Как показали исследования психологов, любой экстремальный безнравственный поступок вызывает в социальных сетях очень неоднозначную, а зачастую полярную реакцию. О том, является ли соцсеть зеркалом социальных настроений, кто осуществляет сегодня нравственный контроль в обществе и почему россияне так агрессивны, в интервью “Росбалту” рассуждает доктор психологических наук, член-корреспондент РАН, заместитель директора Института психологии РАН Андрей Юревич.
– Андрей Владиславович, вы как-то заметили, что психолог Валентин Семенов выделяет в современной России 4 основных типа менталитета: православно-российский, коллективистско-социалистический, индивидуалистско-капиталистический и криминально-мафиозный. Какой из них сейчас начинает преобладать?
– Настолько мне известно, среди этих четырех количественно преобладает первый, но в целом доминирует смешанный, “мозаично-эклектический” менталитет. В целом, мы понемногу становимся мягче, цивилизованнее, добрее, однако в стране пока не исчезает и мода на агрессию. Например, по количеству убийств на 100 тыс. населения Россия по-прежнему остается в числе мировых лидеров, почти в два раза превосходя США и в пять раз – большинство стран Западной Европы. А в области тяжких преступлений все так же проявляется характерная и печальная для нашего общества тенденция: две трети всех убийств совершаются в состоянии так называемой спонтанной агрессии. Иначе говоря, это “бытовуха”, свидетельствующая об озлобленности общества.
– Насколько моду на агрессию могут провоцировать соцсети? Уровень взаимной ненависти в них просто зашкаливает. Какую роль они играют: провокатора или громоотвода?
– И того, и другого. Соцсети, как и СМИ, повышают уровень агрессивности.
Но, в то же время, это и средство сброса накопившегося раздражения относительно безопасным путем. А если бы такой возможности не было, то многие из тех, кто вымещает злобу в виртуальном пространстве, делали бы это в реальных взаимоотношениях. И несчастий в мире тогда наверняка прибавилось бы.
Скажем, какой-то маньяк публикует злобные посты и комменты в соцсети, изливая в них свою грязную душу. А отключи ему Интернет – может, он тогда выйдет на улицу и кого-нибудь убьет или изнасилует… Однако если соцсеть используется для призывов к терактам или другим экстремистским действиям, она превращается в безусловное зло.
– Согласно вашим исследованиям, безнравственные поступки в российском обществе становятся все более экстремальными. Насколько это связно с анонимностью человека в соцсетях?
– Только отчасти. Любой нормальный человек различает свое поведение в соцсети и в реальной общественной жизни. Трудно ожидать, что если ты кого-то ударишь или ограбишь на улице, то будешь оставаться там таким же анонимным, как в Интернете.
В то же время, любой экстремальный безнравственный поступок, от выходки Pussy Riot до избиения престарелой учительницы ее учениками, вызывает в соцсетях очень неоднозначную, а зачастую полярную реакцию: многие возмущаются, но многие в то же время и поддерживают вопиющие нарушения морали.
В итоге люди, которые совершают неблаговидные поступки и даже преступления, могут ощущать в соцсети социальную поддержку и приходить к выводу, что это правильно, так и надо поступать. Как результат – то, что раньше казалось немыслимым, сегодня становится вполне реальным.
Часто голоса “за” и “против” распределяются примерно поровну. Рационального объяснения этому нет, и трудно представить себе нормального человека, который оправдывает чьи-то гнусные поступки. Однако такое деление наглядно демонстрирует состояние умов и может быть более показательным, нежели сухая статистика.
– Помнится, вы называли даже расклад сил в поляризации таких “за” и “против”: “пятьдесят на пятьдесят”. То есть 50% проклинают насильника, убийцу, порицают преступника – скажем, Брейвика или российского “школьного стрелка”, а 50% хвалят их и поддерживают. Это действительно отражает то, что творится у людей в голове?
– Отражает, но не в количественном плане. То, что выставлено напоказ в соцсетях, – это во многом результат подбора позиций администраторами порталов и ведущими блогов по принципу “зло оживляет кадр (блог)”. Можно предположить, что эти люди просто стремятся к равной представленности разных позиций, и таким образом формируют искусственное ощущение о примерном равенстве сторон.
Но очевидно, что тех, кто поддерживает негативные социальные явления, достаточно много. Хотя нет достаточных данных, чтобы с уверенностью утверждать, будто их примерно столько же, сколько тех, кто осуждает зло. Я все-таки надеюсь, что осуждающих явное большинство.
– Наверное, те, кто поддерживают зло, более активны в соцсетях?
– Может быть, это тоже сказывается. Если позиция человека естественна и соответствует существующим в обществе нормам, то у него нет достаточной мотивации для того, чтобы публично представлять ее в Интернете. А если он считает свои взгляды очень оригинальными, и к тому же самоутверждается таким образом, то часто использует соцсеть как трибуну для самореализации.
– Ваша фраза: “Нравственный контроль, который, по идее, должны осуществлять школа и церковь, уже не действует, как перестал действовать некогда кодекс коммунизма”. Кто или что сейчас осуществляет такой контроль в обществе? Есть ли он вообще?
– Школа – это одна из инстанций привития людям нравственных норм. Безусловно, влияют и семья, и общественные организации, и многое другое. Но роль школы переоценить очень трудно. К сожалению, с начала 90-х годов она фактически отказалась от выполнения воспитательных функций с подачи идеологов, которые провозгласили, что школа должна быть местом “оказания образовательных услуг”. То есть учитель превратился в своего рода официанта, который обслуживает клиентов. Поэтому не стоит удивляться той нетерпимости и жестокости, которые мы отмечаем у современных школьников.
Тем не менее, у нас еще остается немало замечательных педагогов, которые личным примером пытаются воздействовать на своих учеников. И это обнадеживает. Регресс воспитательной роли школьного образования по сравнению с советскими временами очевиден, но все же совсем девальвировать роль школы я бы не стал. В то время была действенная система идеологических, но отчасти небесполезных институтов – октябрята, пионеры, комсомол и т.д. Парткомы с профкомами и комитетами комсомола, при всей их идеологизированности и прочих недостатках, все-таки выполняли какие-то функции нравственного контроля. Когда человек совершал безнравственный поступок, не преступая при этом закон, его наказывали, как говорится, “по партийной линии”. Сегодня таких институций нравственного контроля практически не осталось.
В сфере воспитания образовался некий вакуум, и, как следствие, предпринимаются попытки заполнить его православной церковью – то есть придать функции нравственного контроля именно ей. Но далеко не все наши сограждане – православные, многие – вообще не верующие, а многие верующие не воцерковлены. Некоторые верят условно, лишь допуская существование Бога. К вере, требующей абсолютного соответствия нормам христианской морали, приходят немногие.
В результате трудно рассчитывать, что православная церковь сможет сыграть решающую воспитательную роль даже по отношению к той части населения, которая считает себя православной. К тому же, как свидетельствует история человечества, многие религиозные люди совершали злые поступки. Достаточно вспомнить, как православные русские князья обращались друг с другом и в преддверии, и во время татаро-монгольского нашествия.
Но все-таки церковь – и православная, и мусульманская – имеет большое воспитательное значение. К тому же остаются и школа, и семья, от которой тоже зависит многое, остаемся и все мы, общество в целом. В России немало общественных организаций, которые тоже выполняют воспитательную функцию, хотя и не ставят перед собой такую задачу. Одна из положительных тенденций последних лет – развитие волонтерских движений. Сейчас, если, например, пропадает ребенок, то всем миром начинают его искать, чего не наблюдалось в 90-е, когда каждый был “сам за себя”.
– А почему, на ваш взгляд, российское общество с таким недоверием относится к благотворителям и волонтерам – их подозревают в нечестности и жульничестве? Откуда вообще такое отношение к меценатам и бескорыстным делам?
– С 1917 года традиция меценатства и благотворительности у нас была прерванной на долгое время. Осталась только память о российских купцах, которые этим занимались. В мировом рейтинге благотворительности Россия занимает 137 место, и 15 – по распространенности оказания непосредственной помощи нуждающимся людям.
Конечно, чтобы меценатство возродилось, нужно время. Так сразу это не произойдет. С другой стороны, у нас есть немало и мошеннических организаций, которые, прикрываясь благовидными и миссионерскими целями, обирают население, – различные “пирамиды”, фирмы, практикующие разного рода аферы. Многие формально благотворительные организации и фонды себя дискредитировали. Тут недоверие людей вполне оправданно. Благотворителям требуется приложить усилия, чтобы заработать себе хорошую репутацию, а обществу, со своей стороны, нужно заново привыкнуть к тому, что благотворители – порядочные люди, а не мошенники и аферисты.
Так же и с волонтерами. Отношение к их движению в целом благожелательное, но даются и негативные оценки: “Эти люди оказывают помощь небескорыстно, они чего-то хотят для себя лично”. Им не верят, или верят не до конца. Если богатый человек жертвует на доброе дело, то его начинают подозревать в том, что он отмывает грязные деньги и свой криминальный имидж, либо собирается идти в политику.
– Насколько сильно изменится психологический облик наших сограждан в будущем? Понятия добра, сострадания, отзывчивости, взаимопомощи – это уже уходящая натура?
– Мой прогноз позитивный, но осторожный. Мы пока находимся на очень зыбкой почве. Любое экстремальное событие может повернуть все позитивные тенденции вспять. Поскольку мы живем в очень неспокойном мире и в очень неспокойной стране, все возможно.
Мода на агрессию долгое время была очень характерна для нашего общества: считалось, что поступать агрессивно и недоброжелательно по отношению к другим людям, попирать нравственные нормы – это “круто”. Многие самоутверждались таким способом.
Но сегодня, например, мы стали гораздо чаще уступать места в общественном транспорте и, находясь за рулем автомобиля, пропускать пешеходов на “зебре”. Такие явления говорят о том, что в нашем обществе складывается мода на цивилизованное поведение.
– Как в этом смысле влияют на настроения россиян поездки за рубеж? Чего мы там набираемся больше – плохого или хорошего?
– Я думаю, больше хорошего.
Многие наши сограждане, в первую очередь молодежь, ездят отдыхать в очень дружелюбные европейские страны, видят, как там принято обращаться с людьми, ощущают, что доброжелательность – норма социальных отношений, усваивают эту норму и переносят ее на родную землю.
Мы сейчас много ругаем Европу и отчасти справедливо, но чего не отнимешь у большинства западноевропейских стран – так это позитивного отношения к окружающим, хотя нынешняя волна миграции угрожает его изменить. И хочется надеяться, что это – тот ориентир, к которому мы идем. Если мы будем развиваться без каких-то эксцессов, то тоже будем становиться добрее и цивилизованнее.
– А может, наоборот, наши люди приезжают из благополучных стран, где все друг другу улыбаются, и, снова попадая в сверхагрессивную среду у себя на родине, испытывают крайнее раздражение и разочарование?
– Такое тоже есть. Конечно, нельзя переоценивать доброжелательность западного общества, равно как и агрессивность нашего. Не все так просто. Но, в принципе, подобная реакция вполне возможна: приехал из какой-то вежливой страны, тут тебя обхамили, ты стремишься вернуть это обществу еще большим хамством – и началось…
Однако положительные ориентиры тут все-таки перевешивают. Когда приобщаешься к нормам цивилизованного поведения, одичать снова уже довольно трудно, хотя, конечно, возможно. Нормы доброжелательности начинают все более глубоко укореняться в нашей жизни. Хотя пока они и идут рука об руку с хамством и агрессией.
Беседовал Владимир Воскресенский
Источник: rosbalt.ru