Советник президента РФ, академик Сергей Глазьев продолжает представлять на экспертных площадках тезисы программы выхода на траекторию устойчивого роста экономики. Доклад, презентованный Совбезу РФ 15 сентября, сторонники ученого называют прорывным, а либеральные оппоненты – “экзотическим” (по сравнению с урезанием “социалки” и повышением пенсионного возраста, пожалуй, это так).
Среди предложенных мер – избирательное ограничение движения капитала, увеличение денежного предложения, введение стратегического планирования на рыночных “началах”, отказ от рекомендаций “извне” и ряд других инициатив, успех которых экспериментально был проверен историей страны. О причинах подобострастного следования наших денежных властей заветам Международного валютного фонда, “тормозах” экономического развития и необходимости активизации сил в борьбе против “самоустранения” государства экономист Сергей Глазьев рассказал в эксклюзивном интервью Накануне.RU.
Вопрос: Сергей Юрьевич, в первую очередь не могу не спросить о текущем положении дел. Минфин вновь предрекает девальвацию рубля к концу года. Это явление уже становится “традиционным” для российской экономики. Ведомство объясняет эту тенденцию, в том числе, сезонностью, которая из года в год одинаковая, и согласно которой к концу года всегда стоит ждать ослабления…
Сергей Глазьев: Как раз к концу года происходит ревальвация нашей национальной валюты. Рубль усиливается, так как предприятия-экспортеры продают валютную выручку для уплаты налогов. Я замечу, что любое колебание – плохо. Курс должен быть стабильным. Неслучайно в Конституции зафиксирована норма о том, что Центральный банк отвечает за устойчивость рубля. Движение рубля вверх так же плохо, как его движение вниз. При падении рубля спекулянты наживаются на обесценении доходов граждан. Девальвация ведет к снижению покупательной способности, зарплат, пенсий. Когда рубль идет вверх, падает товароспособность наших производителей. Такая раскачка способна угробить любую экономику. Если стояла задача нанести максимальный вред экономике, то приходится констатировать, что она успешно реализована вследствие решения о переходе к плавающему курсу рубля.
Вопрос: Такой подход – мерить “сезонами” больше напоминает колхозный рынок. Приходится констатировать, что на соседних прилавках год выдался более урожайным на “валюты”. Чем же занимаются наши денежные власти?
Сергей Глазьев: Они выполняют рекомендации МВФ, не вникая в реально существующие механизмы, используют модели, которые не отражают реальности, но позволяют придать наукообразие ориентирам, которые они получают из Вашингтона.
Если говорить о целях “Вашингтонского консенсуса”, под которым понимается та политика, к которой склоняются наши денежные власти, то это обслуживание интересов иностранного финансового капитала, в том числе спекулятивного. Требование о запрете введения валютных ограничений закреплено в уставе МВФ и является для российских денежных властей “священной коровой”. Но для российской экономики свобода движения капитала автоматически выгод не приносит.
Наоборот, мы сейчас являемся донорами мировой финансовой системы, и отдаем туда гораздо больше, чем получаем. Догма о недопустимости введения валютных ограничений обходится нам в 100-120, а иногда 150 млрд долларов [в год]. 95% операций, совершаемых на бирже, – спекулятивные. Хаос на финансовом рынке стал следствием открытости нашей финансовой системы, которая сегодня управляется извне.
Такая политика приносит немалые выгоды спекулятивному капиталу, который извлекает сверхприбыль на дестабилизации экономики. Доходность операций на московской бирже составляет порядка 80%. Так, производство падает на 5%, а объем оборота на московской бирже вырос в два раза. Во всех странах мира денежные власти озабочены, прежде всего, борьбой со спекулятивными перегибами.
Вопрос: Насколько известно, правила “Вашингтонского консенсуса” применяются, прежде всего, в слабых экономиках стран третьего мира. Неужели мы осознаем себя “слабыми”, если так прилежно ориентируемся на этот “свод правил”?
Сергей Глазьев: Да, они возникли в 1980-е гг., когда западные страны встали перед фактом разворовывания кредитов, которые давались слаборазвитым странам – прежде всего, в Африке. Для того, чтобы ограничить свободу использования денег такими правителями, был разработан простой свод правил, смысл которых сводится к тому, чтобы не дать государствам-заемщикам возможность проводить самостоятельную макроэкономическую политику, и при этом обеспечить максимально благоприятные условия для международного капитала.
Исходя их этих догм выстроена модель, предписывающая государству ограничительную денежную политику (то есть возможность эмитировать деньги только под покупку иностранной валюты) и разрешающая тотальную приватизацию в ситуации полной открытости в интересах иностранного капитала, у которого больше возможностей. Эта политика была распространена на постсоветское пространство. В качестве механизма принуждения была использована задолженность СССР в порядка 120 млрд долларов. Поскольку Россия не могла выплачивать долги, валютный фонд начал диктовать условия о реструктуризации этих долгов в обмен на проведение политики “Вашингтонского консенсуса”.
В результате мы получили полное подчинение развития нашей экономики внешним интересам. Именно поэтому она стала сырьевой, поскольку деньги разрешалось эмитировать только под покупку долларов и евро. Доля сырьевых отраслей росла при разрушении машиностроительного комплекса и деградации производства.
Вопрос: Но если говорить о тех долгах, то 90-е для нас давно позади, и самое время выстраивать независимую экономическую политику? Ваш доклад для комиссии Совбеза называют революционным, скандальным и даже экзотическим. Вокруг плана много дискуссий и споров. Однако, если я правильно понимаю, в нем не так много экзотики. Некоторые положения Вы выдвигали и ранее. Почему именно сейчас это вызывает столь большой резонанс?
Сергей Глазьев: Сам доклад исходит из научных знаний о том, как устроено воспроизводство современной экономики. Эти закономерности изучены наукой и позволяют выработать рекомендации, необходимые для вывода нашей экономики на траекторию устойчивого роста. Среди них есть ряд положений, которые затрагивают интересы весьма влиятельных коммерческих структур. Для того, чтобы дать экономике дешевые “длинные” деньги, необходимо обеспечить контроль за их целевым использованием. Этого очень не хотят государственные банки. Сегодня они играют доминирующую роль в финансовой системе РФ – 70% активов. Их управленцы считают, что они вправе распоряжаться этими деньгами так, как им заблагорассудится – манипулировать процентной ставкой, выкручивать руки предприятиям-заемщикам, получать сверхприбыли на ростовщических ставках и отчитываться перед государством только финансовыми показателями. Они не хотят, чтобы государство контролировало движение денег в собственных банках. Это первая влиятельная сила, которая мешает развитию разумной экономической политики сегодня. Вторая сила – офшорная олигархия, которая привыкла скрывать доходы от налогообложения, уходить от российского законодательства в англо-саксонскую юрисдикцию. Для них реализация системы мер по противодействию утечки капитала неприемлема, поскольку затрагивает их образ жизни.
Вопрос: К теме деофшоризации… Объявленная главой государства амнистия капиталов должна завершиться к концу 2015 года. Сейчас принято решение о ее продлении. Что это – показатель неэффективности такой меры? Как Вы оцениваете итоги этой “антиофшорной” кампании?
Сергей Глазьев: Я плохо понимаю те надежды, которые связаны с этой мерой. Она предполагалась как дополнение к пакету законодательных инициатив по деофшоризации и исходила из принципа “не только кнут, но и пряник”. Но дело в том, что офшорные олигархи легко возвращают свои деньги под видом иностранных инвестиций. Режим правовой защиты иностранных инвестиций намного привлекательнее, чем просто амнистия. Им выгоднее вести обмен капиталами, чем прийти и “легализоваться”. Думаю, мы вряд ли получим итог по оттоку капитала менее 100 млрд долларов [из России за 2015 г.].
Вопрос: Ваши либеральные оппоненты критикуют предложение “напечатать деньги”, мол, это приведет к еще большей инфляции, которую так фанатично пытается побороть Центробанк. Так все-таки, какой эффект принесет рост денежного предложения?
Сергей Глазьев: Все предложения, изложенные в докладе, просчитаны и опираются на четкое понимание взаимоотношений между денежным обращением и производственной сферой. Они нелинейные, имеют разную природу. Еще Кейнс обращал внимание: если факторы производства используются не в полной мере, то следует увеличивать количество денег, чтобы обеспечить их загрузку и выйти на оптимальный уровень. В обратном случае – при “эксплуатации” всех факторов производства – дальнейшее увеличение денежной эмиссии приведет к инфляции.
Сам Центробанк исходит из модели оценки разрыва выпуска – величины, которая показывает разницу производства экономики по отношению к оптимальному уровню. Регулятор признает кейнсианский подход, но разрыв выпуска оценивает неадекватно: использует устаревшую модель с кривой Филлипса, где пытается уровень производства мерить через уровень безработицы (там 5% – это нормальный показатель).
Эти модели неадекватны, не учитывают скрытую безработицу, которая сегодня составляет около 20%. То есть мы можем поднять выпуск промышленности на 20%, не прибегая к увеличению занятости. Во-вторых, 40% производственных мощностей сегодня простаивает – этот фактор тоже не учитывается. Их загрузка требует увеличения объема выдачи кредитов.
При увеличении объема денег на эти цели вы получаете выпуск промышленной продукции, повышение эффективности, снижение издержек за счет роста масштабов производства. Инфляция в этом случае, наоборот, снижается. Этот эффект мы многократно проверяли на нашей экономике. Такие же итоги демонстрировала китайская, европейская экономики в период роста. Ситуация монетизации, увеличения денежного предложения вопреки тому, что говорят монетаристы, ведет к снижению инфляции.
К сожалению, они не понимают таких элементарных вещей. Денежные власти исходят их того, что деньги – это буквально золотые монеты. Поэтому они распространяют на них законы спроса и предложения товара. Это большая примитивизация.
Вопрос: А почему экономический блок правительства так страшится запуска печатного станка под конкретные адресные цели? Или, все же, речь идет о доступном кредитовании?
Сергей Глазьев: Я не предлагаю запускать печатный станок, а рекомендую перейти к денежно-промышленной политике по образцу европейского, американского, японского или китайского опыта. Такая политика предполагает управление движением денег. Если мы обеспечиваем их целевое использование, мы можем контролировать скорость их обращения и можем посчитать инфляционный или дефляционный эффект.
Не надо забывать, что можно иметь инфляцию при снижении денежной массы. У монополистов появляются дополнительные преимущества – они могут взвинчивать цены и легко брать кредиты под любые процентные ставки. Мы имели такой пример сжатия денежной массы при росте инфляции в 1990-е гг. То же самое происходит сегодня. Денежные власти стараются эти закономерности не замечать, потому что обслуживают силы, которые устраивает нынешнее положение дел.
Вопрос: Важнейшим фактором устойчивого роста является необходимое участие государства в регулировании рынка. Еще в стратегии опережающего развития России Вы предлагали сформировать механизм стратегического планирования. Как Вы считаете, почему за это время предложение так и не было услышано? И отличается ли тот механизм, который Вы предлагали ранее, от того, что описан в новом докладе?
Сергей Глазьев: Изменилось понимание того, как может использоваться политика для целей развития экономики в связи с западным опытом. Впервые за десятилетия истории промышленной политики западные страны перешли к активному использованию денег в качестве инструмента. Раньше переход на новый технологический уклад шел через усиление роли государства путем увеличения госрасходов, через гонку вооружений и финансировался за счет дефицита бюджета. Сегодня западные страны пошли по другому пути – они наращивают денежную эмиссию. При этом бюджет остается сбалансированным. Это более эффективный способ стимулирования структурных изменений, поскольку не создает дополнительную нагрузку на текущие расходы государства.
Вопрос: А какую альтернативу нам дает финансово-экономический блок – повышение пенсионного возраста, урезание социальных расходов, постоянные качели на валютном рынке, падение ВВП… Разве это не показатель банкротства такой модели и необходимости принимать новые нестандартные решения?
Сергей Глазьев: Финансово-экономический блок пытается переложить тяжесть кризиса на население. Его чиновники спокойно смотрят на взвинчивание цен монополистами, на сверхприбыли банков. Создав искусственно кризис, загнав экономику в стагфляционную ловушку, денежные власти не желают признавать своих ошибок, пытаются списать все проблемы на внешние факторы, а в действительности политика “ничего не делать” в макроэкономике оборачивается несбалансированностью бюджета, сокращением расходов, падением реальных доходов населения, ВВП, уровня жизни и углублением кризиса.
Вопрос: В своей стратегии опережающего развития Вы предлагали изъять у нефтяных кампаний, предприятий других отраслей добывающей промышленности неэксплуатируемые свыше трех лет скважины и другие месторождения природных ресурсов с целью их последующей передачи в эксплуатацию заинтересованным арендаторам. То же в программе касается и сельхозугодий. Эта техника “Робин Гуда” все еще актуальна?
Сергей Глазьев: Я бы не сказал, что это метод “Робин Гуда”. Это принцип эффективного хозяйствования. Если мы хотим увеличить производство, то нужно вовлекать в экономический оборот простаивающие ресурсы. Кроме того, это метод демонополизации экономики.
Крупные игроки могут закрыть половину своих заводов и иметь меньше издержек, при этом получать сверхприбыль за счет лишь увеличения цен. К сожалению, такой способ не реализуется, так как монополисты имеют очень серьезное влияние на проводимую политику во всех сферах – не только в макроэкономике, но и в сфере прав собственности.
Вопрос: Владимир Путин в ходе встречи с инвесторами на полях Гран-При в Сочи заявил, что власти России намерены и дальше придерживаться либерального курса в сфере валютного регулирования. Отменяет ли это инициативу частично ограничить движение капитала?
Сергей Глазьев: Либеральный курс вовсе не означает отказа от избирательных валютных ограничений. Существует множество примеров в других странах, которые доказывают необходимость введения специальных мер по предотвращению спекулятивных атак. Валютный финансовый рынок существует не для них, а для того, чтобы страны могли обмениваться своими материальными ценностями. При переходе такого рынка под контроль спекулянтов мы имеем дестабилизацию, которую наблюдает реальный сектор.
Все страны мира занимаются валютным контролем. Франция ввела налог Тобина, США ввели ограничения на иностранные инвестиции в сферах, затрагивающих их стратегические интересы. В Японии, Китае весь рынок под контролем государства, и спекулянтов просто наказывают. Наконец, в Лондоне финансисты, замеченные в спекуляциях, “клеймят” колоссальными штрафами и изгнанием с рынка. Введение этих норм – не либертарианство, которое предполагает самоустранение государства от ответственности за экономику. Даже в традиционно либеральной Англии с либертарианством покончили еще 100 лет назад, как с тупиковым и вредным направлением для общества, которое ведет к хаосу.
Вопрос: 29 октября прошли первые “Примаковские чтения” в память о выдающемся политике. В этот день Вы также презентовали свой доклад перед учеными РАН. В этом есть что-то символическое?
Сергей Глазьев: Программа деятельности правительства Евгения Примакова, к которой я тоже имел определенное отношение, является примером успешной реализации того подхода, который заложен в моем докладе. В короткий период правительству и Центробанку удалось одновременно обеспечить наращивание производства промышленности на 20% и снижение инфляции в четыре раза. Сделано это было вопреки рекомендациям МВФ через стабилизацию курса валюты. Была жестко зафиксирована валютная позиция коммерческих банков. Фактически Виктор Геращенко ввел валютный контроль. На этом фоне Центробанк увеличил кредитование, не стал повышать процентные ставки. Рост производства повлек снижение цен и стабилизацию макроэкономической ситуации в стране. Предлагаемый в докладе подход экспериментально проверен и успешно зарекомендовал себя в период правительства Примакова.
Власть относилась с большим уважением к Евгению Максимовичу, но к его рекомендациям, к сожалению, не прислушивалась. Позиция апологетов нынешней политики простая: они не вступают ни в какую полемику, ведут себя как сектанты, верят в свои догмы и не считают нужным их менять.
Вопрос: Допустим, та система мер, которую Вы предлагаете, согласована с высшим руководством. Кто должен, а главное, может реализовать все те разумные предложения в довольно сжатые сроки? Стоит ли говорить о смене в кадровом составе? О “штрафных” мерах за невыполнение?
Сергей Глазьев: Поскольку мы живем в правовом государстве с рыночной экономикой, то система взаимоотношений между бизнесом и государством должна строиться на договорной основе. Индикативные планы, которые заложены в основу предлагаемой денежно-промышленной политики, должны оформляться через контракты. В них бизнес берет на себя обязательства наращивать производство и повышать его эффективность, а государство обеспечивает макроэкономическую стабильность и доступ к кредитным ресурсам.
Чтобы этот механизм заработал, нужна система организации такого планирования, где государство выступает в роли координатора и обеспечивает коммуникацию между бизнесом и наукой, а также потребителями. Такого рода структуру – можно назвать ее комитет по стратегическому планированию – нужно создавать на коллегиальной основе и делегировать ей формализацию этих соглашений с соответствующим механизмом ответственности.
Я в свое время предложил закон об ответственности за уровень жизни в стране, где предполагался механизм политической ответственности правительства за выполнение целевых показателей, установленных законодателями. К сожалению, он не был поддержан думским большинством.
Вопрос: Вас на всех мероприятиях представляют не только как экономиста, но и как советника президента РФ. Однако нигде нет информации о том, как наш глава государства реагирует на высказанные Вами идеи? Можете поделиться?
Сергей Глазьев: Интерес к этой работе есть. Мы проводили встречи президента с ведущими учеными. Сейчас к нам присоединилась “Деловая Россия”, бизнес стал более активно участвовать в работе по формированию альтернатив этому курсу самоустранения государства от ответственности. Я убежден, что жизнь докажет нашу правоту.
Вопрос: Вы уже были частью большой политики. Ваш “камбэк” на политическую арену сегодня возможен? Не хотите ли Вы использовать этот инструмент как возможность поставить вопрос о вотуме недоверия правительству РФ, как это было сделано в 1994 году?
Сергей Глазьев: Я 10 лет жизни отдал работе в Госдуме, пока не убедился, что очевидно и по конституционному распределению полномочий, что нижняя палата не является органом власти. Она практически лишена полномочий, ни на что особо не влияет. Если в первой ГД мы сами писали законы, то в третьей-четвертой доля депутатских инициатив неумолимо сокращалась и к настоящему моменту достигла почти нулевой отметки. У меня нет таких планов.
Вопрос: И позвольте небольшое, как говорят, лирическое отступление в завершение нашей беседы… 4 ноября страна праздновала День народного единства. Вместе с тем большая часть населения привыкла считать праздничной дату 7 ноября. В этой связи звучат мнения о необходимости введения “осенних каникул исторического примирения”. Как Вы оцениваете такие предложения?
Сергей Глазьев: Это, конечно, хорошая идея, но рабочих дней уже “меньше половины” в году: мы можем остаться без своего производства. Единство народа обеспечивается не праздниками, а гармоничной политикой – когда государство создает такую систему регулирования деятельности, в которой работа бизнеса на получение прибыли автоматически влечет повышение уровня жизни граждан.
Источник: nakanune.ru
