Может ли рекордное падение курса рубля быть предвестником экономических потрясений? Обрекает ли Россию удешевление нефти на долгосрочную разруху? Устоят ли международные санкции против российских концернов? Что отделяет Россию от Венесуэлы с ее инфляцией и дефицитом товаров?
Эти и другие вопросы мы обсуждаем с Полом Грегори, профессором экономики Хьюстонского университета, комментатором журнала Forbes; Михаилом Бернштамом, экономистом, сотрудником Гуверовского института в Калифорнии, и Грегори Грушко, главой американской финансовой фирмы HWA.
11 декабря цены нефти на мировых рынках отступили до отметки семилетней давности. Рубль снизился до рекордного уровня по отношению к доллару, за американский доллар давали больше 69 рублей. Рубль упал ниже уровня начала января прошлого года. Тогда резкое обесценивание российской валюты вызвало панику в России. Ныне, в интерпретации российского руководства, контролируемое падение рубля – явление нормальное, временное, не стоящее излишнего внимания.
Западные наблюдатели отметили, впрочем, крайне нехарактерную смену акцентов во время недавнего обращения к парламенту президента России Владимира Путина. “Да, Путин возложил на США ответственность за гражданскую войну на Ближнем Востоке, – пишет журнал Economist, – но большая часть его речи была вполне мирной, он сфокусировался на экономике. Украина не упоминалась, Крым появился эпизодично. Антиамериканизм почти отсутствовал в речи. Никто не ожидает разворота Кремля в оппозиции к Западу, но изменение тона было заметным”. Журнал предполагает, что Путин осознал, что ухудшающаяся экономическая ситуация не дает ему больше возможности безнаказанно враждовать с Западом.
Специалист по России из Стэнфордского университета Кэтрин Стоунер-Вайс пишет в газете The New York Times о том, что в нынешней ситуации необходимо добавить давления на Кремль, расширить санкции, введенные в наказание за аннексию Крыма и вмешательство в дела Украины, поскольку, по ее словам, санкции работают. Запад не должен бросать Путину спасательный круг, ослабляя давление, если только Кремль не уйдет из Крыма и не выведет свои силы из Восточной Украины.
О чем может свидетельствовать рекордное падение рубля, совпавшее с рекордным удешевлением нефти и сменой тона Владимиром Путиным? Требуется ли Кремлю спасательный круг?
– Этот довольно низкий курс рубля отражает два фактора, – говорит Михаил Бернштам. – Первое – это положение на валютном рынке. Потому что из-за падения цен не только на нефть, но и на все природные ресурсы падают валютные поступления и поступления долларов в Россию, соответственно, падает курс рубля. И второе – это политика Центрального банка, когда Центральный банк для увеличения денежной массы, чтобы стимулировать немного падающую экономику, покупает доллары на рынке, увеличивает спрос на доллары, соответственно, тоже падает обменный курс рубля. Вот эти два фактора приводят к тому, что курс рубля сейчас находится примерно там, где он по всем рыночным условиям и должен находиться.
– Пол Грегори, я думаю, что год назад население испугалось, в тот момент был большой страх, потому что показалось, что низкий курс рубля свидетельствует о шаткости всей экономической системы. С вашей точки зрения, о чем свидетельствует этот низкий курс рубля сегодня: это шаткость или это, как профессор Бернштам, если я его правильно понимаю, объясняет, это естественное нормальное движение курса валют слабой страны?
– Профессор Бернштам говорит о технических факторах, но инфляционные ожидания очень важны в этой сфере, – говорит Пол Грегори. – Я вчера прочитал, что инфляционные ожидания публики в России остаются очень высоки, несмотря на то что реальная инфляция падает немножко. Это значит, что русский народ не верит тому, что говорит государство и что говорит Центральный банк.
– И все же падение рубля до рекордно низкого уровня – это признак того, что опасность может быть за углом или, как уверял страну в тот же день премьер-министр Медведев, власти умело предотвратили потрясения?
– Это опасная ситуация потому, что резко падает жизненный уровень людей, жизненный уровень – очень важный политический фактор. Я думаю, это означает начало политических проблем, экономических проблем и так далее.
– Грегори Грушко, почему мы не видим страха и паники в связи с таким резким падением рубля?
– Я бы сказал следующее, что Кремлю удалось очень хорошо в сознании своих граждан привязать рубль к нефти, как будто бы больше не существует никаких других факторов, – говорит Грегори Грушко. – То есть нефть идет вниз – рубль идет вниз. На самом деле это не совсем так. Конечно же, иногда нефть играет очень важную роль, но не исключительно единственную. Прошел год, Центральный банк довольно успешно наблюдал за плавными изменениями в курсе рубля, а экономика становилась все хуже и хуже, продуктов импортных становилось все меньше, а местного производства все дороже и хуже качества, тем не менее люди принимают все как нормальное и продолжают жить так же.
– Профессор Бернштам, но если судьба рубля и российской экономики в самом деле зависит от цены нефти, то ведь Кремлю ничего хорошего в обозримом будущем ожидать не приходится? Цена нефти только что упала до уровня семилетней давности. Никто не ожидает скачка цен даже до пятидесяти долларов к концу года. Зато появляются предсказания о том, что мы вступили в затяжной период низких цен, как это было в девяностых годах.
– Это мне напоминает в долгосрочной перспективе историю, которую знаменитый экономический историк Дэвид Ландес рассказал об Индии. Индия в конце XVIII века на заре промышленной революции в Англии производила текстиль для всего мира, спрос на текстильную продукцию, на хлопчатобумажные ткани во всем мире рос, и Индии предстояло великолепное колоссальное будущее. Труд дешевый, и все производят хлопчатобумажные ткани. Вдруг в Англии происходит промышленная революция, машины производят хлопчатобумажные ткани дешевле, чем индийские рабочие. После этого наступают двести лет стагнации и загнивания Индии. Вот в России сделали ставку на природные ресурсы, и вдруг происходит технологическая революция, сланцевая революция в Соединенных Штатах, которая реально по большому счету вышла на рынок всего 10 лет назад. И все: цены на нефть рухнули, они будут низкими в долгосрочной перспективе, потому что все время происходит технологическое обновление. Роль стран – экспортеров нефти, Саудовской Аравии и других на мировом рынке упала, они не могут контролировать мировой рынок. В реальности сейчас мировой рынок контролируется простаивающими скважинами сланцевой нефти в Соединенных Штатах. Как только поднимается спрос, они сразу выходят на рынок, цена на нефть снова начинает падать. Россия, вполне возможно, вступает в долгосрочную стадию стагнации и загнивания без больших перспектив, если только она не сделает технологический рывок, для чего сейчас нет никаких стимулов. В России за последние 25 лет не создано ни одной новой отрасли промышленности, не запущено никакое новое производство. На что они рассчитывают – трудно сказать. Но во всяком случае та ставка на нефть и на природные ресурсы, которую они в свое время сделали, она просто-напросто провалилась в результате не зависящих от них факторов, в результате технологической революции.
– Но это дело будущего, а тяжелый год им удалось выстоять и лучше, чем кое-кто предсказывал?
– Им не удалось выстоять. В России происходит падение валового внутреннего продукта, оно будет происходить, судя по всему, по расчетам примерно на 3 процента в следующем году. Им нисколько не удалось выстоять. В России, по моему представлению, развивается острый экономический кризис. Позволю себе напомнить, что так называемая великая рецессия в Соединенных Штатах в 2008-2009 году была 2,8 процента падения валового внутреннего продукта. В России в этом году примерно 4 процента падения, в следующем году будет еще 3 процента, и это все аккумулируется. По объективным экономическим данным это кризис.
– Тем не менее наиболее худшие апокалиптические предсказания относительно российской экономики, которых было немало в начале года, не материализовались. Пол Грегори, это заслуга властей, как настаивают Владимир Путин и Дмитрий Медведев?
– Думаю, благодаря резервным фондам удалось смягчить немножко. Но мы не знаем, как долго сохранятся эти резервные фонды. Путин говорит, что из-за того, что у него есть такая хорошая команда, было не хуже. Но заметно большое изменение в поведении Путина. Год тому назад он сказал: все в порядке, рост будет через несколько месяцев. 6 или 5 месяцев тому назад речь шла: на дне мы или не на дне. Теперь его речь в Думе, он сказал: этот кризис продолжается, мы должны думать о том, как затянуть ремни. Можно видеть много через поведение Путина.
– А может эта комбинация устойчиво дешевой нефти, обесценивающегося рубля сломать хребет того, что остается от российской экономики, или, как считает наш собеседник Михаил Бернштам, сценарий плавного, так сказать, контролируемого загнивания более вероятен?
– Русская экономика переживает это, – говорит Пол Грегори. – Венесуэла тоже переживает, но очень плохо. Я думаю, что русская экономика будет немножко похожа на экономику Венесуэлы, наверное, не так плохо, но близко.
– Профессор Бернштам, в самом деле, что отделяет Россию от Венесуэлы с ее гиперинфляцией, дефицитом самых необходимых товаров и массовыми волнениями?
– Дефицита нет, Пол правильно сказал, потому что государство использует средства двух стабилизационных фондов, Фонд национального благосостояния и Резервный фонд. Резервный фонд упал с 92 миллиардов долларов полтора года назад до 66 миллиардов, то есть 26 миллиардов они вынули оттуда. И Фонд национального благосостояния был 88 миллиардов долларов, стал 73. То есть в целом они 41 миллиард долларов вынули и использовали для покрытия дефицита бюджета. У них нет, и к сожалению, и к счастью для населения, в отличие от Венесуэлы, у них нет инфляционных способов покрытия дефицита бюджета, пока нет. Потому что Банк России не кредитует правительство и не покупает облигации правительства. В портфеле Банка России всего полтриллиона рублей обязательств правительства. Банк России в основном производит денежную массу, увеличивает денежную массу за счет покупки иностранной валюты на рынке, увеличения резервов.
– Ну, а если не вдаваться в технические детали, этот механизм предотвращения гиперинфляции, что называется, долгоиграющий? Как долго на него сможет опираться Центральный банк, прежде чем ему придется прибегнуть к масштабному печатанию денег?
– Иссякнут прежде всего стабилизационные фонды, накопить их невозможно, поскольку цены на нефть и природный газ будут продолжать падать. Россия, скажем, продает природный газ в Германию, они получали по 13 долларов за тысячу кубометров в 2012 году, сейчас это уже упало до 6, то есть на половину, точно так же цена нефти упала, цены на металлы упали. Значит, они не могут пополнять стабилизационные фонды, эти стабилизационные фонды будут исчерпаны. У Центрального банка, это не Центральный банк реально, а такое странное учреждение. У Банка России есть международные резервы или валютные резервы, которыми они смогут поддерживать курс рубля и сдерживать таким образом инфляцию. Но в совокупности это все ограниченные величины. Когда они эти резервы используют, тогда у них не останется другой возможности покрывать дефицит бюджета, тогда вполне возможно, что начнется инфляционное покрытие, тогда ситуация в какой-то степени будет похожа.
– В разных американских источниках я видел ссылки на то, что резервы стабилизационные могут закончиться в течение полутора-двух лет?
– Зависит от дефицита бюджета. Но в целом, мне кажется, вы недооцениваете долгосрочных факторов, потому что очень важно, на мой взгляд, что Россия в этой ситуации быстрой технологической революции, происходящей в мире, выпадает из истории, Россия как страна, как экономика оказывается на задворках истории. Вот это, мне кажется, главный факт.
– Нас все-таки интересует прежде всего день сегодняшний и завтрашний.
– Я понимаю, но я смотрю на все это и я не вижу будущего у страны. Вот в чем дело.
– Пол Грегори, профессор Бернштам не видит будущего у России с ее нынешней экономической моделью. Вы видите это будущее?
– Я согласен с профессором Бернштамом, эти долгосрочные факторы более тревожные, чем технические факторы. Чтобы улучшить или лечить русскую экономику, должна быть какая-то реформа. Путин не может предложить этой реформы из-за того, что это подорвет его автократический режим. Есть сумасшедшие идеи Глазьева, если Путин примет предложения Глазьева, Россия станет Венесуэлой, я уверен в этом. Вы спросили о полном крахе экономики, будет полный крах экономики, если Путин слушает предложения таких сумасшедших, как Глазьев.
– Пол Грегори, вы в своей статье в журнале The Forbes Magazine называете протесты водителей “страшным сном” для Владимира Путина. Но эти протесты, судя по всему, затихают. Не преувеличиваете ли вы их значение?
– Думаю, у катастрофы две причины. Первая причина: эти дальнобойщики поняли коррупцию в этой программе, есть прямая коррупция в этой программе, где близкий друг Путина получает 20 процентов выручки от этого налога. Я думаю, это большой урон, больше, чем экономический урон. Майдан начался очень незаметно, почти умер, в конце концов был успех. Я думаю, что есть такая возможность в России по поводу этого налога.
– Грегори Грушко, у вас, насколько я понимаю, иной взгляд на значение этих протестов?
– Скажем, те же бюджетники, которые привыкли жить и живут с подачек от центра, а их большинство, они вряд ли выйдут на какие-то протесты. Уровень людей, которые живут за чертой бедности, увеличился, по-моему, на 15 процентов, сейчас больше 20 миллионов людей живут официально за чертой бедности. Тем не менее тут появляется своеобразный эффект, кстати, это было видно уже среди дальнобойщиков: винят-то они не Путина, винят они либо тех коррупционеров, как, скажем, Ротенберга или своих местных мэров, местных губернаторов, винят бояр, а царь-батюшка, он хороший, он просто ничего об этом не знает, надо до него донести, вот тогда все станет опять нормальным. Поэтому это может продлиться довольно долго. Я думаю, что слабое звено находится не среди рабочего класса, не среди бюджетников, а скорее всего, среди той элиты, которая окружает Путина.
– Говоря о страдающей элите, ведь первоначально западные санкции были задуманы как средство для того, чтобы урезонить элиту, окружающую Путина, в надежде на то, чтобы она урезонила российского лидера. Этой цели явно не удалось достичь. Профессор Бернштам, как вы оцениваете эффективность санкций?
– Санкции сыграли колоссальную роль. Именно санкции еще до падения цен на нефть дали начало процессу экономического спада в России. Естественно, что они отразились не столько на элите, сколько на населении, такого рода санкции очень трудно делать целевыми. Но во всяком случае для российской экономики исчез один из главных источников кредита и экономического роста. Раньше, поскольку денежная масса по отношению к валовому внутреннему продукту занимает всего лишь 45 процентов в России на протяжение последних лет – это очень низкая сумма заемных фондов, банки и российские крупные предприятия под гарантии государства занимали средства в европейских банках. Санкции этот источник кредитования отрезали, соответственно, падают инвестиции. То есть это вносит опять же вклад в долгосрочное загнивание, если не в долгосрочную разруху.
– Допустим, удастся Путину добиться отмены санкций – это предоставит ему путевку в жизнь дальнейшую и долгую?
– Долгую – нет, но естественно, это очень сильно поможет выходу экономики из стагнации. Но тут надо иметь в виду еще один важный фактор, который тоже имеет большое долгосрочное значение: происходит разочарование образованной части населения в будущем России и увеличивается утечка мозгов. Все, кто могли бы внести вклад в технологическое обновление России, те, кто могут уехать на Запад, они уезжают. Самое страшное ведь не утечка физического капитала, не утечка финансового капитала, самое страшное – это утечка человеческого капитала, а это сейчас происходит.
– Пол, у вас есть какие-то основания думать, что Путину удастся добиться отмены санкций? Есть какие-то слухи по этому поводу. Хотя, с другой стороны, кажется, Кремль готов к тому, что ему придется жить в режиме санкций год, два, а то и больше.
– Я считаю, что поведение Путина в Сирии нацелено на то, что получает отмену этих санкций. Я сам думаю, что, если у него будет успех, будут те же самые проблемы, о чем говорит профессор Бернштам. Кто будет инвестировать в Россию? Потеря доверия и боязнь нерациональности поведения Путина и так далее, думаю, это продолжается и это имеет тот же самый эффект, как санкции. Я думаю, что не будет большой разницы.
– Грегори Грушко, есть ли с вашей точки зрения у Кремля основания думать, что санкции будут отменены?
– Со стороны Соединенных Штатов вряд ли. Я не думаю, что администрация Обамы рискнет почти перед самыми выборами подставить ножку Демократической партии и отменить санкции. Западная Европа, ей ужасно не терпится отменить эти санкции. Как вы знаете, Италия потребовала, чтобы продление санкций не было автоматическим, а наоборот обсуждалось. Но есть один фактор, который уже работает довольно долго в пользу санкций, и этот фактор называется Владимир Путин. Мы не можем предсказать, какую новую авантюру он придумает, но все его предыдущие авантюры вели к тому, что санкции не только не отменялись, но наоборот усиливались.
– Но как в таком контексте выглядит свежее решение Международного валютного фонда, который фактически предоставил Киеву свободу действий в отношении трехмиллиардного долга Москве, заявив, что неуплата Украины индивидуальным заемщикам не дисквалифицирует ее как реципиента кредитов МВФ?
– В принципе это был обыкновенный сигнал России, что если вы считаете, что вводя Украину в дефолт, а это Россия в принципе может сделать, вы остановите финансирование Украины Международным валютным фондом, не получится. Кстати, Соединенные Штаты на пару дней раньше заявили, что они не будут гарантировать украинские долги, и это неплохо по отношению к Украине – это просто ответ на требование Путина, чтобы Соединенные Штаты гарантировали такие долги. Так что это просто такой сигнал, что делай, что хочешь, иди в суды, судись, но, по всей видимости, этих трех миллиардов тебе не видеть и не видеть тебе их довольно долго.
– Профессор Бернштам, ваше предсказание на ближайший год. Что произойдет с российской экономикой?
– В нынешних условиях примерно 3 процента падения, то есть добавляется, усиливается экономический спад. В дальнейшем стагнация и, как я сказал, выпадение из истории.
– Пол Грегори, ваше предсказание на ближайший год?
– Я думаю, что дефицит бюджета будет выше 3 процентов, и это будет большая проблема для Кремля. Все говорят, что будет нулевой экономический рост или немножко экономического роста. Когда Бернштам и Грегори говорят, что это будет минус три, минус четыре – это действительно не то, что говорят другие эксперты. Будет интересно увидеть, кто прав.
– Большого потрясения вы не прогнозируете?
– Надо определить, что это значит. Будет плохо, но не будет полного краха.
– Грегори Грушко, что впереди: плавное экономическое угасание или потрясения?
– Если санкции не будут отменены, то будет продолжаться тот же самый процесс, 3 процента, 4 процента вполне возможно. А если санкции будут отменены, тогда жизнь пациента продлится немножко, может быть, еще на пару лет. Но те глубинные процессы внутри российской экономики или отсутствие каких-либо реформ процессов внутри экономики, ведущие в сторону от зависимости на нефть, все это будет продолжаться, в конце концов это все закончится плохо. Но это не произойдет, скорее всего, в следующем году.
– А что будет с рублем? Ваш не очень давний прогноз о 75 рублях за доллар почти оправдался. Дальше – больше?
– Он еще не там, еще пять рублей, можно посмотреть. Я думаю, что опять-таки, если все будет продолжаться так, как оно есть, и санкции не будут отменены, я бы не был очень удивлен, увидев сто рублей за доллар.
Юрий Жигалкин
Источник: svoboda.org
