В настоящий момент мы, очевидно, находимся в начале третьей с 1945 года серьезной попытки выяснить, могут ли Советский Союз и Запад сосуществовать на этой планете в условиях относительной стабильности и низкого уровня напряженности. Первая подобная попытка была предпринята сразу после окончания Второй мировой войны, вторая — в годы непосредственно после смерти Сталина. Вполне вероятно, историки обозначат хронологические рамки третьей попытки периодом, который начинается с момента окончания Кубинского кризиса в октябре прошлого (1962) года.
Между этими периодами дипломатической разведки и переговоров Советский Союз предпринял два масштабных и длительных наступления: наступление Сталина 1946-1951 годов и наступление Хрущева 1958-1961 годов. Чтобы понять, в каком положении мы сейчас находимся и каковы перспективы и условия нашего успеха, возможно, стоит кратко напомнить об этом чередовании периодов напряженности и разрядки, которое с течением времени начинает прослеживаться все четче.
Можно совершенно справедливо предположить, что все началось со Сталинграда. С того момента, когда никаких сомнений в победе больше не осталось, Москва начала активно готовиться воспользоваться тем смятением, которое сама война и ближайшие послевоенные годы неизбежно принесут. Коммунистический режим в России зародился в атмосфере именно такого смятения, и по мере того, как Вторая мировая война близилась к концу, становилось очевидным, что, несмотря на гигантские потери России, ее руководство рассматривало послевоенный период как удобную возможность для расширения — отчасти опираясь на расположение подразделений Красной армии и тех преимущества, которые оно давало.
Насколько далеко могло зайти это расширение, разумеется, зависело от того, каким образом США воспользуются своим огромным влиянием. В 1945-1946 годах Сталин, по всей видимости, был уверен, что США поведут себя так, как предсказывал президент Рузвельт, который сообщил ему, что Америка не сможет оставить своих военнослужащих за границей более чем на два года после окончания войны. Мы вели переговоры о судьбе Европы и Китая в атмосфере спешной, резкой, односторонней демобилизации.
Оценив свои возможности довольно оптимистично, в своей речи 9 февраля 1946 года Сталин ясно дал понять, что он рассматривает ближайшее будущее как период расширения границ коммунистической власти. И он начал длительное наступление — сначала на западе, потом на востоке. На западе летом 1946 года Сталин увеличил давление Советского Союза на Турцию посредством дипломатии и угроз, на Грецию — посредством поддержки партизанской войны, а в Италии и Франции — посредством решительных попыток Коммунистической партии попасть в парламенты этих стран. В 1947 году он ускорил движение по направлению к абсолютному контролю в Восточной Европе, символом которого стало создание Коминформа в сентябре 1947 года. Он добился успеха в Праге (февраль 1948 года), но проиграл в Белграде, где в июне 1948 года было объявлено о дезертирстве Тито.
Однако с начала 1947 года Запад перешел в контрнаступление, руководствуясь Доктриной Трумэна и Планом Маршалла. Выборы, состоявшиеся в апреле 1948 года, спасли Италию, а устремления коммунистов в Греции рассыпались перед лицом сопротивления со стороны греков и вследствие раскола в среде коммунистов. Франция нашла группу центристских партий, способных взять на себя управление страной и сдержать угрозу со стороны французских коммунистов.
С весны 1946 года Германия двигалась по направлению к расколу, и та безвыходная ситуация, в которой оказался Берлинский контрольный совет, еще больше усугубилась после выхода Советского Союза 20 марта 1948 года. Кульминацией стала полная блокада, установившаяся тремя месяцами позже. Успех воздушного моста, в сущности, положил конец наступлению Сталина на запад. Тот процесс взаимодействия, который был начат в результате этого наступления, привел не только к разработке Плана Маршалла, но и к заключению Брюссельского пакта (сентября 1948 года), созданию НАТО (март 1949 года) и созданию (в мае 1949 года) Федеративной республики Германии, тесно связанной с Западным Берлином.
Пока шла дуэль на западе, Сталин начал наступление на восток, которое началось приблизительно с агитационных предписаний Жданова и закончилось созданием Коммунистических партий в Азии в ходе учредительного собрания Коминформа в сентябре 1947 года. Открытая партизанская война началась в Индокитае в ноябре 1946 года, в Бирме — в апреле 1948 года, в Малайе — в июне, а в Индонезии и на Филиппинах — осенью того года. Коммунистические партии Индии и Японии, которые обладали меньшим потенциалом для проведения партизанских операций, тем не менее, резко увеличили интенсивность своих военных действий в 1948 году. После того как в Китае была одержана победа (вопреки ожиданиям Сталина), Коминформ официально рекомендовал военно-политическую стратегию Мао коммунистическим партиям в тех районах, где еще проводились партизанские выступления. В ходе встречи Сталина и Мао в начале 1950 года они, несомненно, подтвердили амбициозную азиатскую стратегию и спланировали, что ее кульминацией станет вторжение Северной Кореи в Южную Корею, которое и произошло в конце июня 1950 года.
Реакция США и ООН на Вторжение в Южную Корею, высадка в Инчхоне, марш на Ялу, вмешательство китайских коммунистов в эту войну и успешная оборонительная операция ООН против масштабного наступления китайцев в апреле-мае 1951 года постепенно подвели черту под этой фазой военного и квази-военного наступления коммунизма в Азии. Ни Москва, ни Пекин не хотели ввязываться в полномасштабную войну или даже брать на себя расходы длительной корейской военной операции. В остальных частях региона ярке коммунистические надежды 1946-1947 годов постепенно померкли. Ни в одной азиатской стране коммунистам не удалось повторить успех Мао. В Индонезии, Бирме и на Филиппинах партизаны в целом потерпели поражение. Благодаря усилиям Великобритании партизанское движение в Малайе удалось оттеснить. Только в Индокитае местные условия оказались благоприятными для коммунистов, однако Хо Ши Мин в конце концов был вынужден согласиться на половинчатую победу (Женева, 1954 год) в связи со смертью Сталина и нависшей угрозой интервенции США.
Где мы были, когда летом 1951 года начались переговоры по вопросу о перемирии в Корее? Сталин консолидировал Восточную Европу, Мао — Китай. Однако перевес в глобальном соотношении сил — хотя и не слишком устойчивый — был на стороне свободного мира. И Запад во главе с США уже ответил на три основных вопроса, которые лежали в основе надежд коммунистических планировщиков. Во-первых, стало ясно, что верность американцев своим обязательствам перед Европой пережила войну, опровергнув страхи и мрачный прогноз Рузвельта. Во-вторых, стало ясно, что Западная Европа завершила Вторую мировую войну, сохранив при этом способность возродить свою экономическую, социальную и политическую мощь — с помощью американцев — и отразить наступление коммунистов на восточное Средиземноморье, Италию, Францию и, самое главное, на Берлин. В-третьих, в Корее стало ясно, что США и свободный мир в целом обладают волей и возможностями отразить агрессивное наступление при помощи обычных вооруженных сил по ту сторону демаркационных линий холодной войны.
II
С лета 1951 года и до запуска спутника в октябре 1957 года был относительно спокойный интервал, который прерывали лишь Суэцкий и Венгерский кризисы, ставшие следствиями не столько напряженности холодной войны, сколько динамики перемен внутри свободного мира и коммунистического блока. Вероятно, советские планировщики отдавали себе отчет в том, что фаза использования тех возможностей, которые возникли непосредственно после окончания войны, уже завершилась, и та позиция, которая была выработана в ходе 19-го съезда в октябре 1952 года в Москве, стала отражением стремления к новой долгосрочной коммунистической стратегии. Однако вмешалась смерть Сталина, за которой последовали четыре года скрытой борьбы за власть. Только в 1957 году Хрущеву удалось установить жесткий контроль над машиной советского правительства и Коммунистической партией. Тогда произошли существенные изменения в политике внутри Советского Союза и по отношению к государствам-сателлитам, которые привели к установлению режима Гомулки в Польше в октябре 1956 года и венгерской революции несколькими месяцами позже.
Несомненно, коммунистический режим обдумывал возможности наладить отношения с Западом. Как уже было сказано выше, индокитайская война формально была завершена, Москва согласилась на условия Триестского соглашения, а Австрия получила право сохранять нейтралитет (июль 1955 года). Однако по двум важнейшим вопросам — контроль над вооружениями и Германия — никакого существенного прогресса достигнуть не было. Саммит 1955 года не дал никаких серьезных результатов, и последовавшая за ним встреча министров иностранных дел (октябрь 1955 года), посвященная Германии, тоже оказалась непродуктивной. Тем не менее, внешняя атмосфера относительной разрядки сохранялась вплоть до саммита в мае 1960 года, который был омрачен инцидентом с самолетом U-2. Однако на самом деле тучи начали сгущаться по крайней мере за два года до этого.
Оглядываясь назад, можно сказать, что причина провала политики разрядки 1950-х годов очевидна. На мировой арене возникли два мощных новых фактора, и советское руководство, по видимости, пришло к выводу, что из них можно извлечь значительную выгоду.
Во-первых, в 1950-х годах появилось термоядерное оружие и возможность переправлять его на дальние расстояния при помощи ракет. Впервые в истории Советский Союз оказался способен угрожать Европе уничтожением, а США — нанесением серьезного прямого ущерба. Получив в свое распоряжение такие инструменты, Москва, по всей видимости, решила, что теперь она может заставить Запад пойти на некоторые дипломатические уступки. Тема шантажа ядерным оружием впервые появилась в советской политике в 1956 году, в частности в период Суэцкого кризиса.
Вторым важным фактором на мировой арене, который, несомненно, вселил в советское руководство новые надежды, стала заметная интенсификация националистических и модернизационных революций в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. Нет никаких сомнений в том, что Москва решила, что она может извлечь массу выгоды, стремясь расширить границы коммунистической власти и влияния в этих регионах в ущерб Западу посредством умелого использования инструментов подчинения и партизанской войны, торговли и различного рода помощи, обращения к антиколониальным и националистическим чувствам, а также навязывания идеи о том, что коммунизм — это не просто временный соперник США, но еще и носитель методов эффективной — хотя и безжалостной — модернизации слаборазвитых регионов. Сделка на поставку оружия, заключенная с Египтом в 1955 году, и договор на строительство Асуанской дамбы стали первыми шагами в рамках этой стратегии.
Но только после запуска спутника в октябре 1957 года второе масштабное наступление коммунизма в послевоенную эпоху пошло полным ходом. В 1958 году Москва выдвинула свой ультиматум по Берлину. В 1958 году Коммунистическая партия в Ханое объявила о том, что она начинает партизанскую войну в Южном Вьетнаме. Вскоре после этого Патет Лао при активной поддержке коммунистического Северного Вьетнама возобновил свои попытки захватить Лаос. Именно в первые годы после запуска спутника советское руководство стремилось воспользоваться потенциальными возможностями приобрести в Конго коммунистическую базу для проведения операций в Центральной Африке. Именно тогда они вложили миллиард долларов в оказание военной помощи в попытке спровоцировать напряжение — если не войну — между Индонезией и Нидерландами из-за Западной Новой Гвинеи и укрепить влияние Советского Союза и позиции коммунистов в Индонезии. Именно в конце 1958 года — хотя это вполне могло быть случайностью — Кастро пришел к власти на Кубе.
Были два момента, когда коммунистическое наступление в период после запуска спутника замедлялось благодаря решительным и успешным действиям США: речь идет о ливанско-иорданском и тайваньском кризисах. Но к январю 1961 года наступление Хрущева набрало серьезные обороты в Юго-Восточной Азии, Африке и Латинской Америке.
III
Первой проблемой, возникшей перед администрацией Кеннеди в 1961 году — отчасти напоминавшей ту проблему, которую была вынуждена решать администрация Трумэна в начале 1947 года — стала необходимость отразить это наступление коммунизма, продемонстрировав, что две предпосылки, на которых оно основано, не жизнеспособны. Грубо говоря, с мая 1961 года, когда в Лаосе было заключено шаткое перемирие, и до Кубинского ракетного кризиса в октябре 1962 года эта задача была выполнена.
Ответ на первый вопрос, поставленный политикой Советского Союза — наша возможная уязвимость перед лицом ядерного шантажа — заключался в самом ходе берлинского процесса 1961-1962 годов, в особенности в речи президента, в которой он выступил в июле 1961 года, и в последующем наращивании военного потенциала. После провала попыток Советского Союза в феврале-марте 1962 года разрушить единство западного альянса, вторгшись в берлинские воздушные коридоры, Москва, по всей видимости, решила, что позиции Запада по берлинскому вопросу слишком прочны, чтобы их можно было подорвать напрямую. Затем начал развиваться Кубинский ракетный кризис, и его исход положил конец — по крайней мере на время — убежденности в том, что свободный мир готов отказаться от своих ключевых интересов под угрозой начала ядерной войны.
Ответ на второй вопрос — касающийся способности Запада предотвратить наступление коммунизма в слаборазвитых районах — нужно было давать во многих местах и при помощи разных инструментов: в Лаосе — посредством очевидной готовности дать отпор коммунистическому захвату, во Вьетнаме — посредством начала реализации программы по борьбе с повстанческими движениями в декабре 1961 года, в Индонезии — посредством успешных переговоров по вопросу о Западной Новой Гвинее между правительствами Нидерландов и Индонезии, в Африке — посредством нашего подхода к новым африканским нациям в общем и нашей поддержки деятельности ООН в Конго в частности, в Латинской Америке — посредством изоляции коммунистической Кубы и реализации программы «Союз ради прогресса».
К концу Кубинского ракетного кризиса осенью 1962 года та движущая сила, которая легла в основу наступления Хрущева после запуска спутника, сошла на нет, несмотря на неурегулированные кризисы на Кубе и в Юго-Восточной Азии.
В течение этого периода возникали различные ситуации, которые должны были оказать влияние на будущее советской политики. Во-первых, Западная Европа продолжала демонстрировать удивительную энергию и динамику, которой никто не видел с 1941 года. Она приблизилась к тому, чтобы получить статус великой державы, обладающей серьезными шансами на расширение — в той или иной форме — своей ядерной роли.
Во-вторых, если отвлечься от попыток США приостановить наступление коммунизма в слаборазвитых районах, эти страны и их народы продемонстрировали способность защищать свою независимость, проявив при этом должную решимость и навыки, а также четкое понимание целей и методов коммунизма. Общая тенденция в недавних событиях в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке — хотя она и характеризовалась опасной нестабильностью, которую коммунисты могли использовать в своих интересах — сделала идею о контроле Москвы над этими регионами совершенно неправдоподобной.
В-третьих, внутри коммунистического блока укрепление националистических настроений — особенно это было заметно в ходе советско-китайского раскола — подорвало интеллектуальное единство и организационную дисциплину международного коммунистического движения. Этот процесс также заложил основы для предположения, что китайские коммунисты могут получить некий независимый ядерный потенциал в течение такого короткого срока, который должен найти отражение в текущем планировании.
В-четвертых, если отвлечься от хронической неспособности коммунистических государств эффективно производить достаточное количество продовольствия, в Советском Союзе и Восточной Европе начало наблюдаться выраженное замедление промышленного роста, связанное с тем, что те секторы тяжелой промышленности, на которых было основано послевоенное развитие, исчерпали себя. В 1962 году темпы роста экономики в странах-членах НАТО в среднем составляли 4,8% ВВП, а в коммунистическом блоке — если не считать коммунистический Китай — 3,6%. Последствия этого замедления, которое за последние несколько лет привело к снижению темпов роста Советского Союза с 7% до 4%, заключаются в необходимости сократить объем средств, ежегодно распределяемых на военные, внешнеполитические и внутренние нужды, хотя темпы роста промышленности, несмотря на снижение, остаются довольно высокими. (В 1962 году общие темпы роста США, которые продолжают восстанавливаться после рецессии, составили 5,4%, что выше среднего уровня.)
Наконец, хотя наступление Москвы в период после запуска спутника было довольно успешным, долгосрочные тенденции, наблюдавшиеся в России и Восточной Европе, привели к некоторой либерализации обществ этих стран, а также к укреплению националистических настроений и народного стремления к миру.
Именно такой и остается та атмосфера и условия, в которых начинается третий раунд послевоенных переговоров.
IV
Создается впечатление, что круг фундаментальных дипломатических вопросов и проблем остается точно таким же, каким он был непосредственно после окончания Второй мировой войны. Основными вопросами являются контроль над вооружениями и Германия. Основными проблемами остаются нежелание Советского Союза соглашаться на такой контроль со стороны международного сообщества, который необходим для серьезного ограничения гонки вооружений, и его неготовность смириться с четким разделением его законных интересов национальной безопасности в Центральной Европе и его идеологической решимости сделать Восточную Германию коммунистическим государством против воли ее народа.
В 1945-1946 годах эти дипломатические вопросы осложнились предложением Баруха поставить атомную энергию под международный контроль и предложением госсекретаря Бернса подписать 50-летний договор о разоружении Германии, который должен распространяться на германское государство, объединенное свободными выборами.
В 1950-е годы в мире, где все процессы усложнились в связи с производством ядерного оружия в трех странах, эти вопросы рассматривались в рамках комплексных переговоров по контролю над вооружениями, призванными повернуть вспять историю гонки вооружений. Однако в основе этих вопросов все еще лежала проблема инспектирования, усугубленная предложением президента Эйзенхауэра о взаимном воздушном наблюдении, которое он сделал в 1955 году. Кроме того, германский вопрос также усложнился в связи с тем, что Федеративная республика Германия стала полноправным членом НАТО, а также с возникновением Германской демократической республики на востоке. Необходимость пересмотреть — если не повернуть вспять — историю нашла отражение в комплексном предложении провести поэтапное разоружение, представленном в Женеве в мае 1959 года. Однако все упиралось в проблемы свободного политического выбора народа Германии и справедливой европейской системы безопасности.
Ни в 1945-1946 годах, ни в 1950-х Советский Союз не был готов достичь более высокой степени безопасности для России ценой эффективных мер международного наблюдения. Он также не был готов принять такое решение, которое позволило бы снять опасную напряженность в Центральной Европе, даже несмотря на риск медленной коррозии коммунизма в Восточной Германии.
Эти две нерешенные проблемы ставят перед советским руководством в Москве тот же вопрос, который китайские коммунисты недавно поставили перед ним с такой жестокой прямотой: будет ли Советский Союз вести политику, основанную на интересах российского народа? Или же он будет вести политику, основанную на неизменных попытках распространять коммунистическую идеологию по всему миру? В конечном итоге, это чрезвычайно важный вопрос.
В настоящее время никто не может с уверенностью сказать, готов ли Советский Союз двигаться к окончательному решению таких ключевых проблем, как контроль над вооружениями и разоружение — которые, несомненно, потребуют установления взаимного наблюдения — и к созданию системы взаимной безопасности в сочетании с правом на самоопределение для стран Центральной Европы.
Объективные аргументы в пользу установления эффективного контроля над гонкой вооружений и для ослабления рисков, представленные режимом Ульбрихта, довольно убедительны, даже если рассматривать их с позиций Москвы. Первые шаги, ставшие результатом ограничения на испытания ядерного оружия, могут со временем привести к более масштабным результатам. Однако не стоит ожидать, что люди такого возраста, опыта и убеждений, как Хрущев и его коллеги, внезапно начнут проводить революционные трансформации, которых требует стабильный мир. Мы должны дать им время, а не ждать от них резких перемен.
С другой стороны, вся история, начиная со Сталинграда, заключает в себе важные уроки для Запада.
Во-первых, мы должны помнить о том, что стремление Москвы к расширению границ коммунистической власти настолько глубоко укоренилось, превратившись в целый институт, что советские лидеры будут считать своим историческим долгом стремление пользоваться пробелами в потенциале, единстве и воле Запада. Пять ключевых вопросов, на которые нам приходилось искать ответы в ходе наступлений Сталина и Хрущева, никуда не делись, и мы должны быть готовы отвечать на них снова и снова. Это значит, что готовность США защищать безопасность западного мира должна оставаться твердой, что Западная Европа должна продолжать демонстрировать свою экономическую, социальную и политическую жизнеспособность, что Запад в целом должен быть готов эффективно реагировать на любое коммунистическое наступление на всех фронтах холодной войны, что мы должны продолжать демонстрировать, что с нашей помощью народы и правительства слаборазвитых стран могут сохранить свою независимость и создать современные общества в соответствии со своими традициями, культурами и устремлениями, и что, прежде всего, Запад должен продолжать вести себя так, чтобы сделать ядерный шантаж контрпродуктивным дипломатическим или военным инструментом.
Во-вторых, в мире, где благодаря нарастающей энергии стран и народов во многих уголках планеты влияние и власть становятся все более рассеянными, мы, как лидеры Запада, должны вести свою деятельность таким образом, чтобы проявлять уважение не только к интересам правительств других стран, но и к их истинному желанию участвовать в принятии решений. Этот мир остается биполярным лишь в очень ограниченном числе вопросов. Нам необходимо соглашение между Москвой и Вашингтоном, которое заложило бы основу для мира, однако в нем должны учитываться интересы и устремления множества народов.
В-третьих, те решения, которые мы предлагаем, должны убедить Советский Союз — и другие страны с коммунистическими режимами — в том, что в том мире, который мы на Западе пытаемся создать при помощи наших инициатив и переговоров, есть достойное место для всех стран, которые искренне следуют своим национальным интересам, которые уважают императивы независимости и права других стран и народов.
В-четвертых, поскольку нам предстоит наблюдать в лучшем случае медленный и длительный процесс, крайне важно добиться — если мы хотим, чтобы третий раунд завершился успешно — чтобы не было никакого преждевременного ликования и радости. Мы сами себя обманули и ввели в соблазн советское правительство нашей чрезмерной реакцией в 1945-1946 годах и в середине 1950-х годов — то есть в периоды относительной разрядки. Даже самый незначительный прогресс приводил к возникновению уверенности в том, что мир уже настал. Мы на Западе уже имеем достаточно большой опыт и должны сделать так, чтобы степень нашей радости соответствовала фактическому положению вещей в ходе движения по направлению к миру. В настоящее время мы вполне можем позволить себе приписывать соглашению об ограничении испытаний ядерного оружия то значение, которого оно заслуживает как серьезный шаг вперед, поскольку теперь мы достаточно опытны, чтобы осознавать, что это всего лишь один из шагов по направлению к успеху.
Ставки для нас всех настолько велики, что мы — и наши союзники — должны подойти к этому новому периоду переговоров со всей изобретательностью и искренностью, на которые мы способны. Не нужно думать, что история статична и что мы обречены повторять свои прошлые ошибки. Однако тяжелый урок, ставший результатом опасного опыта целого поколения, заключается в том, что мы должны сохранять наш порох сухим. Осознание поистине революционного характера важнейших вопросов — а также осознание того, что Запад продолжает набирать мощь и жизненную энергию — должно дать нам силы быть терпеливыми. Мы должны извлечь максимальную пользу из третьего раунда, но при этом не бояться при необходимости начать четвертый.
У.У. Ростоу
Источник: inosmi.ru