“Вооруженные до зубов” люди, оказавшиеся представителями спецслужб, во главе со старшим следователем по ОВД СОУ ФСБ России по Республике Крым подполковником юстиции Гурьевских ворвались рано утром 2 ноября к известному крымскотатарскому журналисту Лиле Буджуровой.
В доме в это время помимо самой женщины находились ее престарелая мать и восьмилетняя внучка. Был предъявлен документ об обыске в жилище «в целях отыскания и изъятия предметов и документов, свидетельствующих о преступной деятельности Ислямова Л.Э., указывающих на финансирование им экстремистской деятельности, а также иных предметов и веществ, изъятых из гражданского оборота».
Положение, в котором оказалась журналистка, увы, знакомо многим гражданам на просторах России и на Кавказе, в частности. КАВПОЛИТ побеседовал с Лилей Буджуровой спустя неделю после инцидента.
– После обыска вас кто-то беспокоил? Были какие-то процессуальные или иные действия?
– Нет, в пятницу мне вернули всю изъятую у меня технику.
– Вернули с извинениями или без?
Нет, без извинений, естественно. Хотя возврат изъятого в столь короткий срок тоже можно расценивать как некий акт извинения. Потому что так быстро никто ничего никому не возвращает, как вы понимаете.
– Да, конечно. Представители органов что-нибудь сообщили по поводу изъятой техники?
– Нет, ничего. Просто взяли расписку, что я не имею претензий к техническому состоянию. Мне вернули не только технику, но и CD, DVD-диски, 30 видеокассет, древние аудиокассеты.
– А со следователем Гурьевских, который, вероятно, ведет дело против Ислямова, вы виделись, беседовали?
– Я с ним виделась в тот же день, в который был произведен обыск. Потому что вечером того дня он позвонил мне и сказал, что они готовы мне вернуть айфон, я приехала в ФСБ, и мне его вернули. А потом мы с ним общались, только когда он мне позвонил по телефону и сказал, что они готовы вернуть мне оставшиеся изъятые у меня вещи.
– Вас допрашивали?
– Нет. И это меня, если честно, несколько удивило. Потому что, исходя из той практики, которая в Крыму в последнее время, сразу после обыска человек вызывается туда, препровождается, будем так говорить, в органы, где с ним проводится опрос, допрос и так далее.
В отношении меня не было этого произведено. Меня ни о чем не спрашивали – кроме того, что в начале обыска поинтересовались: есть ли у меня материалы, которые бы доказывали финансовую поддержку экстремизма.
– Со стороны именно Ислямова?
– Да, именно со стороны Ислямова.
– Вы ранее работали под началом Ленура Ислямова?
– Да. У нас никогда не было, скажем так, дружеских отношений. Это были отношения нанимателя и работника. На телеканале ATR я не работаю с середины мая этого года. поэтому профессионально нас тоже ничего уже не связывает.
– Ни в коем случае не буду интересоваться вашей оценкой деятельности Ислямова, но хотелось бы узнать ваше мнение о сегодняшней ситуации с телеканалом ATR.
– Я вообще, как любой телевизионщик, мало смотрю телевизор. Мне достаточно того, что я живу в ленте новостей в интернете… Но совершенно объективно у нынешнего ATR значительное снижение уровня.
Оно объясняется прежде всего тем, что сейчас там все приходится начинать с чистого листа. Но главное – тем, что ATR – единственный в мире крымско-татарский телеканал – оторван от своего зрителя, оторван от родной земли. А это всегда болезненно. Кроме того, там в Киеве есть кадровая проблема, отсутствует ресурсная база.
– Лиля, а вы как журналист себя сейчас где реализуете, если не секрет?
– Я с 1994 года работаю в агентстве France Presse и продолжаю работать. Помимо этого, на руинах телеканала АTR мы – те, кто не уехал в Киев, а остались в Крыму – создали студию-продакшн, которая называется «Карадениз» (в переводе с крымско-татарского «Черное море»). И сейчас пытаемся выживать в рамках этой структуры.
Это зарегистрированное предприятие. Сейчас у нас есть уже кое-какие заказы, мы сделали за это время один документальный фильм. Мы предлагаем свои услуги в изготовлении любой телевизионной продукции – рекламные и документальные фильмы, политические программы, детские программы, то есть весь тот опыт, которая мы наработали, работая на АTR, мы реализуем теперь, работая уже от имени членов продакшна.
– У вас есть проблемы?
– У нас, конечно, определенные проблемы. Потому что мы пока еще не раскручены. И еще – что студия-продакшн тоже должна получить регистрацию Роскомнадзора. Так это или нет, мы сейчас тоже выясняем. И, можно сказать, мы тоже начинаем с чистого листа.
– Ваш проект инвестируется частными лицами?
– Да, частными. Но мы на хозрасчете. Нам заказывают, мы делаем. Это бизнес.
– А с тем крымско-татарским каналом, который организовался при поддержке правительства Крымской республики, вы не хотели бы сотрудничать?
– Судя по тому, как они работают, у них тоже проблема. Потому что, по-моему, было заявлено, что вещать начнут в апреле, а в итоге тестовый эфир пошел лишь в сентябре.
– А что у них за сложности?
– Нехватка кадров. Прежнее АTR было совершенно уникальной структурой. Главным при приеме на работу было условие – это трехязычие: украинский, русский, крымско-татарский. Причем не просто знание, а с перспективой телевизионного вещания, говорения. Даже исключая в современных условиях знание украинского языка, это достаточно серьезный вопрос – владение языками.
– Так у вас нет желания слиться с новым телеканалом, или вас не звали туда?
– Звали. Звали и командой, и по отдельности каждого журналиста. Поступали такие предложения. Но у меня нет желания работать на этом канале.
Во-первых, у нас есть своя команда, и за время тех испытаний, что мы прошли, эта команда стала, можно сказать, семьей, и делать что-либо в одиночку у нас не получится, мы все делаем командой, сформированной командой.
Вторая причина: мне не хотелось бы работать на телеканале государственном, ведь не смотря на декларации, это не общественное телевидение. Потому что оно, по сути, под крышей республиканского комитета по делам национальностей, то есть государства.
И еще одна причина: люди, которые сейчас там работают, не очень порядочно себя вели в тот момент, когда закрывали телеканал АTR. Я не нахожу в себе мотивов, которые позволили бы мне стать их коллегой.
– Вы говорили о родной почве. Действительно, большая часть крымско-татарского народа вернулась из изгнания в последние 25 лет. А теперь некоторые вновь были вынуждены уехать. У вас самой нет ли мысли покинуть Крым?
– У меня не было такой мысли, я никогда не уеду из Крыма. Хотя… никогда не говори никогда. Понятно, что если вопрос будет стоять о безопасности моей семьи… Но пока нет. Враги не дождутся.
– В сегодняшнем Крыму как живется?
– Находиться возможно, работать – пока нет.
– А что изменилось в Крыму после присоединения к России?
– Для меня изменилось все. По сути дела, наша прежняя жизнь – как жизнь любого человека и в личностном плане и в творческом плане – она была перечеркнута, а теперь мы пытаемся на обломках нашей прежней жизни закладывать какой-то фундамент. Как вы понимаете, это всегда сложно.
– Это касается всех крымских татар?…
– Я не могу говорить от лица народа, я говорю о себе, я воспринимаю это именно таким образом.
u� tx� �� 0px; text-transform: none; white-space: normal; widows: 2; word-spacing: 0px; -webkit-text-size-adjust: auto; -webkit-text-stroke-width: 0px; “>– У вас есть проблемы?
– У нас, конечно, определенные проблемы. Потому что мы пока еще не раскручены. И еще – что студия-продакшн тоже должна получить регистрацию Роскомнадзора. Так это или нет, мы сейчас тоже выясняем. И, можно сказать, мы тоже начинаем с чистого листа.
– Ваш проект инвестируется частными лицами?
– Да, частными. Но мы на хозрасчете. Нам заказывают, мы делаем. Это бизнес.
– А с тем крымско-татарским каналом, который организовался при поддержке правительства Крымской республики, вы не хотели бы сотрудничать?
– Судя по тому, как они работают, у них тоже проблема. Потому что, по-моему, было заявлено, что вещать начнут в апреле, а в итоге тестовый эфир пошел лишь в сентябре.
– А что у них за сложности?
– Нехватка кадров. Прежнее АTR было совершенно уникальной структурой. Главным при приеме на работу было условие – это трехязычие: украинский, русский, крымско-татарский. Причем не просто знание, а с перспективой телевизионного вещания, говорения. Даже исключая в современных условиях знание украинского языка, это достаточно серьезный вопрос – владение языками.
– Так у вас нет желания слиться с новым телеканалом, или вас не звали туда?
– Звали. Звали и командой, и по отдельности каждого журналиста. Поступали такие предложения. Но у меня нет желания работать на этом канале.
Во-первых, у нас есть своя команда, и за время тех испытаний, что мы прошли, эта команда стала, можно сказать, семьей, и делать что-либо в одиночку у нас не получится, мы все делаем командой, сформированной командой.
Вторая причина: мне не хотелось бы работать на телеканале государственном, ведь не смотря на декларации, это не общественное телевидение. Потому что оно, по сути, под крышей республиканского комитета по делам национальностей, то есть государства.
И еще одна причина: люди, которые сейчас там работают, не очень порядочно себя вели в тот момент, когда закрывали телеканал АTR. Я не нахожу в себе мотивов, которые позволили бы мне стать их коллегой.
– Вы говорили о родной почве. Действительно, большая часть крымско-татарского народа вернулась из изгнания в последние 25 лет. А теперь некоторые вновь были вынуждены уехать. У вас самой нет ли мысли покинуть Крым?
– У меня не было такой мысли, я никогда не уеду из Крыма. Хотя… никогда не говори никогда. Понятно, что если вопрос будет стоять о безопасности моей семьи… Но пока нет. Враги не дождутся.
– В сегодняшнем Крыму как живется?
– Находиться возможно, работать – пока нет.
– А что изменилось в Крыму после присоединения к России?
– Для меня изменилось все. По сути дела, наша прежняя жизнь – как жизнь любого человека и в личностном плане и в творческом плане – она была перечеркнута, а теперь мы пытаемся на обломках нашей прежней жизни закладывать какой-то фундамент. Как вы понимаете, это всегда сложно.
– Это касается всех крымских татар?…
– Я не могу говорить от лица народа, я говорю о себе, я воспринимаю это именно таким образом.
Рустам Джалилов
Источник: kavpolit.com