О перипетиях судьбы одного из видных сталинских наркомов.
Пятьдесят лет тому назад, 9 декабря 1965 года от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР был освобождён Анастас Иванович (Аванесович) Микоян (1895–1978). Это был крупный советский партийно-государственный деятель.
Он принимал активное участие в большевистском движении на Кавказе, возглавлял подпольный Бакинский комитет партии, потом – Бакинское бюро Кавказского крайкома РКП(б). В России Микоян руководил Нижегородским губкомом и занимал должность секретаря Юго-Восточного бюро ЦК РКП (Ростов-на-Дону). В 1924–1926 годах Микоян был секретарем Северо-Кавказкого крайкома. Потом началась его карьера по правительственной линии. Он возглавляет наркоматы торговли, внешней торговли, снабжения и пищевой промышленности. Пика своей карьеры Микоян достиг при Н.С. Хрущеве, когда стал первым заместителем Председателя Совета Министров. Короткий период (1964–1965 годы) Микоян был Председателем Президиума Верховного Совета. В 1935–1965 годах Анастас Иванович входил в состав Политбюро (Президиума) ЦК.
1. Время прагматиков
Получила распространение насмешливая поговорка о Микояне: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Однако при втором Ильиче Микоян оставался на политическом Олимпе всё-таки недолго. Его сгубила «доброта»: когда снимали Хрущева, он вступился за Никиту Сергеевича, предложив оставить за ним должность председателя Совмина, хотя бы на год. В результате, свою должность потерял сам заступник, которого, впрочем, оставили в ЦК.
Микоян вовсе не был таким уж политически безликим, как его иногда пытаются представить. Он, конечно, знал толк в лавировании и конформизме, но имел свои собственные взгляды, которые мог, по-своему, в присущей ему осторожной манере, отстаивать.
Надо заметить, что Микоян был убежденный прагматик и технократ. Трудно сказать, осталось ли у него после бурных событий Гражданской войны что-то, скажем так, революционно-большевистское. Очевидно, что НЭП, с его ориентацией на восстановление нормальной жизни, требовал от функционеров остудить свой пыл и сосредоточиться на решении практических задач. Тут можно привести в пример Ф.Э. Дзержинского, который, возглавив Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), стал совершенно умеренным политиком и убежденным технократом. А ведь ещё недавно он был одним из лидеров «левых коммунистов» и даже союзничал с Л.Д. Троцким.
Потом была индустриализация, которая, несмотря на все свои левацкие перегибы, также требовала прагматизма и технократизма. Этим, в той или иной мере, и отличались руководители, сплотившиеся вокруг И.В. Сталина. Они отдавали дань идеологии, но она все же стояла для них на втором, если только не на третьем месте. И это, наверное, в первую очередь касается именно Микояна, который занимался самыми что ни на есть «обывательскими» делами – торговлей, пищевой промышленностью, снабжением. «Абстрактным» вопросам строительства социализма, он предпочитал такие насущные вопросы, как налаживание производства мороженого или введение «рыбных дней».
С одной стороны, такой прагматизм выигрышно отличал сталинских функционеров от фанатиков и болтунов левацкого типа, которые принесли стране много бед (собственно, коллективизация и 1937-й год были кровавым рецидивом левачества первых лет советской власти). С другой стороны, слабый интерес к теории ставил под удар существование СССР. Ведь это было идеократическое государство, которое сделало ставку на планомерное и сознательное преобразование реальности. Если уж был выбран курс на строительство коммунизма, то его надо было «прочерчивать», иначе получалась одна только формальность. И, между прочим, именно поэтому в такой чести и оказались пустые догматики, «начетчики от коммунизма» (по выражению В.И. Ленина). Они были очень выгодны «упертым» прагматикам, так как не требовали никакого серьезного движения в какую-либо сторону, а предоставляли возможность отделываться пустыми «жреческими» заклинаниями. В законченном виде такой симбиоз сложился в 1970-е годы, и олицетворял его союз «прагматика» Л.И. Брежнева и «идеолога» М.А. Суслова.
Сталина такая ситуация очень беспокоила, и в самом конце жизни он попытался именно что «прочертить» направление вперёд – путём решения важнейших теоретических вопросов. Результатом его раздумий стала работа «Экономические проблемы социализма в СССР», опубликованная в 1952 году. В этом сборнике статей (на базе которого в 1954 году был написан учебник политэкономии) вождь предложил совершить некий качественный скачок.
Сталиным намечалась информократическая революция, в ходе которой количество рабочего времени должно быть сокращено до 5–6 часов, за счёт чего каждый гражданин смог бы получить высшее образование.
В экономическом же плане обращалось внимание на необходимость всемерного роста общественного производства и переход к прямому продуктообмену.
2. «Молчание» Микояна
Последняя мера, как очевидно, предполагала существенное сворачивание товарно-денежных отношений в стране. Часть партийно-государственного руководства (если только не большинство) увидела в этом указание начать переход к продуктообмену немедленно. И особенно задет, судя по всему, был «торговец» Микоян. Он вспоминает о своём впечатлении от прочтения брошюры «Экономические проблемы социализма в СССР». «Прочитав ее, я был удивлен: в ней утверждалось, что этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это был невероятно левацкий загиб. Я объяснял его тем, что Сталин, видимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной». («Так было»).
Между тем из самого текста работы вовсе не следует, что Сталин предлагал форсировать процесс: «Необходимо, во-вторых, путем постепенных переходов, осуществляемых с выгодой для колхозов и, следовательно, для всего общества, поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, а товарное обращение тоже путем постепенных переходов заменить системой продуктообмена, чтобы центральная власть или другой какой-либо общественно-экономический центр мог охватить всю продукцию общественного производства в интересах общества».
Как видим, Сталин говорит о постепенном переходе, причём даже во множественном числе. Получается, Микоян не понял прочитанного, он обратил внимание на само требование перехода к продуктообмену, которое его поразило и возмутило. Сам он уже не думал о том, чтобы куда-то двигаться вперед и что-то существенно менять. Его больше заботила оптимизация существующих «социалистических» товарно-денежных отношений и их государственного регулирования.
Сталин попытался устроить дискуссию со своими соратниками по поводу своей работы, о чём вспоминает Микоян. «Как-то на даче Сталина сидели члены Политбюро и высказывались об этой книге. Берия и Маленков начали активно подхалимски хвалить книгу, понимая, что Сталин этого ждет. Я не думаю, что они считали эту книгу правильной. Как показала последующая политика партии после смерти Сталина, они совсем не были согласны с утверждениями Сталина. И не случайно, что после все стало на свои места. Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было ясно: он не убежден в правильности мыслей Сталина.
Я молчал. Вскоре после этого в коридоре Кремля мы шли со Сталиным, и он с такой злой усмешкой сказал: «Ты здорово промолчал, не проявил интереса к книге. Ты, конечно, цепляешься за свой товарооборот, за торговлю».
Я ответил Сталину: «Ты сам учил нас, что нельзя торопиться и перепрыгивать из этапа в этап и что товарооборот и торговля долго еще будут средством обмена в социалистическом обществе. Я действительно сомневаюсь, что теперь настало время перехода к продуктообмену». Он сказал: «Ах так! Ты отстал! Именно сейчас настало время!» В голосе его звучала злая нотка. Он знал, что в этих вопросах я разбираюсь больше, чем кто-либо другой, и ему было неприятно, что я его не поддержал. Как-то после этого разговора со Сталиным я спросил у Молотова: «Считаешь ли ты, что настало время перехода от торговли к продуктообмену?» Он мне ответил, что это – сложный и спорный вопрос, то есть высказал свое несогласие».
Очевидно, так всё в целом и было. Кто-то отделывался пустыми, но восторженными откликами, кто-то попытался отмолчаться. Дискуссии, на которой настаивал Сталин, так и не получилось. А «прагматик» Микоян понял всё по-своему, по сути, отказавшись даже и обсуждать вопрос о переходе к прямому продуктообмену. На XIX съезде партии (октябрь 1952 года) он выступит с восхвалением «Экономических проблем» (о чем сам же и пишет в своих воспоминаниях), но это уже будет простая дань лояльности.
3. Мягкая опала
Однако Сталин в этой лояльности уже сомневался, причем очень сильно. После съезда состоялся Пленум ЦК (15 октября), на котором был зачитан состав бюро Президиума ЦК. Это был новый орган, созданный вместо прежнего Политбюро. Если в ПБ входило 11 членов, то Президиум насчитывал уже 25 (ещё 11, вместо одного, стали кандидатами). Кстати, сам Микоян пишет, что отнесся к этому нововведению с настороженностью: «При таком широком составе президиума, в случае необходимости, исчезновение неугодных Сталину членов президиума было бы не так заметно». Историк Ю.В. Емельянов характеризует данное предположение следующим образом: «Это замечание Микояна совершенно игнорировало реальности того времени. «Исчезновение» таких деятелей советской страны, как Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович, Маленков, Берия, портреты которых были во всех советских учреждениях, в честь которых были названы города, колхозы, заводы, которые были воспеты в песнях и поэмах, не могло пройти «незаметно». («Сталин. На вершине власти»).
Есть мнение, что создание более широкого коллегиального органа (16 новых членов) было попыткой осуществить широкомасштабную ротацию кадров. Понятно, что это не могло не насторожить всю старую гвардию, в том числе и Микояна. Сам он был уже под подозрением, и его, как и В.М. Молотова, не включили в состав более «узкого» органа – бюро Президиума ЦК. Более того, Сталин посчитал нужным объяснить участникам Пленума – почему было принято такое решение. Микоян вспоминает: «Начав с Молотова, сказал, что тот ведет неправильную политику в отношении западных империалистических стран — Америки и Англии. На переговорах с ними он нарушал линию Политбюро и шел на уступки, подпадая под давление со стороны этих стран. «Вообще, — сказал он, — Молотов и Микоян, оба побывавшие в Америке, вернулись оттуда под большим впечатлением о мощи американской экономики. Я знаю, что и Молотов и Микоян — оба храбрые люди, но они, видимо, здесь испугались подавляющей силы, какую они видели в Америке. Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьезными уступками американцам в предстоящих переговорах. В этом деле участвовал и Лозовский, который, как известно, разоблачен как предатель и враг народа».
Понятно, что Сталин «мстил» Микояну и Молотову за их позицию во время обсуждения его работы «Экономические проблемы социализма в СССР». Но его настораживало не только это. Оба близких соратника действительно допускали некоторые «пируэты» перед Западом.
Ещё во время войны Молотов, будучи наркомом иностранных дел, заявил, что представители США и Англии смогут посетить Варшаву. Сталин был против этого, и он вынудил наркома отказаться от этого приглашения. А после победы Молотов пообещал иностранным СМИ ограничение цензуры, что также встретило неприятие Сталина. Но особенно вождя возмутила публикация (с санкции Молотова) речи У. Черчилля от 9 сентября 1945 года, несмотря на то, что в ней возвеличивался сам Сталин. Своё отношение к этому он выразил так: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».
Микоян насторожил Сталина своей позицией по «плану Маршалла». Как известно, так назвали «Программу восстановления Европы», которую выдвинул в 1947 году госсекретарь США Дж.К. Маршалл. В её рамках США осуществили широкомасштабное финансовое вливание в европейские страны, находящиеся в послевоенной разрухе. И вроде бы помощь была безвозмездная, однако США преследовали свою выгоду – экономическую и политическую. Американские средства, данные европейским странам, использовались для закупки американских же товаров. То есть «денежка» по большей части вернулась обратно в Штаты. При этом сам европейский рынок оказался под контролем американцев, которые сумели сбыть множество «ненужных» товаров. В политическом же плане всё было ещё хлеще. Перед европейскими странами поставили достаточно жесткие условия – например, удалить из послевоенных коалиционных правительств деятелей европейских компартий. Кроме того, Штаты настояли на сворачивании национализации и т. д.
На первых порах советское правительство вполне допускало принятие «плана Маршалла». Его сторонником был Молотов, но он считал, что план приемлем только как некое второе издание ленд-лиза. Однако в США категорически отрицали какие-либо параллели с ленд-лизом. Так, эта позиция была категорически заявлена заместителем госсекретаря США У. Клейтоном на переговорах с британскими руководителями 25 июня 1947 года. Получалось, что США желают установить политико-экономический контроль над СССР, и это для Москвы было неприемлемо.
А вот для Микояна политический аспект, судя по всему, значил не так уж и много. Его сын, Серго Микоян вспоминает: «Отец уговаривал Сталина принять предложение о вступлении в него (речь о плане Маршалла)! …Отец убеждал, что рычаги власти – твердо в руках Москвы, а экономическое восстановление ускорится, положение народа улучшится много быстрее, и это самое главное. Но все же последнее слово Сталина было «нет»…». («Парадоксальная судьба» // «Вестник.Ру»).
Здесь весьма ярко проявилась «наивность» Микояна, если только такое слово применимо к таким людям. Он думал, в первую очередь, об экономическом результате, упуская из виду возможные политические риски.
«Рычаги власти – твердо в руках Москвы», а значит всё в порядке, можно ни о чём не беспокоиться. Между тем стоило бы только начать пользоваться «безвозмездными» финансами Запада, как очень быстро наступило бы «наркотическое» привыкание. И потом можно было бы уже выдвигать политические требования – сначала незначительные, а потом и весьма масштабные. Очевидно, вот эта вот «наивность» Микояна Сталина и раздражала, настораживала. Ну, а когда этот «эпизод» наложился на позицию, занятую в отношении продуктообмена, то это вылилось в опалу – Микояна не пустили на самый верх партийной иерархии, в бюро Президиума ЦК. Правда, надо сказать, что опала эта была достаточно мягкой – с А. А. Кузнецовым и всей «ленинградской группой» поступили намного более жёстко.
4. Соратник нового вождя
Вероятно, после смерти Сталина Микоян вздохнул с облегчением. Но он всё равно продолжал вести себя очень осторожно, ведь непонятно было, кто возьмёт вверх. Когда решали, что делать с Берия, то Микоян признал его виновность, но одновременно выразил надежду, что «потерявший доверие» Лаврентий Павлович «учтёт критику». Не торопился Микоян и с поддержкой десталинизации, которую затеял Хрущёв.
Когда Президиум ЦК обсуждал вопрос о «разоблачении культа личности», то он занял нейтральную позицию – ни за, ни против. Но потом ему что-то стало ясно, и на самом XX съезде Анастас Иванович, ещё до хрущёвского доклада, раскритиковал «культ», правда, на всякий случай, не называя имя самой личности.
Заодно он, надо думать, с особым удовольствием «пнул» столь ненавистные ему «Экономические проблемы».
Причем надо заметить, что в организации репрессий Микоян принимал активнейшее участие (как и «разоблачитель» Хрущёв), несмотря на свой, вроде бы совсем уж «мирный» статус.
Он санкционировал и даже был инициатором ареста сотен работников наркоматов внешней торговли и пищевой промышленности. В 1937 году Микоян выезжал в Армянскую ССР для «чистки» местных кадров. Он же возглавлял комиссию по обвинению в контрреволюции видных партийцев и был содокладчиком наркома внутренних дел Н.И. Ежова на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937 год) по делу Н.И. Бухарина. И почему-то именно ему доверили выступать от имени Политбюро ЦК на торжественном активе НКВД, посвященном двадцатилетнему юбилею «органов».
Но вот наступил 1957 год, и Хрущева попыталась свалить антипартийная группа (В.М. Молотов, Г.М. Маленков, Л.М. Каганович). И тогда Анастас Иванович уже не колебался и решительно выступил в поддержку Хрущева. После этого он становится ближайшим его соратником.
После смерти Сталина Микоян пытается реализовать себя в области внешней политики. И здесь он занимает довольно-таки либеральную позицию в отношении восточноевропейских стран. Когда начались выступления в Венгрии и Польше в 1956 году, Анастас Иванович высказал сомнение в целесообразности задействовать войска. Он считал, что тамошние страны сами должны разобраться со своими проблемами. Скорее всего, ему казалось менее хлопотным и более эффективным перестать нажимать на политические рычаги, упирая на экономику.
В принципе, он был против того, чтобы задействовать советские войска в Венгрии. Правда, колебалось по этому вопросу и советское руководство (жёсткую позицию занимал Молотов). Как известно, войска всё равно использовали, но если бы не было всех этих колебаний, то крови пролилось бы гораздо меньше. А по поводу необходимости решать вопрос самим, то тут всё весьма неоднозначно. Польше эту возможность предоставили, и она вполне успешно всё уладила сама, без демонтажа социализма. А вот Венгрия подверглась мощнейшему внешнему воздействию, в первую очередь, со стороны США. Западные спецслужбы действовали там предельно нагло, не брезгуя активно использовать откровенно фашистские банды. По сути, это было равносильно оккупации. Поэтому, «венгерский вопрос» пришлось решать с помощью советских танков.
Микоян допустил очень большую ошибку, явно переоценив возможности венгерского руководства. Вместе с М.А. Сусловым он прибыл в Венгрию 24 октября, и оттуда они давали во многом неверную информацию. Так, было доложено, что тамошнее руководство слишком уж высокого мнения о своих противниках, тогда как «все очаги повстанцев подавлены, идет ликвидация самого главного очага на радиостанции, где сосредоточено около 4 тысяч человек». В дальнейшем Микоян и Суслов были вынуждены констатировать резкое ухудшение обстановки. Но даже и 30 октября, накануне своего возвращения в Москву, они сообщали в Кремль, что так и не имеют окончательной точки зрения на сложившуюся ситуацию. Это, конечно, потрясающий пример недостатка политической воли (пусть и в одном, конкретном «эпизоде»), который был следствием «либерализма».
А у Микояна, который был главным в паре и поэтому нес главную ответственность, этот самый либерализм, несомненно, вытекал из его суперпрагматизма.
А.И. Микоян был наиболее характерным представителем прослойки партийно-государственных технократов, порожденных промышленной модернизацией. Их энергичность, деловитость и аскетизм немало способствовали подъему страны. Однако их узкий прагматизм препятствовал дальнейшей модернизации. В условиях же непрекращающейся западной экспансии он вёл к компромиссам, зачастую неоправданным, и попытке решать многие сложные проблемы путём «импорта» (в самом широком смысле) с Запада. Сначала это был импорт товаров, потом пришло время импорта идей и моделей.
Александр Елисеев
Источник: stoletie.ru
