Российское ТВ переключилось с Киева на Дамаск. ИГИЛ вытесняет из медиаполя РФ «бандеровцев» и «хунту». Роль «нашего сукина сына» перешла к Башару Асаду. И главный вопрос — какая судьба ждет теперь Донбасс.
Потому что сами по себе заявления «ДНР» о том, что войне пришел конец — ничего не значат. Потому что в любой войне важен не столько мир, сколько условия этого самого мира. А в этом вопросе у Москвы и у Киева никакого компромисса быть не может.
И вся история про Донбасс — это спор о том, какой сценарий ждет Украину: боснийский или хорватский.
В конце концов, именно распад Югославии был историей про гибридные войны и непризнанные республики. Те самые, которые стали частью украинской реальности в прошлом году.
Когда Владимир Путин говорит о том, что трагедия краха СССР в том, что 25 миллионов русских остались жить за границей России — ему аплодирует Слободан Милошевич. Для которого сербы, оставшиеся жить за пределами, собственно, Сербии были ничем иным как ирредентой. Он тоже пытался использовать их как ресурс для сохранения влияния на бывшие части Югославии, ставшие на тот момент независимыми государствами.
Полем боя стали два новых государства — Босния и Хорватия.
В Боснии и Герцеговине жили боснийцы-мусульмане, хорваты-католики и православные сербы. Подобный национально-конфессиональный коктейль вряд ли можно назвать бензином, который способен воспламениться от одной искры. Скорее это тротил, для которого нужен детонатор. И такой детонатор был найден.
Боснийские сербы в 1992 году при поддержке Белграда заявили о создании «Республики Сербской». Политическим лидером боснийского «ДНР» стал психиатр Радован Караджич. Военным лидером — генерал югославской армии Ратко Младич.
Официальный Белград занимал примерно ту же позицию, которой придерживалась и Москва: публичная дипломатическая поддержка и непубличная — военная. Через границу Сербии в «непризнанную республику» шли техника, боеприпасы и добровольцы.
Мясорубка продолжалась почти четыре года. Унесла более ста тысяч жизней. Причем для самого Белграда боснийские сербы были инструментальны — примерно так же, как инструментален для Кремля Донбасс.
В тот момент, когда Милошевич решил «замирить» Младича и Караджича с Сараево, он внезапно для себя обнаружил, что эта инструментальность подхода — взаимная. И что боснийские сербы готовы исполнять лишь те указания Белграда, которые им по душе.
Потому что в период с 1993-го по 1995-й Караджич с Младичем успели сорвать целых три западных плана мирного урегулирования, которые вполне устраивали Милошевича.
После того, как Караджич отказался от первого плана — лидер Сербии пригласил его с собой на саммит в Афины и там совместно с западными дипломатами настоял на подписании документов. Но лидер боснийских сербов заявил, что план должен быть ратифицирован парламентом непризнанной республики, после чего Милошевич был вынужден лететь и выступать перед депутатами.
Но выступление не помогло — сразу после выступления Милошевича произнес речь Младич, который упирал на то, что мир приведет к отказу от уже завоеванного. Депутаты не проголосовали.
После этого государственные медиа Сербии внезапно обнаружили, что лидеры боснийских сербов — никакие не Робин Гуды, а лишь кучка безответственных авантюристов, которые ради самих себя держат в заложниках и боснийских сербов, и саму Сербию, изнывающую из под санкциями.
А после третьего отказа боснийских сербой от мирного плана Милошевич разозлился и перекрыл боснийскую границу вместе со всеми поставками оружия.
Однако, при всех прочих, боснийская история — это именно тот сценарий, которого Кремль хотел бы для Украины. Потому что во время Дейтонских соглашений, ознаменовавших окончание войны, запад настоял на сохранении «Республики Сербской» в качестве отдельного формирования в рамках Боснии. Ее представители получили треть в парламенте страны, а сам анклав получил право вето на общие решения. Центральные власти урезались в правах в пользу региональных.
В итоге современная Босния и Герцеговина напоминает историю про лебедя, рака и щуку: она не способна ни к компромиссу, ни к эффективному развитию. Система госуправления молучилась громоздкой и неэффективной. И тот факт, что самого Милошевича нет уже много лет — не обнулил это статус-кво.
И нет ничего удивительного в том, что Москва мечтает о том, чтобы Донбасс сыграл для Украину ту самую роль, которую сыграла для Боснии «Республика Сербска». В то время как самой Украине впору всматриваться в пример другой постюгославской страны — Хорватии.
Потому что всю первую половину девяностых параллельно с войной в Боснии шла другая — в Хорватии. Там тоже вскоре после распада Югославии начался конфликт.
Хорватские сербы в 1991 году создали на территории страны «Сербску Краину» — еще одну разновидность «ДНР». Этот анклав точно так же пользовался поддержкой Белграда, но руководство Хорватии, в отличие от Боснии, до последнего не соглашалось на реальные шаги по реинтеграции мятежной территории на чужих правилах.
Хотя такие попытки были. Так, в январе 1995 года американский посол Питер Гэлбрайт предлогал сторонам конфликта план «Загреб-4». Согласно этому плану часть территорий получали автономию, часть — интегрировались в состав страны. Однако хорватский президент Франьо Туджман счел этот вариант неприемлемым и пообещал рассмотреть его — но лишь в отдаленной перспективе.
Переговоры хоть и шли, но предназначались скорее для отвода глаз. Официальный Загреб ждал лишь того момента, когда Белград начнет тонуть в собственных противоречиях, и когда ему попросту не будет дела до поддержания сепаратистов за пределами собственных границ. Спустя четыре года после начала конфликта они этого дождались.
В том же 1995-м году хорватская армия провела две военные операции — «Молния» и «Буря». В результате первой был взят под контроль сербский анклав Западная Славония, в результате второй — остальные территории Сербской Краины. Отношение к этим операциям до сих пор неоднозначное: наряду с восстановлением территориальной целостности ее итогом стали беженцы и жертвы среди мирного населения.
И тем не менее: Украина сегодня стоит на развилке. Одна дорога ведет ее к повторению боснийского опыта. Другая — к хорватскому. Москве важно выйти из конфликта не с территориальными приобретениями, а без имиджевых потерь. Ей важно вернуть Украину в прежнее буферное положение, в котором роль ошейника на внешнеполитический суверенитет станут исполнять Донецк и Луганск, наделенные правом вето на решения Киева.
И именно поэтому Москва не спешит выполнять минские соглашения — потому что после того, как контроль над российско-украинской границей перейдет к Киеву — это будет означать крах самой идеи «непризнанных республик». Которые лишатся оружия, боеприпасов, добровольцев, надежд на то, чтобы быть «приднестровьем» и будут обречены искать общий язык с Киевом.
Единственное, что может спасти ее планы в отношении Донбасса — это если внезапно Киев согласится на ее правила игры. Тем более, что время играет против Кремля: срыв минских договоренностей чреват новыми санкциями, а до конца года остается все меньше времени.
И нет ничего удивительного в том, что у Киева сегодня в этом вопросе — вполне конфуцианская логика: сидеть на берегу и ждать, пока по реке проплывет труп агрессора.
Павел Казарин
Источник: inosmi.ru
