Если в стране Х все ее потенциальные внешние кредиторы, несколько министров, руководство Нацбанка, экономические советники президента уже несколько месяцев публично говорят о том, что этой стране нужны структурные реформы, сторонний наблюдатель может подумать, что они вот-вот начнутся. Но это в стране Х.
А в Беларуси один из тех самых экономических советников главы государства Кирилл Рудый выступает на крупнейшем в стране экономическом форуме с неожиданной речью:«Почему реформы не получатся в 2016 году».Очень советую почитать ее текст полностью, а лучше — посмотреть видео. Это речь профессионала, на 100% понимающего, что происходит в экономике страны и как ее вылечить.
Но одновременно с этим, выступление Рудого оставляет стойкое ощущение отчаяния. Как будто говорящий устал биться об лед белорусской государственной машины и дал волю эмоциям, честно и грустно рассказав, почему не стоит надеяться на то, на что многие надеются.
Рудый назвал пять причин своего пессимизма. Если коротко, то реформам мешает отсутствие (1) четкого запроса со стороны общества, (2) всерьез нависшей перспективы полного коллапса («реформы проводят, когда заканчиваются деньги»), (3) внешних стимулов, вроде перспективы членства в ЕС для стран Балтии 20 лет назад, (4) профессионального субъекта для проведения реформ («западный костюм не означает западные мозги») и (5) какие-то неназванные, но, судя по всему — влиятельные, оппоненты реформы.
На вопрос из зала, так что же ждет страну, Кирилл Рудый снова ответил не в самой типичной для белорусского чиновника, «убаюкивающей» форме: «Ответить, что будет дальше, невозможно. Есть масса рациональных, иррациональных, внешних, внутренних факторов, которые влияют на принятие этого решения. Не только экономические факторы. Но при явном ухудшении ситуации реакция [власти] точно будет».
Формат конференции и должность не позволили советнику президента углубиться в эти «неэкономические факторы», а мы попробуем. Тем более что без них картина, нарисованная Рудым, выглядит незавершенной и даже не до конца последовательной.
Было бы очень удивительно, если бы система, которая подлежит глубокому реформированию, не сопротивлялась бы ему. Еще большим сюрпризом стал бы мощный запрос на реформы от людей, которым уже десятилетия внушают, что все есть, будет и должно быть стабильно, государство обо всех позаботится, кризиса нет, а если есть — то пришел к нам извне и временно. Чего еще ждать в такой ситуации, как не страха перед любыми радикальными переменами?
Наоборот, опыт успешных структурных реформ в других странах говорит, что для них нужна сильная политическая воля, готовность быстро сломать старую систему со всей ее инерцией, часто — вопреки сиюминутным запросам людей. Представим, что хирургу нужно делать срочную операцию на поле боя, а под рукой нет анестезии. Будет как минимум глупо, если врач станет каждую минуту уточнять у кричащего от боли пациента, хочет ли он следующего надреза.
Предельно точно эту мысль изложил один из участников упомянутого форума, словацкий реформатор Иван Миклош: «Ключевой вопрос — лидерство, способность использовать легитимность власти и совершить реформы без оглядки на политический риск. Политики беспокоятся о выборах, государственные деятели — о следующих поколениях, это и есть лидерство».
Когда вопрос о проблеме лидерства адресовали самому Кириллу Рудому, он от ответа ушел, ограничившись ироничным: «У нас форум экономический. Вопросы лидерства на выборах были решены, так или иначе».
Если они действительно «так или иначе, решены», а о своей легитимности власть может не беспокоиться, то что мешает начать реформы? Неужели у власти нет сил сломать инерцию системы и проигнорировать отсутствие общественного запроса на реформы? Думаю, что причина, по которой советник президента не может ответить на простой вопрос, что будет дальше, заключается в как раз в отсутствии политической воли на реформы его (и страны) непосредственного руководителя.
Есть несколько причин, почему, как представляется, Александр Лукашенко не хочет и будет до конца откладывать решение о «белорусской перестройке». Большинство из них очевидны.
Ведь что такое «структурные реформы»? В первую очередь — отказ от доминирования неэффективного и массивного госсектора в экономике. У него есть два прямых последствия, и оба они крайне неприятны для властей.
Во-первых, начать глубокие реформы (а другие не спасут) — значит признать исчерпанность «уникальной белорусской экономической модели». Казалось бы, можно сказать: «Она дала свои плоды, переходим к чему-то новому», — но и это психологически сложно для Александра Лукашенко.
Дело в том, что на начальных этапах реформ не избежать резкого снижения уровня жизни населения на короткий, а может, и не очень короткий, срок. Первыми от этого пострадают как раз те, на кого белорусский президент привык опираться, с кем он разговаривает в своих поездках по стране — рабочие промышленных гигантов, сельчане, бюджетники и т. д. Условный «свядомы Минск» или, как говорят в России — «креативный класс», уже вряд ли перейдет под знамена власти, а вот риск потерять традиционных сторонников вполне реален.
Во-вторых, структурные реформы невозможны без раскрепощения бизнеса с одной стороны и приватизации — с другой. Что это значит для Александра Лукашенко? Он не сможет прийти на какой-нибудь МАЗ, Борисовдрев и Мотовело (или на то, что от их останется), и прямо в цеху уволить директора, приказать модернизироваться, никого не сокращать, нарастить выпуск продукции, продать ее тому-то и по такой-то цене. Кто-нибудь вообще представляет себе белорусского президента без таких полномочий? А сохранить их не получится, если реформы делать не для галочки, а на самом деле.
Дальше — больше, на следующих этапах реформ в стране появится крупный бизнес. В лучшем для власти случае он будет зависим и лоялен, по модели Казахстана или Армении. В худшем — приведет к появлению белорусских олигархов. Два сценария различаются степенью того, насколько силен будет голос крупного бизнеса, как много вопросов президенту придется с ним согласовывать. Но в любом случае, у бизнеса и его лидеров появятся рычаги экономической власти в стране, самостоятельность в том, что касается своих сфер собственности (иначе это не собственник, а распорядитель).
Влиятельный арбитр между кланами — роль вполне почетная и необязательно политически опасная. Такой статус-кво может десятилетиями устраивать всех игроков, уже упомянутые Казахстан или Армения тому примеры. Но тут мы снова возвращаемся к психологии: «Батька» может быть только полноправным хозяином в своей стране, а не арбитром. Ни у кого не должно быть права вето на решения президента, только совещательный голос. А такая модель с полноценной приватизацией совместима слабо.
Ну и наконец, долгосрочные последствия реформ. Не уверен, что президент берет их в расчет в первую очередь, но, скорее всего, учитывает. Экономическая либерализация неизбежно сократит сегодняшний запредельный процент белорусов, работающих в госсекторе. Людям придется «вертеться», создавать свой малый бизнес, переквалифицироваться и часто менять места работы.
Психология «частника», предпринимателя и даже сотрудника частной компании и психология рабочего госпредприятия с многолетним стабильным местом работы — две большие разницы, говоря по-одесски. В Беларуси разрастется полноценный средний класс, люди с самостоятельным мышлением, почти не зависимые от государства. Уже сегодня, как показывают опросы, такие люди отличаются по своим политическим взглядам от большинства.
Экономически свободные люди чаще, чем бюджетники, склонны требовать политической свободы. Не обязательно, что они выйдут на улицу, но управлять таким народом будет куда менее комфортно. В повседневность могут вернуться забастовки и независимые профсоюзы, с которыми придется считаться. И в это вдобавок к белорусским «олигархам» — в кавычках или без.
На выходе из реформ Беларусь станет другой страной. На пути туда у Александра Лукашенко будут стоять не только все те стопоры, о которых справедливо сказал его советник по экономике. Кроме консервативной системы, президенту придется сломать не менее консервативного себя. И думая о реальности такого развития событий, невольно начинаешь разделять пессимизм, который был в докладе, голосе и взгляде Кирилла Рудого.
Артем Шрайбман
Источник: news.tut.by
