Современная Россия, как, похоже, полагает администрация Обамы, — это автократия, с которой в принципе можно время от времени сотрудничать. Но реальность совершенно не соответствует этому «реалистичному» восприятию России, считает колумнист Мария Снеговая.
После визита госсекретаря Джона Керри в Москву на прошлой неделе из высшего дипломата Соединенных Штатов как из рога изобилия посыпались оптимистичные официальные заявления по поводу вероятности успешного сотрудничества США и России. «По большому счету, мы относимся к Сирии сходным образом», «Соединенные Штаты готовы работать вместе с Россией»; «Несмотря на разногласия наших стран, мы показали друг другу, что, когда США и Россия начинают действовать в одном направлении, прогресс может быть достигнут». В особенности читателю бросается в глаза это последнее утверждение; похоже, что оно основано на серьезно-реалистичном внешнеполитическом восприятии России. Россия, согласно этому ходу мысли, — это более или менее нормальная автократия, а такое качество делает ее надежно предсказуемым, пусть подчас и сомнительным, игроком на мировой арене. Если найдутся общие интересы, то найдется и пространство для вероятного сотрудничества с ней.
Но реальность совершенно не соответствует этому «реалистичному» подходу. По правде говоря, Россия — в большей степени не автократия, а мафиозное государство: это государство управляется могущественной группировкой, которая поддерживает сильные связи — и которая, в сущности, переплетена — с отъявленными бандитами.
В 2010 году в корреспонденции Госдепартамента, перехваченной Wikileaks, было подробно описано, как бандиты и организованные преступные группы пользуются тайной поддержкой и протекцией госслужащих и совместно с государственными структурами занимаются такой деятельностью, какую сами российские власти открыто бы себе позволить не смогли. Большое количество этих утечек отсылают к подробным заявлениям Хосе Гринды — испанского прокурора, специализирующегося на коррупции и организованной преступности. Цитируются высказывания Гринды о России: «Невозможно провести грань между деятельностью властей и организованных преступных группировок», а также о доказанных связях между прокремлевскими российскими политическими партиями и организованной преступностью, в том числе в области контрабанды оружия — включая контрабанду оружия курдам «в попытках дестабилизировать Турцию». Он также подчеркивает «колоссальный контроль», который российская мафия имеет над некоторыми стратегическими секторами мировой экономики, включая алюминий и газ, — и который стал возможен вследствие сотрудничества Кремля с российской организованной преступностью.
Но есть и гораздо более свежие свидетельства.
В этом году, недавно, был опубликован 488-страничный документ — результат многолетнего расследования испанской прокуратуры, показывающий сплетения между организованной преступностью и Кремлем; он выявил, что глава Следственного комитета России Александр Бастрыкин обязан своей политической карьерой Геннадию Петрову, высокопоставленному члену «Тамбовской» криминальной группировки.
«Тамбовская» банда была ведущим мафиозным кланом в Петербурге в 1990-е годы — в то время, когда молодой Владимир Путин занимал пост в городском правительстве.
Судя по имеющимся данным, испанская прослушка перехватила момент, когда юрист Бастрыкина откровенно благодарил Петрова за то, что тот устроил его боссу продвижение по службе. И едва ли Бастрыкин был единственным замешанным здесь высокопоставленным чиновником: речь идет как минимум о нескольких депутатах Госдумы, бывшем министре обороны и бывшем премьер-министре.
А всего две недели назад всю Москву всколыхнули результаты расследования, опубликованные лидером российской оппозиции Алексеем Навальным: выяснилось, что два сына генпрокурора России Юрия Чайки имели тесное деловое партнерство с российским криминальным авторитетом Сергеем Цапком. Цапок, чья банда в российским Краснодарском крае годами безнаказанно действовала, пользуясь покровительством властей высокого уровня, прославился на всю страну в 2010 году, после того как его головорезы убили дюжину людей, включая женщин и детей: это событие получило известность как кущевская бойня.
Тот уровень, на котором переплетены организованная преступность и российское государство, имеет для международной политики несколько следствий.
Первое. Степень сотрудничества с Россией должна быть ограничена, чтобы избежать дальнейшего проникновения криминальных сетей в западные институции.
Политические лидеры должны понимать, что когда той или иной информацией, имеющей практическую ценность, делятся с Россией — ей, скорее всего, делятся также с криминальными сетями.
Представители Интерпола уже соблюдают осторожность в том, что касается передачи информации российской стороне. Подобные меры предосторожности следует соблюдать и в других областях, определяющих политический курс.
Второе. Высокопоставленные политики не должны надеяться, что автократия уязвима и это приведет нынешний режим Москвы к скорому концу.
Хотя Путин, становящийся все больше и больше автократичным, и не подает четких признаков преемственности, в долгосрочной перспективе мафиозные государства имеют тенденцию к большей упругости, чем кажется на первый взгляд.
В значительной степени это обусловлено тем, как они организованы, — а именно как сети со связями, близкими к семейным. Криминальные авторитеты заручаются верностью членов группировок, объединяя их узами крови и партнерства (см. вышеупомянутый случай с сыновьями Чайки). В течение долгого времени подобная «генеалогия» распространяется на все большее количество «семей»; наверху пирамидальной иерархии она управляется одним человеком. Мафиозные государства отличаются от других режимов изобилием объединенных предприятий, где хозяйством заправляют члены «семей» и представители такой «семейной» политической элиты. Крупнейшими российскими корпорациями часто владеют прямые или дальные родственники представителей элиты (пример — скандал с участием Игоря Шувалова, первого заместителя председателя правительства, который в конце 2000-х годов приобрел огромную долю «Газпрома» на имя своей жены). Семейственная структура сетей, управляемых Кремлем, обеспечивает их быстрое воспроизведение в случае, если они окажутся разрушены. И это делает всех выгодополучателей от коррупционной системы чрезвычайно зависимыми от выживания самой системы как целого. В отличие от Аргентины или Венесуэлы, где последние выборы по крайней мере создали впечатление прогресса и движения в подающем надежды направлении, выборы в России в гораздо меньшей степени могут повлиять на ситуацию. Упразднение такой системы требует полного разрушения множества преступных ветвей — как внутри, так и снаружи России.
Упругость элит в мафиозном государстве также связана с их преданностью мафиозным кодексу чести и круговой поруке: это требует абсолютной верности мафиозной организации, безоговорочного подчинения лидеру, молчания и принципиального неразглашения. Какие бы дела ни делались в кругах элит, они ни при каких обстоятельствах не должны демонстрироваться непосвященным. Конечно, эта тенденция в России не нова. Уинстон Черчилль уподобил пертурбации в советском Кремле «борьбе бульдогов под ковром», и сегодня российская элита поддерживает те же принципы, решая свои дела. Частные проблемы решаются в строгой тишине и секретности, очень редко скандалы выливаются в окружающий мир. Об окончательных решениях объявляется без каких бы то ни было предшествующих тому публичных обсуждений. Будь это новая война в Грузии в 2008 году или бесцеремонное вторжение в Сирию в 2015-м — о таких решениях внешний наблюдатель обычно узнает внезапно и неожиданно.
И, прямо как мафиози, с которыми они имеют дело, кремлевцы в первую очередь уважают силу и жестокость, используют угрозы, чтобы проверить и напугать своих врагов (свидетельство тому — повторяющиеся нарушения воздушных пространств в Балтии и за ее пределами), а компромисс они склонны рассматривать как признак слабости.
В конце концов, Мойзес Наим обратил внимание на то, что глубокое проникновение мафии существенно меняет поведение таких государств на международной арене. Элиты мафиозных государств, по всей вероятности, гораздо более склонны рисковать в ситуациях, где лидеры более нормальных государств предпочтут сдержанное поведение; они в гораздо большей степени готовы к эскалации военной угрозы по сравнению с другими странами.
Из-за того, что в мафиозных государствах интересы страны и интересы организованной преступности до неразделимой степени переплетены, их правительства будут более склонны к использованию силы, когда их доступ к выгоде на преступных рынках окажется под угрозой.
Например, нелегальная торговля в Абхазии и Южной Осетии могла быть причиной для руководства России, которое действовало в манере криминальных шефов и соучастников, развязав войну против Грузии в 2008 году.
Исходя из всех этих соображений, западным аналитикам и лидерам стоит быть в позиции боевой готовности, обсуждая возможности партнерства с Россией по Сирии и другим вопросам. Кремль не понимает и не уважает компромиссы, имея дело с западной стороной. Скорее он воспринимает их как знак слабости Запада и предаст своих уважаемых партнеров, как только ему это позволят обстоятельства и предпишут преимущества. Интересы и ценности кремлевской элиты отличаются от интересов и ценностей ее западных коллег глубочайшим образом — и традиционными теориями международных отношений это сейчас трудно объяснить.
Это важная вещь, которую надо держать в уме: в следующий раз путинский Кремль сделает Западу финт ушами там, где пространство казалось таким подходящим для сотрудничества.
Секретарь Керри, осторожно!
The American Interest
Источник: openrussia.org
