Российские власти возбудили уголовное дело по статье “вандализм”против художника-акциониста Петра Павленского, устроившего перформанс с поджогом двери здания Федеральной службы безопасности на Лубянской площади.
В ночь на понедельник Павленский опубликовал в интернете видеозапись акции под названием “Угроза”. На кадрах видно, как он позирует перед горящей дверью здания.
Свои действия художник назвал “перчаткой, которую бросает общество в лицо террористической угрозе”. При этом под “террористической угрозой” Павленский, как следует из комментария к видеозаписи, понимает методы работы ФСБ. “Федеральная служба безопасности действует методом непрерывного террора и удерживает власть над 146 000 000 человек”, – утверждает художник.
Ранее Павленский уже организовывал громкие перформансы, в ходе наиболее известного из них он прибил свою мошонку к брусчатке на Красной площади.
Русская служба Би-би-си поговорила с художником, ректором Института “База” и основателем арт-группы “Движение Э.Т.И.” Анатолием Осмоловским о недавнем перформансе Павленского и российском акционизме.
Би-би-си: Как художник что вы думаете об этой акции?
Анатолий Осмоловский: Эффектно, конечно. С использованием огня всегда все эффектно. Естественно, это не значит, что здесь не нарушен уголовный кодекс. Я думаю, что это порча государственного имущества.
Би-би-си: Может ли искусство выходить рамки закона?
А.О.: Это выбор самого художника. Это его риск. Конечно, бывает так, что переступает. В разных обществах по-разному реагируют на это нарушение. Иногда к этому относятся снисходительно, иногда – серьезно, начинают репрессивные методы. Но в принципе я говорил с самого начала, что у нас в России создана такая атмосфера, что все будет идти только по нарастающей – я имею в виду противостояние современной культуры и нашего политического класса, который находится у власти.
Би-би-си: Станут ли такие художники проявлять себя активнее или наоборот?
А.О.: Я думаю, что все будет идти по пути противостояния, и не знаю, до какой степени это может дойти. Конечно, философ Подорога верно сказал, что в тот момент, когда начинают работать реальные репрессивные механизмы, довольно сложно называть такие жесты искусством. Вот, например, если сейчас на Павленского будет заведено уголовное дело и он, не дай Бог, сядет в тюрьму, то есть будут серьезные репрессивные последствия, то в этот момент очень сложно будет к этому относиться как к искусству. Потому что когда человек садится в тюрьму, невозможно высказать свое квалифицированное мнение по этому поводу. Если ты будешь говорить, что это плохое искусство, ты будешь таким образом еще больше “топить” человека, находящегося в тюрьме. Если будешь говорить, что это хорошее искусство, все будут думать, что ты говоришь это неискренне – то есть не квалифицированно, а просто для того, чтобы спасти его от каких-то последствий. Поэтому все это уже переходит в область скорее не искусства, а политического жеста. Политического жеста прямого действия с определенным символическим смыслом.
Би-би-си: Если смысл подобных перформансов – привлечь внимание к определенной проблеме, то достигают ли акции российских художников этих целей?
А.О.: Я не уверен, что задача подобного типа перформансов – это привлечь внимание к какой-то проблеме. Я думаю, ему был интересен сам образ горящей двери. Мне кажется, он такой… достаточно интересный. Другое дело, что этот интересный образ, повторяю, нарушает уголовный кодекс. На Красной площади тоже довольно сильный был жест.
Он ставит диагноз обществу. Художник, как говорил философ Делез, – клиницист цивилизации, человек, который ставит диагноз обществу. И в этом смысле он создает образ этого общества: горящая дверь ФСБ – это образ, довольно многозначительный. Поэтому то, чем занимается художник – это создание образов, которые привлекают внимание и либо являются, либо не являются адекватной метафорой состояния общества в данный момент. Вот чего добивается Павленский.
Он, естественно, не добивается того, чтобы сгорело ФСБ, всё целиком. Он создает образы. Образы начинают овладевать сознанием художника, и он начинает воплощать их в жизнь.
Image copyrightReutersImage captionВ октябре 2014 года Павленский, сидя на заборе института психиатрии им. Сербского в Москве, отрезал себе ножом мочку правого уха и посвятил акцию российской системе судебной психиатрии
Я думаю, что, конечно, это все еще искусство и не до конца активизм, но это же все находится в некотором диалоге с обществом – как общество на это отреагирует? Какова атмосфера в обществе? Какова атмосфера общества в отношении не только Павленского, но и искусства вообще? Например, в западных странах же не существует такого радикального активизма.
По какой причине? Ну во-первых, потому что в 60-х годах это все было, и с этого момента произошли очень серьезные изменения. А здесь у нас, в России, не существует развитой инфраструктуры искусства, музеев, где была бы какая-то достаточно интенсивная своя жизнь, где уровень проблем бы ушел в другую сторону. Отсутствие инфраструктуры, отсутствие трибуны в каком-то смысле заставляет художников выходить на улицу и совершать достаточно жесткие действия. Так что это процесс многослойный, разный.
Би-би-си:Вы говорили об эффектности этой акции. В чем залог “успеха” перформанса?
А.О.: Есть ряд определенных приемов, которые приводят к достаточно эффектным результатам. Огонь – вообще чрезвычайно эффектный инструмент. Например, известно, что люди, сидящие перед костром, довольно долго могут смотреть на языки пламени, это привлекает внимание само по себе. Естественно, что в кино используются горящие дома, двери и так далее – это все один из элементов привлечения внимания и концентрации образа. В том числе и голое человеческое тело, в частности, которое Павленский использует. Такие достаточно не то что банальные, но лежащие на поверхности образы.
Би-би-си:Почему на Западе больше нет художественного активизма – дело только в инфраструктуре?
А.О.: На Западе в 60-е годы были подобные жесты и действия. В 60-е, 70-е годы, например, Крис Берден – один из известнейших активистов и акционистов – прибивал себя к капоту Фольксвагена, реально прибивал, в него стреляли из ружья, в руку. Он стрелял в пролетающий самолет из пистолета, ну и так далее.
Причин, почему таких акций нет сейчас, несколько. Первая – это, конечно, развитая инфраструктура музеев – уровень художественной рефлексии и художественные задачи находятся просто уже в другом месте. Второе – все эти перформансы документированы, каталогизированы, описаны, о них написаны монографии, и они уже стали историей искусства. Никто не будет заниматься повторением того же самого. Третье – общество, то есть, прежде всего, мыслящий класс, находится в той или иной степени с режимами и правительствами своих стран в каком-то более или менее разделяемом консенсусе. То, что у нас в России находится под большим вопросом.
Би-би-си: Если говорить о второй причине – насколько много в России еще неохваченных форм и жанров?
А.О.: Еще до Pussy Riot я считал, что вся эта тематика уже закончена, потому что в 90-е годы несколько человек этим занимались, и довольно активно. Поэтому, когда началась вторая волна перформансов, сначала мне показалось это достаточно второстепенной активностью.
Но потом я свое мнение изменил, потому что они стали достаточно жестко действовать и привлекли внимание, а это важно. Если мы посмотрим на российское общество – у нас, если кто-то вспоминает об искусстве, то только в связи с действиями Павленского или Pussy Riot.
То есть художественная деятельность в принципе не привлекает внимания. Это показывает состояние интересов общества, его настрой.
Это же ненормально. А в этой ненормальной ситуации люди берут микроскоп и начинают бить микроскопом по голове.
Источник: bbc.com