Допустим, мы решили сделать странную вещь – провести голосование о том, какого валютного курса хочет население России. С большой уверенностью можно предположить, что оно выскажется за укрепление рубля, причем образованные и успешные граждане поведут себя точно так же, как основная масса.
Ведь все мы зарплату получаем в национальной валюте. Но стоит успешным и образованным ощутить реальные деньги в кармане, как многие из них пойдут покупать доллары, поскольку прекрасно понимают ненадежность рублевых сбережений.
Что это, двойные стандарты? Ни в коей мере. Человек поступает совершенно искренне как тогда, когда высказывается за рост рубля, так и тогда, когда подрывает его стабильность, отправляясь в обменник.
Этот «несерьезный» пример помогает нам понять логику россиян, которых ныне часто упрекают в неевропейской ментальности, в неготовности к реформам, в стремлении паразитировать на нефтяных доходах. Если взглянуть на массовые опросы, то все они так или иначе демонстрируют патриотизм, идентификацию с властью и почти полный «одобрямс». Однако социология эта в известной степени похожа на наш гипотетический опрос про рубль. Она говорит не о реальной жизни общества, а скорее о стремлении к идеалу.
Реальный же настрой человека трудно засечь массовым опросом. Но если понаблюдать за некоторыми аспектами нашей жизни, обнаруживаются вдруг вещи, которые, казалось бы, не вписываются в привычную картину.
Профессора часто жалуются, что при оценке их работы все реже принимают во внимание публикации в российских изданиях. Зато тот, кто «тиснул статью» в американском журнале, получает большую премию. Что это, низкопоклонство перед Западом и безродный космополитизм? Конечно, нет. Обычный прагматизм, стремление стать частью науки, являющейся ныне наиболее авторитетной. Причем приказ о премии подписывает тот же ректор, который в публичных речах демонстрирует начальству столь необходимую для получения господдержки любовь к Крыму, Китаю, импортозамещению и партии «Единая Россия».
А вот пример из совершенно иной области – с рынка недвижимости. В Петербурге на потенциального покупателя обрушивается реклама шведских квартир, финских домов, евродвушек, евротрешек и даже целых кварталов, названных в честь крупных западных столиц. Прагматично настроенный бизнес прекрасно понимает, каковы реальные приоритеты людей с деньгами, какой образ жизни является для них привлекательным. Никто не пытается втюхать кварталы «Шанхай», «Дубай» или «Мумбаи» успешному человеку, располагающему для покупки недвижимости суммой в несколько миллионов.
Перенесемся с рынка недвижимости в спортивную сферу. Вот где, казалось бы, царит неприкрытый патриотизм. Вот где болеют всегда за своих и искренне ненавидят любых противников. Однако понятие «свои» за последнее время стало у нас чрезвычайно расплывчатым. Мы искренне поддерживаем футбольный клуб, составленный почти целиком из легионеров, хотя среди его противников полно наших сограждан, а порой даже земляков. Причем стоит владельцу клуба сменить легионеров – и вскоре болельщик начинает симпатизировать игрокам, которых освистывал, когда они играли в рядах соперников.
Самый яркий пример относительности нашего патриотизма – это кино. Антиамериканизм удивительным образом сочетается с популярностью Голливуда. В опросах наш человек демонстрирует гневное осуждение американской военщины, но, превратившись из респондента в зрителя, он платит деньги за возможность идентифицироваться с американским морпехом или полицейским. Причем здесь опять-таки нет никаких двойных стандартов. В профессионально сделанном отечественном боевике тот же зритель с удовольствием окажется на стороне нашего десантника или мента. Но Голливуд круче, богаче и опытнее в подготовке зрелищ. А в кино мы приходим именно ради зрелища, а не для демонстрации патриотических чувств. Вот и платим за то, что нам нужно, хоть продукт и изготовлен вероятным военным противником.
Похожая ситуация и на ТВ. Патриотическая «информационно-аналитическая» пропаганда сменяется сериалами и шоу, сделанными на базе заокеанского первоисточника. И миллионы граждан постоянно американизируются, даже если никогда не ходят в кино на Голливуд. Телевизионный опыт показывает, что мы плачем и смеемся примерно так же, как западные люди. У нас с ними близкие психологические реакции. Нас можно завести похожими сюжетами. Мы чувствуем азарт, реагируя на идентичные раздражители, и расслабляемся, прослушав мелодию, которая точно так же нравится жителю Бостона или Копенгагена.
Подобные примеры можно было бы приводить долго. Думается, если какой-нибудь профессор социологии посадит пару въедливых аспирантов покопаться в деталях реальной жизни российских граждан, мы получим о ней больше информации, чем из массовых опросов, при которых люди говорят не о своем повседневном существовании, а о ментальных конструкциях, создаваемых из страхов, желаний и фобий с поправкой на систему промывания мозгов.
Не стоит, впрочем, ругать опросники. Они делают важную вещь, показывая тот мир страстей, в котором живет человек. Только не надо думать, будто там идет речь о реальной жизни.
Человека модернизирующегося общества обычно мучают противоречия. В реальном мире он ориентируется на образ жизни успешных стран – хочет потреблять, как там, отдыхать, как там, развлекаться, как там. Но поскольку для основной массы населения отстающей страны «как там» невозможно, модернизирующееся общество оказывается в состоянии фрустрации. И чтобы защититься от нее, человек выстраивает своеобразный ментальный щит: на самом-то деле мы не отстаем, на самом-то деле мы лучше, честнее, правильнее.
И потребление в соответствии с западными стандартами, и ментальное отторжение Запада в равной степени есть продукт догоняющей модернизации. Примерно так же, мучаясь от противоречий, догоняли Запад в свое время немцы. И в конечном счете догнали, несмотря на то что модернизация в середине ХХ в. сыграла с ними злую шутку.
Дмитрий Травин
Источник: publizist.ru
