Последний народный режиссер СССР. Его кино — ловушка для чаяний и разочарований многомиллионного населения советской страны. Он впитывал эту «душевную нужду» и переплавлял в свои фильмы. Население практически поголовно превращалось в его зрителей. Это превращение делало нас лучше. Испробовав «на ощупь» всевозможные оттенки комедии: от лирики до сатиры, от эксцентриады до фантастической трагикомедии, он щедрым мазком написал на экране «Сказания и мифы» одной «недревней» страны второй половины ХХ века.
Дерзость его ранних фильмов — в способности опережать время, предугадывать ближайшее и отдаленное будущее. Предсказывать перемены, происходящие с его зрителем. И с донкихотовским упрямством верить, что будущее обязано быть светлым, несмотря на непрерывно мрачнеющее настоящее. Это внутреннее желание сдвинуть время с рельсов определенности и делает его кино неустареваемым. Как подмечено в «Служебном романе»: «Земной шар вертят, как известно, именно оптимисты».
Эпохи и генсеки меняются, а старые рязановские картины воздействуют, как волшебные пилюли доктора Гаспара, превращающего камни реальности в легкий пар мечты и игры. Они засмотрены-заучены, но их пересматривают-переслушивают». Реплики из фильмов «в гостеприимных стенах нашего Дома культуры» давно превратились в кодовые пароли на опознание «свой»-«чужой».
Среди его классических картин — шедевр «Берегись автомобиля», фильм, в котором прекрасны «и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Фильм, по которому скучаешь, как по старому другу. Скучаешь по распахнутым детским глазам трагикомического «Гамлета», по совместительству советского Робин Гуда Иннокентия Смоктуновского. По долгому финальному кадру на Крымском мосту со слезами счастья: «Здравствуй, Люба! Я вернулся!» По детскому выкрику: «Я не мог этого терпеть. Ведь воруют! Много воруют!»
Он внушил огромной стране любовь к отечественному кино. Когда пухлый смешливый человек разваливался по-домашнему в кресле ведущего «Кинопанорамы», у лапинской телевизионной номенклатуры волосы вставали дыбом. Эта доверительная интонация! Этот непозволительный тет-а-тет с нашими актерами, с мировыми звездами, да со всей миллионной аудиторией! Города пустели, и на полтора часа в прайм-тайм экспансивный, смешливый и мудрый Гудвин надевал на целую страну изумрудные очки беззаветной любви к кино и его героям. Его многолетний замысел «Андерсен» посвящался сказочнику, который думал, что он романист. Остросоциальное кино Рязанова было просвечено ощущением чуда. Порой совершенно несбыточного, зато описанного во всех вещественных подробностях, разыгранного фантастическими актерами.
Он не гнался за модой. Был утешителем, но не угождал. Его имя во многих открытых письмах: антивоенном заявлении интеллигенции, в защиту Клеймана и Музея кино, «за честные выборы». На одной из последних «Ник» Эльдар Рязанов читал киплинговское «Если», посвященное верным себе, способным «при короле с народом связь хранить».
Иные времена — «иные комедии», которым, увы, не повторить «забытой мелодии» праздника, покинувшего наш экран. К нынешним нравам и тем, кто их узаконивает, — относился с горечью: «Вот я и думаю: какие же дерьмовые фильмы я ставил, если на них выросло такое поколение… среди которых столько невежд, прагматиков, циников».
Нет, в своих правдивых сказках он не брал реванша у жизни, но в его поэтике любовь умеет побеждать. Вы считаете, старомодно?
Притвориться «Рязановым» невозможно. Его фильмы пытаются повторить-переснять — не получается. Потому что он беззаветно и чистосердечно любил своих зрителей. Они отвечали ему взаимностью.
Рязанов — на «Небесах обетованных». Нам, непримиримым, вновь забившимся в «Гараж», без него выбираться трудно. Очень.
Вадим Абдрашитов: «Он пообещал нам Оттепель»
Я в этом и ему как-то признался. Дело в том, что «Карнавальную ночь» я посмотрел вместе со всей страной практически в детстве. И когда стала пробиваться Оттепель, у меня сложилось стойкое убеждение: «А ведь это рязановский фильм с его испепеляющим смехом, невиданной искренностью, нежностью и внутренней отвагой стал не только предвестником, но приблизил Оттепель. И довольно долгое время это рожденное по молодости, глупости убеждение меня не покидало.
Потом я повзрослел и понял, что не так все просто, что «Карнавальная ночь» скорее иллюстрировала тектонические сдвиги. Что само время сформировало стиль, настроение, ритм спектаклей, книг, фильмов. Вот и сочинилась такая жизнерадостная витальная картина.
И вот спустя годы и десятилетия, наблюдая за происходящим в нашей безрадостной действительности, думаю: «А ведь все так, как увиделось тогда, в молодости. Сначала должно что-то важное проявиться в духе, в настроении, в ритме. Непременно должен появиться художник, способный растревожить, раскрепостить сознание и мировосприятие. Тогда с мертвой точки может сдвинуться и общество. «Карнавальная ночь» и была началом. Голосом Людмилы Гурченко напела нам мелодию Оттепели, пообещав, что и минуты способны изменить все «раз и навсегда!» В этом смысле, конечно, первично искусство.
Конечно, он был одним из атлантов. Из держащих на своих плечах небосвод отечественной культуры. Его уход не только горе. Но еще огромная опасность, вероятность, что небосвод этот может рухнуть. Слишком мощная была фигура, очень многое брала на себя.
Юрий Норштейн: «Кино великого режиссера»
Ему было 88. Казалось бы, нет трагедии в кончине человека преклонного возрасте — смерть обусловлена всем естественным ходом жизни. Дело в другом.
Мне кажется, с этой потерей ушел последний авторитет в нашем кинематографе, художник, через которого мы напрямую были связаны с нашей киноклассикой, великими именами. Он принял от них сущностное знание кинематографа. Рязанов не учился непосредственно у Эйзенштейна, но был с ним глубоко соединен.
Думаю, что режиссер, создавший «Берегитесь автомобиля» до скончания века — в пантеоне больших художников. Фильм о маленьком чеховском человеке Юрии Деточкине, неправедными методами борющегося со злом, по-моему, уникальное явление в истории мирового кино. И его финал конгениален чаплинскому финалу «Огней большого города».
Считаю этот фильм киношедевром и по языку, и по чувству сострадания, острого сопереживания. Чувству, которое напрочь вымывается из современного кино, ампутируется… за ненужностью.
Но если мы можем проходить под одному пути много раз, открывая для себя новые чувства, мысли, новые тайны в кинематографическом повествовании… если вновь и вновь испытываем необходимость этой встречи. В которой Деточкин-Смоктуновский распахнув руки, останавливает троллейбус на Крымском мосту, смотрит в стекло, снимая шляпу, обнажая стриженную голову, выдыхая ледяной пар, улыбается всеми морщинами. А потом мнет эту шляпу, и мы остаемся один на один с его глазами…
Это кино без срока давности, кино великого кинорежиссера.
Лариса Малюкова
Источник: novayagazeta.ru
