Бывший ректор РЭШ Симеон Дянков показал, что коррупция и плохое управление в бывших соцстранах приводят к снижению качества жизни
Колонка из №11 Forbes (поступит в продажу 22 октября).
За четверть века после распада советского блока входившие в него страны преодолели большой путь. Они отказались от централизованного планирования, отпустили цены, либерализовали внешнюю торговлю. В большинстве стран экономики после трансформационного спада быстро росли, некоторым удалось построить полноценные демократические системы и вступить в Евросоюз. Однако для жителей посткоммунистических стран по-прежнему характерен аномально низкий уровень счастья по сравнению как с развитыми, так и с развивающимися странами с тем же уровнем экономического развития. Экономические и политические реформы не привели в посткоммунистических странах к росту удовлетворенности жизнью, не позволили им преодолеть разрыв в уровне счастья с жителями других стран.
Переход от социализма к рынку в одних странах завершен, в других он на полпути, но где же плоды?
Если в Дании довольны жизнью почти все, то на Украине всего 31%, а в России — 33%. Разрыв между уровнем счастья в переходных экономиках и развитых странах Европы составляет 13–32% и почти не меняется с начала 1990-х. Лишь Словения (82%), Чехия (77%) и Эстония (72%) догнали по уровню счастья такие страны, как, например, Великобритания и Австрия. Самые несчастные из постсоветских стран — Россия и Украина, уровень удовлетворенности жизнью у них ниже, чем в Бангладеш и Сенегале (на уровне Туниса, Пакистана и Иордании). А в Армении, Болгарии, Грузии, Сербии и Молдавии он ниже, чем, например,в Перу и Индии. Почему экономический рост и политические трансформации не обеспечивают прежним строителям коммунизма сопоставимого с другими странами уровня счастья? Почему транзит от социализма к капитализму и демократии вызвал столь длительный провал в удовлетворенности жизнью?
Ответить на эти вопросы пытаются Симеон Дянков (РЭШ), Елена Николова (EBRD) и Ян Жилинский (PIIE). Объединив несколько межстрановых исследований удовлетворенности жизнью (опросы EBRD «Life in Transition», Pew Research Center, Eurobarometer, European Values Study), они построили базу, показывающую самочувствие жителей 82 стран с начала 1990-х по 2014 год.
Неудовлетворенность жизнью в посткоммунистических странах не объясняется ни подушевым ВВП, ни относительно низкой продолжительностью жизни. Рост доходов вообще плохо объясняет разницу в уровне счастья между странами. Казалось бы, рост потребления должен непосредственно отражаться на удовлетворенности жизнью. Но люди не сравнивают свой нынешний уровень потребления с прошлым. Для оценки удовлетворенности жизнью важно не сопоставление своих доходов или потребления с прошлым, а сопоставление своего актуального благосостояния с другими людьми, доказывают китайские экономисты в недавнем докладе BOFIT. Поэтому так важен выбор «референтной группы», с которой люди сравнивают достигнутое ими благосостояние. Но такой подход не показывает разницы в уровне счастья при межстрановом анализе.
У недавних строителей социализма счастье украдено правительствами, считают Дянков и его соавторы. Две переменные, которые лучше всего объясняют отставание восточноевропейских стран в степени удовлетворенности жизнью, — уровень коррупции и качество госуправления. Если сделать поправку на эти две величины, а не на подушевой ВВП или продолжительность жизни, разрыв в удовлетворенности жизнью исчезает. В случае коррупции речь идет не о мелком взяточничестве при оказании госуслуг, а именно о политической коррупции, когда элита увеличивает свое богатство благодаря связям в госаппарате, а труд и заслуги людей слабо влияют на их карьерный рост. Получается, коррупция и плохое качество госуправления влияют не только на уровень благосостояния (это отражается в экономических показателях), но и на субъективное самочувствие людей.
Переходные экономики еще не завершили свой переход — возвращение из социалистического рая к тому, чтобы стать «нормальными странами» — термин Андрея Шлейфера (Гарвард) и Дэниэла Трейзмана (UCLA). Эксперимент по построению социализма был масштабным, он задействовал не только политико-экономические системы, но и социально-психологические основы человеческого существования. Теперь быстро к нормальной жизни не вернуться — разрушен социальный капитал, люди не доверяют друг другу и не очень способны к коллективным действиям. Они крайне медленно становятся более позитивными, с трудом приспосабливаются к конкуренции, неизбежной в рыночной экономике.
В постсоциалистических странах, показывали Сергей Гуриев и Катя Журавская, переходный период сопровождался непредвиденной девальвацией заработанного человеческого капитала (полученные в командной экономике навыки не помогали жить в условиях рынка), ухудшением качества и снижением количества получаемых населением общественных благ, ростом неопределенности и волатильности личных доходов, ростом неравенства и восприятием социально-экономического строя как несправедливого. Все эти причины могут объяснять разрыв в уровне счастья, но лишь частично.
В 2007 году Гуриев и Журавская прогнозировали, что если экономики постсоветских стран продолжат быстро расти, то через несколько лет разрыв в уровне удовлетворенности жизнью сойдет на нет. Проверить этот прогноз пока невозможно — 2007 годом период быстрого роста закончился.
Разрыв в уровне счастья до сих пор не преодолен даже между жителями Восточной и Западной Германии (он объясняется множеством факторов, включая разницу в доходах, более высокую безработицу на Востоке и дефляцию социального капитала у строителей коммунизма). Снизившись в первые годы после объединения, этот разрыв в дальнейшем долго остается примерно на одном уровне, снижаясь только у тех, кто родился уже в единой Германии (правда, не за счет роста удовлетворенности жизнью в Восточной Германии, а за счет ее снижения в Западной). На уровне счастья мог сказаться и духовный вакуум, образовавшийся после того, как коммунистическая идеология перестала быть государственной: ведь она, по сути, заменяла многим людям религию,писал в 2008-м Рональд Инглхарт (Мичиганский университет), основатель всемирного исследования ценностей (WVS). Коммунистическая идеология указывала людям путь в светлое будущее, придавала смысл их личным действиям, так что ее крах не мог не вызвать резкого падения уровня счастья.
В 45 странах из 52, которые не были затронуты коммунизмом, уровень счастья в 1980–2000-х годах, наоборот, рос. Инглхарт и его соавторы объясняют это так: благодаря демократизации, экономическому развитию и большей толерантности у жителей этих стран увеличилась свобода выбора. Экономическое развитие влияет на уровень счастья не непосредственно, но через увеличение степени свободы. По этой же причине уровень счастья растет вместе с демократизацией. Толерантность к людям других религий, наций, сексуальной или идеологической ориентации крайне важна для ощущения личного благосостояния: чем выше уровень толерантности в обществе, тем больше у людей свобода выбора. Кстати, неприязнь, которую испытывают в том или ином обществе к разным меньшинствам, схожа: где не любят инородцев, там, скорее всего, не любят еще и иноверцев.
У Дянкова несколько другая версия причин несчастья посткоммунистических стран — он считает, что основным пожирателем счастья в постсоветских странах (этот вывод особенно применим к России и Украине) стало рентоориентированное поведение государства, и без радикального улучшения качества госуправления эту ситуацию не исправить. Так ли сильно жизнь человека связана с государством? Когда государство «хорошее», люди могут его «не замечать», воспринимая, например, компетентную, быструю и неопасную полицию как должное. Но когда государство «плохое» — не справляется с базовыми функциями, коррумпированное, вмешивается в бизнес и частную жизнь людей, это оказывает очень сильное влияние на удовлетворенность жизнью.
Реформировать государство, воспринимаемое людьми как неэффективное и коррумпированное, гораздо сложнее, чем экономику, пишут Дянков и Андерс Ослунд в статье «Великое возрождение» из одноименной книги, русскоязычное издание которой сейчас готовится.
Поэтому, например, на Украине поддержка реформ не будет устойчивой, пока стране не удастся обуздать тотальную коррупцию.
Но для этого в первую очередь нужно дерегулирование — когда государство сохраняет за собой слишком много ролей, это создает благоприятную почву для расцвета коррупции. Пересмотреть роль государства в экономике гораздо сложнее, чем приватизировать имущество или отпустить цены. В этом проблема российских реформ начала 1990-х и нынешних попыток реформирования на Украине: те перемены, которые реформаторы проводили на самом раннем этапе, были не технократическими, а политическими. Просвещение и коммуникация с обществом здесь гораздо важнее, чем написание законов в соответствии с лучшими зарубежными образцами.
Разумеется, в условиях демократии люди счастливее, чем при авторитаризме, а рыночная экономика дает куда больше возможностей для реализации, чем социализм. Но транзит, завершенный лишь наполовину, очевидным образом не радует граждан. Элите, конечно, очень удобно (хотя это и рискованно) жить в обществе с высоким неравенством и повсеместной коррупцией, в полубандитском капитализме с неработающими социальными лифтами. Но трудно ожидать, что в этой системе будут счастливы и те, кому не удалось пробиться наверх. А многие и не захотят, ведь в такой системе вознаграждается лояльность, а платить за продвижение вверх приходится компромиссами с собственной совестью.
а � � (‘ ушевой ВВП или продолжительность жизни, разрыв в удовлетворенности жизнью исчезает. В случае коррупции речь идет не о мелком взяточничестве при оказании госуслуг, а именно о политической коррупции, когда элита увеличивает свое богатство благодаря связям в госаппарате, а труд и заслуги людей слабо влияют на их карьерный рост. Получается, коррупция и плохое качество госуправления влияют не только на уровень благосостояния (это отражается в экономических показателях), но и на субъективное самочувствие людей.
Переходные экономики еще не завершили свой переход — возвращение из социалистического рая к тому, чтобы стать «нормальными странами» — термин Андрея Шлейфера (Гарвард) и Дэниэла Трейзмана (UCLA). Эксперимент по построению социализма был масштабным, он задействовал не только политико-экономические системы, но и социально-психологические основы человеческого существования. Теперь быстро к нормальной жизни не вернуться — разрушен социальный капитал, люди не доверяют друг другу и не очень способны к коллективным действиям. Они крайне медленно становятся более позитивными, с трудом приспосабливаются к конкуренции, неизбежной в рыночной экономике.
В постсоциалистических странах, показывали Сергей Гуриев и Катя Журавская, переходный период сопровождался непредвиденной девальвацией заработанного человеческого капитала (полученные в командной экономике навыки не помогали жить в условиях рынка), ухудшением качества и снижением количества получаемых населением общественных благ, ростом неопределенности и волатильности личных доходов, ростом неравенства и восприятием социально-экономического строя как несправедливого. Все эти причины могут объяснять разрыв в уровне счастья, но лишь частично.
В 2007 году Гуриев и Журавская прогнозировали, что если экономики постсоветских стран продолжат быстро расти, то через несколько лет разрыв в уровне удовлетворенности жизнью сойдет на нет. Проверить этот прогноз пока невозможно — 2007 годом период быстрого роста закончился.
Разрыв в уровне счастья до сих пор не преодолен даже между жителями Восточной и Западной Германии (он объясняется множеством факторов, включая разницу в доходах, более высокую безработицу на Востоке и дефляцию социального капитала у строителей коммунизма). Снизившись в первые годы после объединения, этот разрыв в дальнейшем долго остается примерно на одном уровне, снижаясь только у тех, кто родился уже в единой Германии (правда, не за счет роста удовлетворенности жизнью в Восточной Германии, а за счет ее снижения в Западной). На уровне счастья мог сказаться и духовный вакуум, образовавшийся после того, как коммунистическая идеология перестала быть государственной: ведь она, по сути, заменяла многим людям религию,писал в 2008-м Рональд Инглхарт (Мичиганский университет), основатель всемирного исследования ценностей (WVS). Коммунистическая идеология указывала людям путь в светлое будущее, придавала смысл их личным действиям, так что ее крах не мог не вызвать резкого падения уровня счастья.
В 45 странах из 52, которые не были затронуты коммунизмом, уровень счастья в 1980–2000-х годах, наоборот, рос. Инглхарт и его соавторы объясняют это так: благодаря демократизации, экономическому развитию и большей толерантности у жителей этих стран увеличилась свобода выбора. Экономическое развитие влияет на уровень счастья не непосредственно, но через увеличение степени свободы. По этой же причине уровень счастья растет вместе с демократизацией. Толерантность к людям других религий, наций, сексуальной или идеологической ориентации крайне важна для ощущения личного благосостояния: чем выше уровень толерантности в обществе, тем больше у людей свобода выбора. Кстати, неприязнь, которую испытывают в том или ином обществе к разным меньшинствам, схожа: где не любят инородцев, там, скорее всего, не любят еще и иноверцев.
У Дянкова несколько другая версия причин несчастья посткоммунистических стран — он считает, что основным пожирателем счастья в постсоветских странах (этот вывод особенно применим к России и Украине) стало рентоориентированное поведение государства, и без радикального улучшения качества госуправления эту ситуацию не исправить. Так ли сильно жизнь человека связана с государством? Когда государство «хорошее», люди могут его «не замечать», воспринимая, например, компетентную, быструю и неопасную полицию как должное. Но когда государство «плохое» — не справляется с базовыми функциями, коррумпированное, вмешивается в бизнес и частную жизнь людей, это оказывает очень сильное влияние на удовлетворенность жизнью.
Реформировать государство, воспринимаемое людьми как неэффективное и коррумпированное, гораздо сложнее, чем экономику, пишут Дянков и Андерс Ослунд в статье «Великое возрождение» из одноименной книги, русскоязычное издание которой сейчас готовится.
Поэтому, например, на Украине поддержка реформ не будет устойчивой, пока стране не удастся обуздать тотальную коррупцию.
Но для этого в первую очередь нужно дерегулирование — когда государство сохраняет за собой слишком много ролей, это создает благоприятную почву для расцвета коррупции. Пересмотреть роль государства в экономике гораздо сложнее, чем приватизировать имущество или отпустить цены. В этом проблема российских реформ начала 1990-х и нынешних попыток реформирования на Украине: те перемены, которые реформаторы проводили на самом раннем этапе, были не технократическими, а политическими. Просвещение и коммуникация с обществом здесь гораздо важнее, чем написание законов в соответствии с лучшими зарубежными образцами.
Разумеется, в условиях демократии люди счастливее, чем при авторитаризме, а рыночная экономика дает куда больше возможностей для реализации, чем социализм. Но транзит, завершенный лишь наполовину, очевидным образом не радует граждан. Элите, конечно, очень удобно (хотя это и рискованно) жить в обществе с высоким неравенством и повсеместной коррупцией, в полубандитском капитализме с неработающими социальными лифтами. Но трудно ожидать, что в этой системе будут счастливы и те, кому не удалось пробиться наверх. А многие и не захотят, ведь в такой системе вознаграждается лояльность, а платить за продвижение вверх приходится компромиссами с собственной совестью.
Борис Грозовский
Источник: forbes.ru
