Интервью экс-министра приборостроения средств автоматизации и систем управления СССР Михаила Шкабардни
Сегодня уже стало привычным, что вся окружающая нас электроника — импортная. Либо так называемое «отвёрточное» производство. Когда у нас только собирают из запчастей, привезённых откуда-то из-за рубежа. Вы же были министром приборостроения и автоматических систем управления СССР. Министром — несуществующей сегодня отрасли. Выходит, у нас не было ни приборов, ни систем управления, ни электроники. Либо всё было такого низкого качества, что и говорить стыдно?
— Ерунда какая-то. Давайте начнём вот с чего. В России до революции 1917 года не было авиационной промышленности. Судостроение, кстати говоря, какое-то было. Приборостроения — не было. Станкостроение было очень слабое. Про электротехнику даже говорить не будем. И — посмотрите на страну после проведения программы индустриализации, когда построены заводы, когда появилась мощность производить. Ведь в конце концов, для этого надо просто взять статистические отчеты за те годы. Хотя бы за последние пятилетки. Например, 1980−1985 годы. Там четко и ясно всё расписано. Какое место стал занимать Советский Союз в различных отраслях народного хозяйства. В Европе — почти по всем направлениям мы занимали ведущие места. Так же, как и в мире. Здесь прогресс настолько был очевидный … Все электростанции, атомные станции, атомный флот — это всё было построено с огромным вкладом приборостроения. Всё. Ведь в России и Советском Союзе были построены первые атомные электростанции, первый атомный ледоход был построен в СССР. Впервые. Всё оборудование, управление техническими процессами — всё это были наши системы управления.
На нашей технике полностью. Подводный флот оснащался системой управления, системой обнаружения судов противника. А космос? Ведь это же известно, и во всем мире приняты достижения Советского Союза. И туда вклад невероятно огромный, в том числе, и приборостроителей. Я получил звезду героя за разработку и успешные испытания комплекса «Энергия — Буран». Это же не шутки. У нас же был построен целый подземный город на Байконуре. Там была размещена, в том числе, вычислительная техника. Программное обеспечение было сделано. Всё, чтобы обеспечить успешное выполнение программы. Всё было очень серьезно. В мелиорации той же. Без приборов нашей отрасли, промышленность просто не могла бы… Мы же ничего купить за рубежом не могли. Всё делали сами.
Потому что нам не продавали?
— Ну конечно, не продавали. На всё более-менее современное было введено эмбарго на поставку в нашу страну. Особенно в последние годы. Когда сегодня говорят про санкции по отношению к нам — ну, это же не новость. Постоянно существовало эмбарго, ещё в свое время, когда мы работали. Были серьезные ограничения по новым технологиям. Электронике, вычислительной технике — в первую очередь. Конечно, это, в общем-то, не очень приятно. Но катастрофы какой-то для нас сегодня я не вижу. Потому, что оборонные отрасли всегда были достаточно самостоятельные. Слава Богу, по-моему, какие-то ресурсы ещё есть. Неприятно это, это будет мешать, сдерживать. Но это можно пережить.
А что экспортировали? Ведь что-то даже экспортировали в капиталистические страны.
— В нашей отрасли была, скажем, часовая промышленность. Где работало около 120 тысяч человек. К 1989 году, мы выпускали порядка 60−65 миллионов часов в год, из которых 30% поставлялось на экспорт.
В страны Запада или для своих социалистических государств?
— Да, на Запад. Мы в Англию, во Францию, в Канаду поставляли много, посылали много. Английская королева даже носила часы производства Угличского часового завода. Вот, я работал на Краснодарском заводе электроизмерительных приборов, мы очень много поставляли на экспорт
Какие именно приборы шли за рубеж?
— Электроприборы — это измерение электрических параметров. Оснащение различных предприятий — электростанций, энергетических систем, метрология и так далее. У нас завод в Краснодаре был единственным в мире, который выпускал потенциометры точностью в пять десятитысячных процента. Не было ни у кого вообще таких приборов. Эти потенциометры сыграли свою большую роль, в том числе, и в оснащении Центра управления полетами. Вы поймите, вот, наш Краснодарский завод электроизмерительных приборов — это 14 тысяч человек. Специальное конструкторское бюро (СКБ), которым я руководил пять с половиной лет. У нас там было 600 человек разработчиков, лаборатории и так далее. У нас там был филиал Всесоюзного института электроизмерительной техники. То есть, это была мощная структура. Был свой экспериментальный цех. Порядка 20 новых приборов только на этом заводе мы делали в год. Мы делали спецразработки быстродействующих самопишущих приборов. Это были устройства для обнаружения подземных ядерных и других взрывов. Это должны были быть сравнительно дешевые, значительно надежные и точные приборы. В обслуживании они были очень простые — там солдат мог обслуживать. Сразу даёт амплитуду, частоту. И по этим параметрам можно определить где и какой мощности происходил. Это я просто как пример привожу. А всего было таких 130−140 научно-исследовательских институтов.
В целом, по отрасли?
— Да. И они были все профилированы. Занимались всеми направлениями. Были специальные институты испытательной техники. Это машины «на разрыв» и так далее. Институты по специальной интроскопии и неразрушающему контролю. Вот, мы видим, когда входим в метро, в вокзалы — все эти установки просвечивания, контроля, детекторы и так далее. Это же всё была наша техника.
Рамки металлоискателей?
— Да, конечно. Но дело не только в рамках. Это же было очень важно и для того же «Бурана». Его бы без такой техники просто не было бы. Понятно, что я говорю только о нашем участке работы. Нужно же было точно всё знать — прочность, состав материалов, физику и всё остальное. И таких направлений полно было. Аналитическая техника. Более 20 заводов и научных институтов.
Это всё, так скажем, победы. А что было плохо?
— Нас иногда ругают, и правильно, по вычислительной технике. Да, у нас были серьёзные отставания. Потому что мы в стране сравнительно поздно добрались к этому. Только после реформ 1965 года был создан Микроэлектронпром.
Вы говорите о косыгинских реформах?
— Да. Шокин Александр Иванович министром прекрасным был. Появился центр электроники в Зеленограде, Институт электронного машиностроения (МИЭМ), Институт электронной техники (МИЭТ). Элементная база у нас, конечно, отставала. Существенно сказывалось, в конечном счете, и на уровне нашей продукции. Но тем не менее, разрывы всё время сокращались. А мы — наше министерство, радиопром, спецсвязь — мы активно начали заниматься выпуском вычислительной техники. Естественно наша техника была, наша электроника в основе. Даже персональные машины мы попозже стали выпускать. Компьютеры. И разрыв у нас всё меньше и меньше становился. И какой-то серьёзной трагедии не было. Причём, что в этом сомневаться? У нас было оборонное вооружение на основе наших собственных разработок, с нашей основой.
С нашей электронной «начинкой». Иногда создаётся впечатление, что если бы мы так «топорно» не свернули в гласность и перестройку с разрушением всей промышленности — то, возможно, имели бы совсем другую ситуацию. Нас «убивали» как конкурентов под демократические лозунги. А после 1991 года только продолжили начатое в 1985 году. И сегодня мы заказываем в другой стране те же «Мистрали»…
— Да… Ну, а что «Мистрали»? Видели на выставке эти вертолеты, которыми должны были оснащаться «Мистрали»? Это у нас же разработали. Даже после всего… Потенциал-то какой остался!
А что осталось?
— Что можно тут сказать. Приборостроения как отрасли нет. Станкостроения нет. Электротехники нет. Электронпрома нет. Спецсвязи нет. Радиопрома нет. Это были — отрасли. А теперь их нет.
И нет даже каких-то «островков», на которые можно опереться?
— Ну, какие-то отдельные заводы — это остатки. Это же были не просто заводы — целые комплексы! У нас есть сейчас завод в Казани — неплохой, работает. А так… Разобрали по частям, продали и перепродали… Ведь министерство приборостроения в СССР было первым и единственным — конечно, не по всем тем форматам, которые были задуманы — предприятия которого, в отрасли перешли на полный хозрасчёт. Мы приносили прибыли. Не просто были самодостаточны, а зарабатывали, приносили государству доход. Ни копейки не брали в общем бюджете. На том же Краснодарском заводе измерительных приборов ежегодно строили, минимум, два жилых дома на сто квартир каждый. Заводская «зиповская» больница — до сих пор одна из самых лучших. И так далее.
Когда сегодня говорят об импортозамещении, каких действий можно ожидать в реальности?
— Не знаю. Возможно, я уже ничего не понимаю. Но как можно — вот нам по телевидению показывают, что кто-то украл или растратил миллиарды — и никакой ответственности никто не понёс. Реальной ответственности. Говорится одно, а в жизни — другое. Если мы уже 25 лет видим одно и то же — и ничего не меняется — то что дальше ожидать? Я не хочу высказывать никаких упреков, ни в адрес правительства, каких-то структур… Они просто не могут.
И насколько долго всё это может продолжаться?
— Надолго. Боюсь, что надолго. Почему я так говорю. Потому что у нас уже выросло другое поколение. В другой среде и с другим пониманием жизни, с другими ценностями. Поколение вышло, к несчастью, слабо образованное. Они не виноваты в этом. Система была расформирована. Нет мотивации к труду, к профессиональной подготовке, нет мотивации к семье. А ведь была система, которая формировала это. Были школы, техникумы, училища, обычные, заводские, вузы. Институты повышения квалификации были в каждом министерстве. Это ведь очень важно. Была Академия народного хозяйства — высший уровень готовили. Это всё разрушили.
Одна из претензий к вам, к советским министрам, в том, что вы не защитили страну. Принимаете?
— О себе я могу сказать. Не как министр. Да. Я был членом ЦК КПСС. И как человека себя ругаю, говорю, что, будучи членом ЦК, наверное, я должен был бы более активную позицию занимать. Но я вам должен сказать, что нельзя сказать, что я молчал. Могу показать большую подборку в «Правде», «Известиях», где неоднократно я публиковал статьи, на которые все наплевали.
Перестройку начал, по сути, один человек — генеральный секретарь КПСС. Сегодня всё снова упирается в решения первого лица государства — президента страны. И достаточно многие говорят о необходимости проведения чистки элиты, «резать» особо зарвавшуюся часть этой элиты.
— Нет, этого никогда не будет, чтоб вы знали.
Почему?
— Для этого нужен человек с особыми качествами. Такой человек вообще рождается очень редко. И я не знаю, в нашей среде родится ли вообще. Такого типа человек, который за это возьмется… Это же очень сложно. И общество должно быть к этому готово. Здесь же надо очень аккуратно всё делать. А мы живем без национальной идеи. У нас нет идеологии. Цели нет. А без цели — неизвестно в какую гавань приплывёт корабль. Причем, национальная идея должна быть общепринята, принята всем обществом. Эта идея должна быть оформлена в Конституции, в Основном законе. Закон должен быть настоящим флагом, знаменем, святыней для любого гражданина нашей страны.
Кто это будет формировать, какие люди, какие общественные или политические силы?
— Сейчас я пока не вижу, кто сегодня это будет делать.
Максим Шалыгин
Источник: prometej.info
