Чтобы понять причины протеста, важна не только природа режима, но и направление его развития. Когда режим меняется в сторону большей свободы, он становится более уязвимым, но все равно остается диктатурой, поэтому любое сопротивление ему можно втиснуть в не вызывающую лишних вопросов формулу «народ против тирании»
Крошка сын к отцу пришел, а мог бы не приходить, ведь не собирался, и не было бы кровавого диктатора Башара Асада. У британцев, которым доктор Асад удалял катаракту, и в мыслях не было называть его сирийским мясником. Но в 1994 году старший сын президента Хафеза Асада, наследный принц Басиль разбился, разогнавшись на «мерседесе» в утреннем тумане на шоссе Дамаск – аэропорт. Отец вызвал домой младшего, с Лондоном пришлось расстаться. Хафез Асад умер в 1999 году, после 30 лет единоличной власти, и только перед смертью определился, кто будет преемником – один из верных старых товарищей или все-таки сын.
Еще в Англии Башар Асад встретился с коренной лондонкой Асмой Ахрас, сотрудницей JP Morgan, отец – кардиолог, мать – бывший дипломат, оба сунниты из равноуважаемых семей сирийского города Хомс. Через пять лет, в 2000 году, Асма приехала в Дамаск и вышла замуж за Башара. «Очисти Кремль, садись на трон московский, тогда за мной шли брачного гонца». Противники режима внутри Сирии негодовали: до замужества и до переезда в Сирию у нее были отношения с другими мужчинами, а этот позор – еще одно подтверждение, что эти люди недостойны править страной. Когда мы слышим о том, что где-то в мире народ возмущен властью, всегда имеет смысл узнать, чем именно.
В многочисленных рассуждениях о сирийской войне встречается все, кроме собственно Сирии: Америка, Россия, Турция, НАТО. А Сирии нет. Она абстракция, чья внутренняя жизнь описывается пустоватым словом «режим», оно заполняется дедуктивным методом, от общего к частному: «знаем мы эти режимы».
Любая диктатура понимает эту свою уязвимость, поэтому начинает с жалоб на двойные стандарты. Когда проблемы возникают у демократии, в них готовы разбираться. Когда у авторитарного режима – ответ всегда один: потому что тирания. А если режим не союзник западного мира, а опирается на плечи старшего авторитарного товарища, его дело совсем плохо. Когда авторитарный режим свой в мире демократий, возникает иллюзия, что он гарантирован от худшего: если совсем зарвутся, вовремя одернут (на самом деле не всегда). Если не союзник – гарантий нет, способен на все. Тоже не всегда, но все равно неспокойно.
Оттепель и заморозок
Правление Башара Асада можно представить в виде буквы «М» с эмблемы московского метро: два подъема, два спада. Две черты вверх – это два периода либерализации: первая – политическая, вторая – экономическая. Две черты вниз – периоды репрессий, изоляции и осуждения brutal dictatorship в мировых СМИ.
В 2000–2001 годах Башар Асад выпустил политических заключенных разных направлений (коммунистов, либералов, исламистов), разрешил частные газеты, кабельные телеканалы и FM-радиостанции, дал понять журналистам и просто гражданам, что теперь можно критиковать начальство (не зарываясь) и обсуждать судьбы родины. Сирийские интеллектуалы предались обсуждению судеб с энтузиазмом. Свои манифесты выпустили компартия и «Братья-мусульмане» – эти еще и отказались от насилия как средства политической борьбы. Появились газеты других, кроме правящей «Баас», исторических партий, сатирические журналы – сирийские «Крокодилы», высмеивающие отдельные недостатки. Конечно, на Башара это не распространялось, утроба крокодила ему не повредила, но все равно прогресс. Легализовали НКО и правозащитные группы. Ослабли бытовые домогательства спецслужбистов, которые портили ежедневную жизнь сирийских мусульман: почему с бородой, почему с кольцом.
Несмотря на официальный запрет фейсбука (им могут воспользоваться для вербовки израильские шпионы), в 2010 году дамасская молодежь не только выгуливала на поводке маленьких пижонских собачек, заказывала в барах христианского квартала виски (некоторые храбрые барышни употребляли его, не снимая мусульманских платков), но и довольно открыто сидела в кафе в фейсбуке, обходя запрет с помощью несложных прокси-программ.
Дело не только в том, что модная пара Башар и Асма не были особенно кровожадны по природе. Есть почти универсальный закон, который заставляет молодого преемника быть либеральнее своего грозного предшественника. Молодой правитель обычно начинает работать в окружении старой гвардии – друзей и соратников отца, которые его на руках носили, когда он еще пешком под стол ходил. Наследнику, чтобы ограничить власть отцовского круга, приходится либеральничать, запускать в действие независимые от этого круга институты и механизмы. Обращаться через голову стариков к чаяниям народа, а народ после жестокого правления, чает покоя и воли. Чтобы подорвать могущество старого аппарата власти, разрешать критику власти вообще. Медведев после Путина, Хрущев после Сталина, Алиев-младший после Алиева-старшего, Кадар после Ракоши; так же действовал Асад-младший.
«Башар Асад официально разрешил критиковать в разговорах себя и президента-отца. Он ведь знал, что полиция и госбезопасность этим пользуются, чтобы задерживать, кого вздумается. Арестовывают и говорят: «Оскорблял молодого или старого президента». Поэтому Башар эту статью отменил – пусть критикуют», – рассказывали мне сирийцы в Дамаске в 2010 году. Главное, чтобы не злоумышляли против государственного строя. Грозный правитель, который готовит себе преемника-сына, – не важно, по крови или по духу, – должен понимать, что от наследника ждут большей мягкости и гибкости. Молодо-зелено, весна красна, тепло, еще теплее, чернил – и плакат: «Ускорение, гласность, хозрасчет».
Китайский путь
Первая оттепель, политическая, остановилась в середине 2000-х по внутренним и внешним причинам. Тогда же началась вторая – экономическая. Изнутри сирийскую весну прервало сопротивление старой гвардии, военных и спецслужбистов, которые дали понять: Башар не останется на своем месте, если продолжит в том же духе, да и у самого энтузиазма поубавилось: вокруг оказались не британцы, и сам не Черчилль. За несколько следующих лет Башар одного за другим отправил на пенсию примерно половину отцовских соратников (главный из них, его возможный соперник, экс министр обороны Мустафа Тлас теперь живет в Париже), некоторых даже осудил за злоупотребления и заменил их своими выдвиженцами. Внешняя причина – американская война в Ираке. Трудно заниматься реформами, когда в небогатой стране на 20 млн жителей полтора миллиона иракских беженцев (вся Европа сейчас изнылась от одного миллиона): бедные иракцы давят на рынок труда, богатые – на рынок недвижимости, а президент Буш и Кондолиза Райс, вдохновленные первыми легкими успехами в Ираке, обещают, что Сирия будет следующей как страна – спонсор терроризма. Спонсорство же терроризма выражается в том, что через Сирию в Ирак попадают люди и оружие для суннитского восстания против новых (шиитских) властей Ирака – контингент, сходный с тем, которому сейчас американцы сами помогают в Сирии.
В первый год у власти Башар Асад подошел к реформам с надстройки, застрял. На четвертый год зашел к ним с базиса. Сперва двинулись советским, восточноевропейским путем, потом свернули на китайский, азиатский. В 2004 году в Сирии разрешили частные банки западного и исламского типа. После 50 лет социалистических сберкасс Сирия получила рыночный банковский сектор. К 2009 году отменили фиксированный курс сирийского фунта и сделали его свободно конвертируемым, тогда же заработал сирийский фондовый рынок. Отменили репрессивное налогообложение на частный сектор. «Теперь налоги на частный бизнес от 15% до 23%, а были 50% и выше. Не говоря о том, что лицензию получить у чиновников было нереально», – рассказывал в 2010 году Абдуд, хозяин гостиничного бизнеса, родственник крупного чиновника, в чью компетенцию входит туризм. Отменили параноидальные законы об иностранных инвестициях: в прежние времена считалось, что они подрывают национальную безопасность. Приняли закон о конкуренции против монополизации отраслей. Частично заменили старые марксистские кадры в министерствах на технократов с образованием в Европе или странах Залива. И главное – начали приватизацию.
Ежели выжженную застоявшейся госэкономикой почву вот так разрыхлить да удобрить, экономический рост неизбежен. Начиная с 2004 до 2010 года ВВП Сирии прибавлял по 5–6% в год (это лучшие цифры лучших путинских лет), подушевой ВВП по ППС вырос с $4800 до $6400, притом что население за тот же период росло на 400 тысяч человек в год.
Взамен старой элиты военных, спецслужбистов и партфункционеров возникла новая верхушка богачей и среднего класса – частных лиц, формально независящих от государства. Темные стороны новой жизни легко предсказать. Немалая часть старой элиты: военных, партфункционеров, спецслужбистов – перекочевала в новую – класс владельцев бывшей общенародной собственности. Символом несправедливой приватизации стал Рами Махлуф, двоюродный брат Башара Асада, который в одиночку представлял в Сирии более двухсот западных компаний и брендов, владел главным сотовым оператором Syriatel, был хозяином нескольких частных банков и сирийских свободных экономических зон. Прозвище Мистер 5% говорит о его конструктивной роли в общении с инвесторами. В этом отношении, однако, диктатура Асада, который осторожно переформатировал арабский социализм в рыночный капитализм, мало чем отличалась от соседних арабских стран, где тоже родню не обижают.
Вдобавок Башар Асад пошел на рискованный шаг, хотя тогда ничто и не предвещало. Он отменил социалистические льготы на селе и, чтобы компенсировать потери привычных гарантий, разрешил работать на селе мусульманским благотворительным организациям. В результате власть стала ассоциироваться с неприятными переменами, а бородатые верующие люди – с помощью в трудную минуту.
Есть два, можно сказать, что и закона. Первый: успешные реформы происходят с учетом интересов правящей верхушки, иначе велика вероятность дворцового переворота и возвращения к старому. Второй: либерализация и приватизация в любом случае, хоть с родственниками, хоть без, с экономическим ростом или спадом, сопровождаются народным недовольством: в ельцинской России, в Китае периода реформ, в Англии Тэтчер, в Египте Садата и Мубарака, в Сирии Башара Асада – не важно.
Летом 2011 года, через несколько месяцев после начала протестов, Рами раскулачили, чтобы показать: Башар Асад готов жертвовать даже родными и близкими.
Диктатура алавитов
Приватизация дополнительно нарушила религиозное равновесие. Не только при власти партии «Баас», но и с колониальных времен крупная частная собственность, земельные владения, торговля были в руках суннитов; образование, государственная и военная карьера – место, где представители религиозных меньшинств могли нагнать – компенсировать недостатки происхождения. За время реформ многие алавиты разбогатели и стали владельцами бывшей госсобственности, из класса чиновников распростерлись на класс частных собственников.
Однако алавитский режим, который угнетает суннитское большинство, точно не существовал в том виде, в котором его иногда представляют. Башар Асад женился на суннитке из благополучной семьи, точно так же поступил его младший брат, упомянутый выше богатый кузен Рами Махлуф, родной брат и глава спецслужб Махер Асад и множество военных и партийцев алавитского происхождения.
Ко времени Башара Асада высокопоставленные алавиты завели привычку породняться с влиятельными суннитскими семьями, как французские буржуа второй империи с дворянством. Но и без всякого похищения сабинянок сирийская власть не выглядит сугубо конфессиональной. В нынешнем кабинете министров сунниты – премьер-министр, первый вице-премьер, ведающий вопросами обороны, министр иностранных дел, министр обороны, министр внутренних дел и многие другие. Никто из них даже в самые тяжелые для Дамаска дни не перешел на сторону единоверного суннитского большинства. Это кабинет 2012 года, военного времени, но и в довоенные годы картина та же. Тем более алавиты в целом не были привилегированным сословием, и средний алавит ничем не отличался по уровню жизни и перспективам от среднего суннита. Это легко себе представить: лет десять подряд было принято говорить, что у нас в стране у власти питерские, однако средний петербуржец по этому случаю не имел никаких преимуществ перед средним москвичом.
Запрет на свободное передвижение по стране сирийских евреев, о котором время от времени вспоминают, восходит не к Асадам и даже не к захвату власти партией «Баас» в 1963 году, а к 1948 году, когда в Сирии была многопартийная буржуазная демократия. Такую же меру после арабо-израильской войны ввели более-менее все арабские страны, прозападные и антизападные, одновременно с ними Израиль ввел ограничения на передвижения по стране граждан арабской национальности (они были в силе до 1970-х годов, а в отношении не граждан, когда надо, действуют до сих пор). Все это время в районе Дамаска Джобар действовала историческая, основанная в VIII веке синагога Элияху Ханави, которую разрушили в мае 2014 года после того, как район Джобар захватили умеренные исламисты.
Не надо упрощать суннитско-шиитское противостояние и во внешних делах. Оба Асада терпеть не могли Арафата и его ООП и помогали в качестве его противовеса религиозному и суннитскому ХАМАС. С другой стороны, их давний и нынешний союзник, шиитская «Хезболла» была героем не только шиитского, а всего исламского мира, когда, с точки зрения мусульман, смогла дать отпор израильской интервенции в Ливан в 2006 году.
Черты суннитско-шиитского конфликта гражданская война в Сирии приобрела потому, что лозунг о шиитской диктатуре помогал повстанцам мобилизовать сторонников (в том же Ираке, где сунниты чувствуют себя обиженными со времен свержения Саддама Хусейна), и потому, что сирийское правительство поддерживает Иран, а его вооруженных противников – Саудовская Аравия. Но нельзя забывать, что в этой войне армией Сирии командует суннит и в боях на стороне правительства участвует множество офицеров и солдат суннитов.
Глубокомысленные же замечания о том, что представитель меньшинства не может быть главой страны, и вовсе удивительны: что тогда делает Барак Обама во главе США? Или каким образом азербайджанец Али Хаменеи уже 25 лет лидер Ирана? Даже Башар Асад в своей тронной речи 2000 года вспомнил, что «нельзя требовать прав для себя, если ты не готов предоставить те же самые права другим», пусть сам он вряд ли всегда соблюдал это правило.
Выход из тени
Во время иракской войны и после того, как в 2005 году в Бейруте то ли «Хезболла», то ли сирийские агенты, то ли оба вместе взорвали кортеж политика и бизнесмена Рафика Харири, Сирия была в дипломатической изоляции. В Ливане началась «кедровая революция», в ней Ливан выступал в роли Украины, а Сирия – России. С той разницей, что Сирия приняла результаты бейрутского Майдана (как и Россия в первый раз) и вывела под международным давлением свои войска из Ливана: они там были со времен ливанской гражданской войны 80-х на правах миротворцев.
Однако экономическая либерализация помогла Башару Асаду открыть страну. На Западе готовы терпеть авторитарные режимы, даже если в них нет личных и политических свобод, но есть свобода хозяйствующих субъектов. Предполагается, что если есть они, то личные рано или поздно приложатся. Сирия приблизилась к этому состоянию. В 2007 году в Дамаск вопреки воле президента Буша встречаться с Асадом прилетела делегация американских сенаторов во главе с лидером демократического большинства Нэнси Пелози. В 2008 году Башар Асад рядом с Саркози на трибуне принимал парад в Париже в День взятия Бастилии, а в 2010-м он еще раз приехал в Париж с официальным визитом. В течение трех лет с Асадом встретились турецкий премьер Эрдоган, президент Хорватии, премьеры Ирака, Иордании, Испании, саудовский король и другие официальные лица. Вторая делегация американских сенаторов приехала в Дамаск в 2010 году. В телеграмме, выложенной на «Викиликс», сообщается, что на встрече с Асадом сенаторы отметили положительные сдвиги в Сирии и что у Сирии и США есть общие интересы: независимый светский Ирак, свободный от иранского влияния. В 2010 году Асад получил высшие награды Италии и Бразилии (итальянский орден отозван в 2012 году, бразильский и сейчас в силе).
Human Rights Watch жалуется в докладах за 2009 и 2010 год, что мир начинает признавать Асада, не глядя на нарушения прав человека. И приводит в пример арестованных блогеров, задержанных активистов, приговоренных за политическую деятельность исламистов, правозащитников, которым отказано в выезде за рубеж, отказ расследовать массовые исчезновения людей в 1970-е и 1980-е годы. Однако среди свежих примеров нет политических казней, вообще политических убийств, массовых тюремных приговоров или длительных сроков. К началу протестов уровень несвободы в Сирии был очень высоким и все же более-менее стандартным для тех мест, это видно по докладам тех же правозащитников о положении в соседних странах.
В 2010 году знакомый житель Дамаска женился на иностранке из Западной Европы. Для этого нужно разрешение госбезопасности. Комитетчик, который ведет его дело, звонит домой, застает родителей, представляется другом, оставляет телефон, просит перезвонить. «Это чтобы домашних не испугать, – объясняет он потом жениху, – а то мало ли что подумают». «Вот это деликатность, – восхищается жених. – Раньше бы вызвали к себе через родственников, пусть у них хоть инфаркт. А тут перезваниваю в госбезопасность, а там мне: «У нас возникли дополнительные вопросы, когда и где вам удобно встретиться? В шесть, в вашем районе, в кафе? Хорошо». Вот она, свобода! Раньше деньги стал бы вымогать за положительное решение вопроса, а тут не просит ничего, – удивляется жених иностранки. – Ну это, может, потому, что я умею с ними уверенно говорить. У кого-нибудь полуграмотного, может, и стал бы». И рассказывает про своего неблизкого приятеля из госбезопасности, который на досуге любит выезжать на шоссе Аман – Дамаск останавливать фуры: «Где разрешение на груз? Какое? Не знаешь? В отделение пройдем или здесь решим вопрос?»
От режима к войне
Первые протесты в Сирии начались в 2010 году в городе Дераа после неоправданно жестокого разгона демонстрации. По этому поводу верно пишут, что Дераа – суннитский регион и к тому же бедный. Забывают, что провинция Дераа – давний исторический оплот партии «Баас» (John McHugo. Syria: А Recent History), прочно встроенный в старый режим, в его поощрительные и распределительные механизмы, и, следовательно, пострадавший от их отмены. Событие, которое запустило массовые протесты, тоже типично для авторитарного режима любого типа. Подростки расписали стены антиправительственными граффити, а власти вместо того, чтобы, по выражению дьякона А. Кураева, накормить блинами, их арестовали. Местные силовики разогнали демонстрацию родителей. Потом расстреляли демонстрацию в поддержку побитых родителей. Потом начальству припомнили все грехи – от того, что они плохие мусульмане, до несправедливой приватизации.
Типичная для авторитарного режима цепочка событий. Местные силовики как можно быстрее попытались навести порядок, чтобы не выглядеть в глазах руководства хуже других регионов, и создали проблемы для центральной власти. Но центральная власть не стала их наказывать: между силовиками и горожанами она выбрала силовиков, потому что, если выбрать горожан, кто защитит ее в другой раз или в другом месте.
Если мы рассматриваем диктатуру в статике, мы склонны делать вывод, что причина недовольства – сама диктатура, ее общие с другими диктатурами тиранические черты. Если мы рассматриваем ее в динамике, видно, что причиной недовольства могут быть те изменения, которые диктатура претерпевает, в том числе реформы. Когда поднимается протест, оба недовольства объединяются, сливаются до неразличимости, иногда их носителями являются одни и те же люди.
Антикоммунистический бунт «Солидарности» на польских верфях в 1980 году поднялся после того, как власть покусилась на такую стопроцентно коммунистическую меру, как фиксированные низкие цены на продовольствие, и прибегла к такой обычной для свободных стран мере, как их повышение с поправкой на инфляцию, накопившуюся денежную массу и неудовлетворенный спрос. Точно такая же причина у новочеркасского бунта в СССР 1962 года.
Чтобы понять причины протеста, важно направление развития, а не только природа режима. Допустим, авторитарный режим меняется в сторону больше свободы – экономической или общественной. Но поскольку он и в период трансформации остается режимом, диктатурой, любое сопротивление ему может быть описано в формах борьбы за свободу и демократию, и уж в любом случае вписывается в классический сюжет «народ против тирании». Расстрелянный советской армией бунт в Тбилиси в защиту доброго имени Сталина в 1956 году в современной грузинской истории рассматривается как часть борьбы грузинского народа за свободу, о чем в Тбилиси висят соответствующие памятные знаки. Волнения в Новочеркасске произошли после ХХ съезда и практически сразу после ХХII съезда, где осудили репрессии.
Диктатура в период либерализации является более уязвимой: в это время она создает впечатление, что цена протеста не так высока. Задача диктатуры – или справиться с протестом средствами реформ, или доказать, что протестующие ошиблись и право на перемены зарезервировано за властью. Именно это хотел показать Башар Асад и получил в ответ гражданскую войну, за время которой постепенно и в самом деле стал кровавым диктатором, после того как его армия убила десятки тысяч человек. Впрочем, оппозиция за то же время стала «кровавой оппозицией», так как за то же время, даже за вычетом ИГ, убила не меньше людей – по крайней мере столько, сколько смогла. Включая два хорошо зарегистрированных случая применения химических боеприпасов – один (хотя Комиссия ООН не назвала виновных) почти наверняка со стороны армии, другой – повстанцев.
Цена перемен
К началу гражданской войны Башар Асад не всегда с блеском переформатировал арабский социализм в региональную форму рыночной экономики и возглавлял умеренный авторитарный режим со средним по окрестностям уровнем несвободы. От соседних он отличался неустойчивыми связями с западным миром и просоветской и проиранской внешней политикой в анамнезе. К началу протестов Асад, по местным меркам, не выглядел пересидевшим лидером, с ним по-прежнему связывались определенные надежды, в том числе у требовательной и современной части общества. Хотя надежды, конечно же, превосходили то, на что был готов режим, Дамаск и экономическая столица Алеппо долго сохраняли спокойствие, это создало у властей иллюзию, что с провинциальным протестом можно справиться полицейскими средствами.
Даже сейчас, на четвертый год войны, Дамаск, за исключением пары бедных предместий, по-прежнему сохраняет лояльность правительству: жители не горят желанием, чтобы их пришли и освободили умеренные исламисты из регионов – как не все, даже самые критически настроенные москвичи были бы рады, если бы их пришли освобождать вооруженные повстанцы с Урала или Кавказа. За время войны позиции власти в Сирии где-то утрачены, а где-то, наоборот, окрепли: целые регионы и группы населения связывают с властью свое выживание. Если весной 2011 года в Латакии были демонстрации, теперь ее жители, в большинстве алавиты, сами не понимают, как их угораздило.
В отличие от Египта и Туниса большая часть армии и полицейского аппарата не отказала в поддержке власти. За те же годы оппозиция радикализовалась. В марте 2013 года шейх Моаз аль-Хатиб, бывший имам мечети Омейадов в Дамаске, авторитет и для суннитов, и для шиитов, и для курдов (и даже христиан), ушел с поста главы Национальной коалиции сирийской оппозиции после обвинений в предательстве: он призывал закончить войну переговорами с правительством. С тех пор у оппозиции и близко нет такого общепризнанного авторитетного лидера. В таких условиях делать ставку на военную победу оппозиции над Асадом – это заменять один репрессивный режим другим и одних беженцев другими. Продолжать войну на уничтожение против режима, который до ее начала занимался либерализацией и добровольно сближался с Западом, так же разумно, как, пропустив Сталина и Брежнева, объявить третью мировую войну Горбачеву за подавление демонстраций в Тбилиси и Вильнюсе.
Глядя на успешную западную экономику, мы и в политике ожидаем той же эффективности. Однако одно не всегда следует из другого. Четыре года войны, 250 тысяч погибших, четыре миллиона беженцев, разрушенные памятники мирового значения ради смены режима Башара Асада, рождение военно-политической пустоты, куда может прийти кто угодно – ИГИЛ, Иран или, недавно, Россия, чтобы бросать вызов мировому господству и принуждать к многополярнсти, – так себе стратегия: можно уже попробовать что-то еще.
Александр Баунов
Источник: carnegie.ru
