Третьего пути участникам гражданской войны в Сирии не дано.
Последние события в Сирии, связанные со сбитием российского Су-24, похоже, становятся «моментом истины» для т.н. сирийской оппозиции. Ведь, по словам министра иностранных дел Сирии Валида Муаллема, именно бойцы этой самой «сирийской оппозиции» расстреляли одного из катапультировавшихся пилотов самолета. Но и без этого трагического инцидента проблема «сирийской оппозиции» уже более чем назрела.
Говорить о сирийской оппозции без кавычек можно было до момента возникновения «Исламского государства» (ИГ) в 2014 году и его быстрого распространения по территории Ирака и восточной Сирии. До этого момента основной был вопрос правления партии БААС (которая, напомню, социалистическая) и президента Сирии Башара Асада. В оппозицию объединились те группировки и политические организации, которые хотели ухода, устранения или силового свержения Асада. Да, противоречия между лагерями были очень острыми, разгорелся вооруженный конфликт, весьма ожесточенный и кровавый.
Между тем на тот момент у обеих противоборствующих сторон было нечто общее. Обе стороны исходили из существования Сирии, как независимого и в целом светского государства.
Так, например, сирийские оппозиционеры образовали сугубо светские политические органы: в 2011 году – Сирийский национальный совет, в 2012 году – Национальную коалицию сирийских революционных и национальных сил. В марте 2013 года было создано Временное правительство с президентом, премьер-министром и кабинетом министров. Хотя, конечно, оппозиция испытывала определенное влияние со стороны исламистов, и Национальную коалицию возглавил имам Моаз аль-Хатиб, в целом, как уже говорилось, принципы были светскими.
Это была классическая ситуация гражданской войны: непримиримого вооруженного столкновения двух или более сторон, с разными политическими программами и взглядами. Именно в рамках этой ситуации работала российская дипломатия, пытавшаяся в 2013-2014 годах найти точки соприкосновения между сторонами, провести переговоры и достичь прекращения вооруженного конфликта. Дипломатия эта не была успешной, как в силу рыхлости и раздробленности самой сирийской оппозиции, так и в силу того, что разные ее группировки внешние участники – западные страны и страны Персидского залива – усиленно превращали в антиасадовское осадное орудие. Сами оппозиционеры были не против, поскольку наиболее деятельные и активные организации объединились в коалицию как раз на условиях непримиримости к Асаду.
Конечно, можно возразить, что у той или другой группы были те или иные мнения, разногласия и несовпадения, но все же, на мой взгляд, важно выделить эту политическую результирующую, которая и делала сирийскую оппозицию определенным политическим субъектом, придавала ей, так скажем, лицо.
Однако, повторю, с появлением ИГ и его продвижением в Сирию ситуация радикально изменилась. Появился третий участник войны, который внес качественные изменения во всю военно-политическую ситуацию. Программа ИГ, как известно, совершенно не предусматривает сохранения Сирии ни как независимого государства, ни, тем более, как светского, демократического государства. Как известно, цель руководства ИГ – создать халифат, или, скажем точнее, халифатоподобное образование, поскольку далеко не все, что делается на их территории, настоящими халифами было бы одобрено. Они стремятся ликвидировать Сирию и образовать на ее месте часть своего халифатоподобного государства.
Вот этот момент, за густой дымовой завесой из сообщений о политических переговорах, о разногласиях по поводу международной коалиции против ИГ, и просто истерии по поводу терактов, был упущен. Между тем он является поворотным событием во всей сирийской эпопее. Он совершенно по-новому ставит вопрос о теперь уже т.н. сирийской оппозиции.
Если какие-то группы сирийской оппозиции все же выступают за сирийскую государственность и ее светский строй, то сейчас, ввиду присутствия ИГ, желающего уничтожить и то, и другое, они должны немедленно примкнуть к Асаду, чтобы защитить, так скажем, предмет их былого спора.
Действительно, какой смысл начинать гражданскую войну по поводу устройства Сирии, если самое это государство может быть уничтожено под корень ордой исламистов?
Если это так, то все группировки, которые придерживаются такой позиции, должны теперь заключить военный союз с Асадом. Если оппозиционные вооруженные силы достаточно многочисленны и боеспособны, то можно образовать Объединенное военное командование Сирии, председателем которого будет главнокомандующий Башар Асад, а его заместителями – командиры наиболее крупных оппозиционных отрядов. Если же отряды небольшие, то к штабу правительственной сирийской армии прикомандировываются представители командования этих отрядов, которые согласовывают совместные боевые действия. Те же группы, которые не имеют свои отрядов, могут осуществлять мобилизацию, охрану тыла, выполнение хозяйственных функций. Думается, что ввиду существования довольно многочисленных отрядов Сирийской свободной армии и курдской Пешмерги, целесообразнее было бы именно объединенное военное командование.
Все политические споры в рамках этого подхода будут разрешаться после завершения войны. Более того, само право участвовать в послевоенном устройстве сирийской государственности получают лишь те политические силы, которые активно участвовали в сражениях против ИГ. Курды здесь на особом положении, поскольку они, даже будучи в оппозиции, сразу выступили против ИГ. В их отношении целесообразнее сразу говорить об образовании курдской автономии. Этот вопрос назрел и уже нет сдерживающих факторов, вроде возражений Ирака и Турции. Выборы, президентские или парламентские, также проводятся после войны. В ходе войны политическая власть и военное командование должны быть консолидированы, и это не должно ставиться под сомнение, даже ради выполнения демократических процедур. Достаточно сказать, что в годы Второй мировой войны в США, Великобритании и СССР выборы не проводились до завершения войны и подписания Потсдамских соглашений.
Конечно, ряд т.н. сирийских оппозиционеров продолжает говорить о том, что они-де не приемлют Асада и требуют проведения срочных президентских выборов. Но в сложившейся ситуации это означает лишь попытку обезглавить командование сирийской правительственной армии.
По большому счету, это попытка открыть ворота игиловцам, и все, кто в Сирии говорит о том, что Асад должен уйти и поскорее, по сути дела, являются сторонниками ИГ. Асад, как мы знаем по опыту уже прошедших лет войны, вовсе не сломался и сохранил контроль пусть над меньшей частью Сирии (около 17% территории), но где живет подавляющее большинство населения, расположена столица, порты, основные промышленные и инфраструктурные объекты. ИГ же контролирует в основном пустынные и малонаселенные районы. Свалить президента, даже затяжной войной, явно не удалось и перспектив у этого особо никаких. В таких условиях идея договориться с «умеренной оппозицией» прямо в ходе войны, которая проводится и американцами, и европейцами, и саудитами, означает дипломатического «троянского коня», призванного политически подорвать Сирию изнутри, обезглавить армию и государство отставкой Асада, или, по крайней мере, посеять разногласия и распри, которые будут неизбежным следствием любой избирательной кампании.
Во-первых, в условиях военного времени и деления Сирии на части, выборы в любом случае будут не особенно легитимными, поскольку часть населения, и весьма немаленькая, в них участвовать не сможет. Во-вторых, внимание силовых структур, как показывает опыт Афганистана, в период выборов будет нацелено не на боевые операции, а на охрану избирательных участков. Но в Афганистане это проходило, поскольку афганским силам безопасности помогал крупный иностранный контингент. И все равно, все выборы были настоящими сражениями, когда армия и полиция отражала нападения талибов на участки и избирательные комиссии. В Сирии иностранных войск нет, и провести выборы означает просто распылить силы армии. Что в наибольшей степени выгодно силам ИГ, которые смогут сравнительно небольшими отрядами захватывать города и районы. В-третьих, выборы создадут все условия для антиасадовской агитации, в том числе и откровенно проигиловской, и этому трудно будет помешать. Наконец, в-четвертых, у западных наблюдателей будут все возможности, чтобы к чему-нибудь придраться (а в условиях воюющей страны выборы и невозможно провести идеально), объявить выборы нелегитимными и усугубить политический кризис. Поэтому, линия должна быть ясной – никаких выборов до окончания войны.
Отсюда вопрос к сирийской оппозиции: вы за кого? Если не за Асада, то за ИГ, со всеми вытекающими отсюда ракетно-бомбовыми последствиями. Тех «оппозиционеров», которые не выбрали – присоединиться к Асаду и воевать за сирийскую государственность, нужно обозначить как союзников, сторонников, приспешников ИГ и, соответственно, бить их. Переговоры с ними, в общем, к настоящему моменту уже бесполезны.
В этом вопросе весьма важна позиция России, как одного из важнейших участников боевых действий против ИГ.
Нужно не покупаться на разговоры об «умеренной оппозиции», о переговорах, и тому подобных симулякров, а нужно поставить вопрос ребром. Когда военная коалиция защитников Сирии сложится, тут можно будет спокойно, за закрытыми дверями обсудить с ее участниками разногласия, выработать приемлемый вариант их разрешения, который и будет реализован после завершения войны с ИГ, когда угроза существованию Сирии будет снята. В этом смысле Россия, можно сказать, участвует в послевоенном устройстве Сирии, на позиции наиболее важного внешнего военного союзника и авторитетного посредника.
Дмитрий Верхотуров
Источник: stoletie.ru
