказываются от этой же политики и сегодня — под тем же самым предлогом. Но поскольку инфляция всё равно разгоняется, то они предлагают… уничтожить сбережения пенсионеров, вместе с самими пенсионерами — пенсионный возраст повысить, да и сами пенсии не нужны. Почему? Либералы ничего больше не умеют. Только урезать расходы и организовывать импортные пиршества.
Сегодняшняя либеральная стратегия, звучащая и на подобных форумах, и за их пределами, сводится к одному: сделать всё, как при дедушке. Виной всему санкции и чрезмерные амбиции, выразившиеся в бюджете. Достаточно пойти на внешнеполитические уступки (читай капитуляцию) перед Западом, и санкции будут отменены, вернется прежнее импортное изобилие, и можно будет вновь потреблять, потреблять и потреблять. Где взять деньги на потребление в условиях, когда российские энергоресурсы не имеют прежней цены, а промышленность разрушена? Да сократить расходы! Сократить бесполезно не потребляющих пенсионеров — оставить потребителей. Сократить «имперские понты» расходов на оборону, оставить вкусненькое.
Ну и, конечно, ради примирения с Западом придется пожертвовать некоторыми неприемлемыми для него политическими фигурами и отказаться от ряда территорий и притязаний. Зато снова можно будет потреблять…
Либеральный инстинкт потребления, занявший в нашем «великом парламенте инстинктов» (как это назвал великий зоолог Конрад Лоренц) кресло настоящего диктатора, у которого нет места для дискуссий, требует немедленно заткнуться от робко заявившего о себе инстинкта самосохранения.
Инстинкт самосохранения напоминает, что нации, не способные защищать свои интересы с оружием в руках, идут на шашлык. Что нации, которые не способны создать современную развитую промышленность и всецело зависимые от импорта и в своем экономическом цикле, и в своем жизненном стандарте, даже на шашлык не идут — их пускают на корм собакам. Что нации, подвергающие себя самокастрации путем отказа от промышленной и от демографической политики, вряд ли проживут долго. Что нации, которые едят своих стариков, вряд ли будут жить счастливо и со спокойной совестью.
Все эти простые истины инстинкта самосохранения полностью перебиваются основным либеральным инстинктом — потреблять. В прошедшую эпоху безудержное потребление было возможно наращивать за счет разрушения промышленного потенциала страны. Затем появилась уникальная и примирявшая всех возможность глотать из нефтяного пузыря. Пузырь лопнул с шумом и брызгами. И сегодня те же люди, которые уничтожали производительные силы нашей экономики, нехорошо посматривают по сторонам с вопросом: «А давайте кого-нибудь съедим, а потом откроем ворота?»
В осажденной крепости первое и важнейшее условие, чтобы благополучно пережить осаду, — вовремя нейтрализовать всех любителей открывать врагу ворота и всех людоедов.
Егор Холмогоров
Источник: izvestia.ru
