О трагических событиях октября 1993 года рассказывает единственный «связной» между Кремлем и «Белым домом» Вячеслав Терехов в эфире Радио «КП»
«Летчики, поднимайте самолеты!»
– …Слава, я знаю, что ты был внутри не то что тех событий, а внутри «Белого дома», находился в кабинете Александра Руцкого, занимавшего тогда пост вице-президента России и бывшего одним из главных «мятежников». Он даже присвоил себе звание исполняющего обязанности Президента России. Правильно, да?
– Ну, не совсем присвоил. В ранг и.о. президента его возвели депутаты нашего парламента, взбунтовавшиеся против Бориса Ельцина.
– Ну, и он не отказался, в общем-то, от этого.
– Да кто ж от такого откажется?
– А вообще как случилось, что в эти драматичные дни ты находился именно рядом с Руцким, именно в его кабинете?
– Саша, я, конечно, бывал в кабинете Руцкого, но больше – в его приемной, так называемом предбаннике у кабинета. Потому что там стоял единственный радиотелефон, который военные дали. И шнур от него с трубкой отходил всего лишь на полтора-два метра. Поэтому у меня не было выхода, я сидел около окна. Оттуда и передавал, и звонил в «Интерфакс» и говорил, что происходит.
Интервью с Вячеслав Тереховым о событиях 93-го года
Я связывался с Михаилом Комиссаром, генеральным директором «Интерфакса», который тогда был на Маяковке в кабинете. А он – с Черномырдиным, тогдашним премьер-министром.
– Сколько же дней ты провел в этих «предбанниках»?
– Я прилетел из отпуска в Москву 1 октября, когда кризис достиг своего апогея. Прямо из аэропорта, не заезжая домой, рванул в «Белый дом». Милиционеры меня пропустили беспрепятственно.
В общем, когда я приехал, обстановка накалилась до предела. Так что, я оказался в «Белом доме» аккурат незадолго до штурма. Но когда уже начались самые драматические события – появилось предложение о том, что, в общем, надо сдаваться, выходить – я был и в приемной председателя Верховного Совета Хасбулатова. И там был Руцкой, сам Хасбулатов, Дунаев…
– И.о. главы МВД России – «по версии» Руцкого и Хасбулатова.
– Да. Там было много других людей.
Вячеслав Терехов в музее “Комсомолки”
Фото: Михаил ФРОЛОВ
– Испугались обстрела?
– Вряд ли Руцкой, боевой генерал, был напуган разрывами снарядов. Но «мятежники» не получили от народа той поддержки, на которую они надеялись. Напрасно Руцкой взывал: «Кто меня слышит, летчики, поднимайте самолеты, идите на выручку Верховного Совета!» Но призыв остался без ответа. Сначала, когда увидели, по-моему, два или три самолета или вертолета, сейчас не помню точно, скорее всего, что это все-таки были вертолеты, – они подумали, что это вот летит кто-то им на помощь. Но кто-то военный, который был рядом, говорит: «Да нет, это разведчики летят просто. Так что никто на помощь не придет».
Потом кто-то прибежал к Хасбулатову. А вся группа сидела не в самом предбаннике, а за колоннами, куда не достать снарядам. И этот прибежавший докладывает: «Вот, какая-то часть там не вышла на поддержку Бориса Ельцина». На что совершенно бледный – я его первый раз таким видел- Хасбулатов говорит: «Меня не интересует, кто не вышел на поддержку Ельцину. Меня интересует, почему не вышли в нашу поддержку. Все же обещали, что войска Московского военного округа будут наши. И летчики будут наши, – посмотрев в сторону Руцкого, он сказал. – Но ведь никого нет. Понимаете вы, что это означает?»
– Это было 3-го числа?
– Да. А потом начался обстрел. А мне надо было передавать репортаж…
– Уже 4-го? Утром рано?
– Да. Я пошел в «предбанник» Руцкого. Я позвонил Мише Комиссару на Маяковку и только единственное сказал: «Миш, попроси, я не знаю кого, чтоб не стреляли по кабинету Руцкого. Потому что в кабинете нет никого, в предбаннике нет никого, кроме меня, так что себя, любимого, жалко, попадете в меня. А дальше я отойти не могу, у меня шнур только два метра, я бросить не могу телефонный аппарат и другого варианта передавать информацию у меня нет».
– Слав, а я тоже был в кабинете у Хасбулатов где-то как раз накануне расстрела «Белого дома». Я пробрался туда ночью, мы сидели один на один, общались. И меня тогда поразило то, что у него была свеженькая рубашка и дымились сосиски на столе. И он был очень уверен, он не был бледен.
– Буфеты пятого и третьего этажа работали.
– И мы с ним сделали интервью. А перед этим я пытался попасть к Руцкому. Но меня не пустили к нему, особенно когда узнали, что я из “Комсомолки».
И вот мне бросилось в глаза: там же темно было, потому что свет отключили, и вот при свете аккумуляторных фонариков, свечей каких-то мне показалось, что они там самогоночку попивали.
Ордена «За заслуги перед Отечеством» III и IV степени, «За личное мужество», Александра Невского, медали… Государственные награды за нелегкий и опасный журналистский труд.
Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН
– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть того, что было во всех темных коридорах здания. Но я довольно много времени провел в приемной у Руцкого. Ребята, которых я хорошо знаю, абсолютно трезвые были. Больше того, я разговаривал, когда начался обстрел, с Руцким и с его начальником охраны. Никакого запаха алкоголя не было совершенно. Ни у кого, между прочим, с кем я там, на пятом этаже, был. Никакого запаха алкоголя. Это вот то, что я сам знаю.
– А я в то утро, когда начался обстрел из танков «Белого дома», тоже находился поблизости, только с другой стороны, за жилыми домами. Это было примерно часов в семь утра. Это была Красная Пресня, она полностью простреливалась снайперами. И «скорые» мчались. И мне запомнилось, что мы смотрим в автобусе с милиционерами по переносному телевизору прямую трансляцию, которую вела компания Си-эн-эн. А у милиционеров из рации раздавался голос Руцкого: «Срочно поднять авиацию!»
– Он несколько раз пытался докричаться до них по рации. Он был абсолютно убежден в том, что летчики его поддержат. Коллеги, товарищи, однополчане…Но…
– Ты при этом присутствовал? Помнишь его реакцию, его настроение?
– Я помню тот момент, когда, вероятно, Черномырдин или, по крайней мере, из Кремля, было передано указание сдаваться и выбросить белый флаг.
Стяг из простыней
– Я так понял, что ты был единственным человеком, который связывал «путчистов» с Кремлем?
– Да. Только не непосредственно с Кремлем, конечно, а через Михаила Комиссара. Я звонил в «Интерфакс», а Миша уже дальше транслировал в Кремль – Виктору Черномырдину, Вячеславу Костикову, пресс-секретарю президента.
– И потом эта информация поступала непосредственно кому? Ельцину, Коржакову?
– Непосредственно Ельцину, наверняка Коржакову, как личному телохранителю и главе службы охраны президента, тоже. Но Ельцину – да.
– Скажи, пожалуйста, Слав, а вот ответную какую-то информацию ты получал – от Ельцина, из Кремля, адресованную Руцкому, Хасбулатову…
– Нет, было только предложение сдаться.
– Это тебе оно было?
– Через меня. И я передал это.
– Расскажи, вот как это?
– Когда я разговаривал по телефону с Михаилом, он мне сказал о том, что предлагают (по-моему, он назвал, что это Черномырдин) сдаться и выйти с белым флагом.
Вячеслав Терехов с любимой газетой
Фото: Михаил ФРОЛОВ
– Вот скажи, пожалуйста, как это происходило? Руцкой сидит в камуфляже, как мы помним. К нему заходит Терехов и говорит: «Мне только что позвонили…»
– Нет, нет, нет, совсем все не так. Я же тебе говорю. Я не был в кабинете у Руцкого. Это был предбанник перед входом в кабинет Хасбулатова, председателя Верховного Совета.
– Тебе звонят, и ты…
– Вот здесь я, около стола, который около входа, там стоял переносной радиотелефон, я там сидел. Подходил ко мне Руцкой и спрашивал, что они говорят. Я сказал, что, вот, предлагают сдаться. Он передал это, я видел, как он пошел за эти колонны, сказал Хасбулатову и всем остальным. И они…
– Что он сказал?
– Ну я же сидел в одном месте, а он… Потом он вернулся и сказал: «Все согласны».
– Это уже было после того, как обстреляли?
– Да. С белым флагом надо выйти. Где белый флаг? Стали искать, нашли какие-то простыни. Охрана тут же из них сделала большой такой флаг, на целую белую простыню. И вот что мне запомнилось на всю жизнь. Кто будет выходить с белым флагом?
– Это кто вопрос такой задал?
– Я спрашиваю у них: «Кто будет выходить с белым флагом?»
– А ты от имени кого спрашиваешь?
– Я спрашиваю просто. Вот сижу и говорю. Вот они говорят: «Ну, мы согласны, вот белый флаг». Я говорю: «А кто будет выходить с белым флагом?» Руцкой говорит: «Действительно, кто? Если я выйду, меня застрелят».
– Это Руцкой говорит?
– Руцкой, да. «Если Хасбулатов выйдет, – продолжает Руцкой, – его тоже застрелят. Ну и что делать? А если мы не выйдем?» Я говорю: «А если не выйдем, расстреляют всех».
– Это ты говоришь?
– Да. И смотрю на него.
– На Руцкого?
– Да. Я говорю: «Ну, давайте я выйду».
– Ты?
– Да. Он говорит: «Ну, хорошо.Тебя же знают, тебя хорошо знают. Ты только передай, что это ты выходишь». Я говорю: «Хорошо, ладно». Тогда я взял эту большую простынь белую и пошел.
– Слав, вот – тебе дали белый флаг. И ты стал спускаться вниз.
– Я стал спускаться с пятого этажа вниз, как я их называю, по лестницам, по ступенькам почти смерти…
– Там же темно было.
– Нет, там было не темно. Это же было утро. Светло было достаточно. И, что самое главное, что те, кто были с четвертого этажа и ниже, они все категорически возражали против сдачи.
– То есть верхушка сказала – «Сдаемся!»
– Да, а остальные – нет.
Вячеслав Терехов в прямом эфире
Фото: Михаил ФРОЛОВ
– А ты передал это уже в Кремль?
– Я передал о том, что я выхожу с белым флагом.
– Не стрелять, Терехов выходит с белым флагом. И это передали Ельцину?
– Вероятно, передали, не могу точнее сказать.
– А вот непонятно, почему ты с белым флагом? Ты не «путчист».
– А кому еще? Мне нужно было тогда, извини, я вот в данном случае был плохим журналистом и спецкором. Понимаешь, потому что я должен был, наоборот…
– Ни фига себе – плохим! Человек передавал, единственный, кто передавал всему миру то, что происходит…
– А дальше я должен был смотреть, как они сдаются, как все это делается. Да, я должен был поступать, как спецкор. А что я сделал? Я решил прекратить бойню. Я выступил в качестве политика, посредника, можно сказать.
– Дипломата, парламентера.
– А я не должен был этого делать. Я должен был оставаться спецкором, наблюдателем, нейтральным человеком.
– А тебе разрешил Комиссар?
– Я не спрашивал разрешения. Я думаю, что, если бы я спросил, он бы сказал: ни в коем случае! Почти убежден. Мы с ним потом и говорили…
– Я, может, ошибаюсь, я не знаю, но мне казалось, что ты тогда был ельцинистом, как многие в стране… Тогда многие были ярые ельцинисты. Ездили с Борисом Николаевичем во время предвыборной кампании – ты, я в пуле в кремлевском… Вот твоя душа где была? Ты на чьей стороне был во время этой драмы?
– Моя душа была в «Интерфаксе». Я прекрасно понимал, что я единственный, кто передает информацию из самой сердцевины «мятежников». Но в то же время я понимал прекрасно, что в данном случае я и «Интерфакс» выступаем посредниками, которые помогают не допустить бойни. Я не был ни на одной стороне. Я прекрасно знал Хасбулатов лично. Я прекрасно знал лично и Руцкого. Я прекрасно, как ты осведомлен, знал и Бориса Николаевича, и всю команду.
– И тебя знали.
– Я знал их всех, но, что называется, на вытянутой руке. Я не был в кармане ни у кого… Вот ты назвал меня «ярый ельцинист». Да, я с большим, громадным уважением, и не отрицаю этого, относился к Борису Николаевичу, безусловно. Но говорить, что я был ярым ельцинистом, нельзя. Потому что я точно так же был в прекрасных отношениях и с его политическими противниками.
– Ладно, беру свои слова…
– Плохой спецкор был бы я, если бы я был на чьей-то стороне… Тогда я был бы политиком просто.
«Хасбулатов сказал, что Терехова убили»
– Слав, извини. Вот ты взял, – все, я понял, почему ты взял белый флаг, – пошел на этажи, где не поддерживали решение верхушки сдаться. Там люди были с автоматами. Я был тоже в «Белом доме». Это были сложные люди. Ты спустился. Дальше?
– Я не спустился. Я только начал спускаться по лестницам. Меня в одном месте поймали и сказали: «Что ты делаешь?» Я говорю: «Несу белый флаг, потому что Руцкой дал мне его, решили прекратить бойню». Последовал удар. Я успел сбежать с одного этажа на другой. На следующем этаже…
– С флагом?
– С белым, да, с этой простыней. На следующем этаже кто-то сказал: «Хорошо, пустите его». На втором этаже меня опять тормознули. И здесь сказали: «Вот этого мы не допустим».
– Сдачи?
– Да. «Короче, ставим тебя к стенке и расстреляем. И тогда у нас другого выхода не будет, как бороться до конца».
– А тебя-то за что расстреливать?
– А чтобы я не вышел с белым флагом.
– Ну отняли бы флаг – и все.
– Конечно. Мы сейчас можем говорить «бы». Я говорю то, что было на самом деле.
– Ужас!
– Я стоял около перил. И, вспомнив армию, перекинулся через перила и спустился, сбросил свое тело вниз, можно сказать, так это называется. Меня кто-то подхватил. Это оказался офицер.
4 октября 1993-го, раннее утро. К «Белому дому» подошли танки. Скоро прозвучит приказ: «Заряжай… Огонь!»
Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН
– А выстрелы были?
– Не было. В спину выстрелов не было. Я просто прыгнул туда – и все. И меня подхватил какой-то старший лейтенант. Я не знаю, кто там был – «Вымпел» или кто, на первом этаже.
– Спецназ.
– Спецназ, да. И здесь я сделал глупость. Я сказал: «Отпустите меня, я иду по заданию Руцкого с белым флагом сдаваться». Ах, ты идешь по заданию Руцкого? Ты руцкист?
– Они чего, тебя не узнали?
– Как меня может узнать старший лейтенант? Кто там, что, – ты, что ли, был, или кто-то из коллег был? Там никого не было.
– Ты тогда уже был очень известен.
– Да ну, я тебя умоляю.
– Ну ладно. Так, и что?
– И отняли у меня простыню эту. И велели лечь на пол. Это был 20-й подъезд. Там лежало еще человек 20 – 30, наверное.
– Защитников «Белого дома»?
– Нет, это были просто служащие. Ну и так вот я пролежал какое-то время, а потом нас сбросили в подвал, вниз. И, когда у меня отняли этот флаг, то, к несчастью, какой-то офицер взял этот белый флаг и вышел…
Кстати, я долго пытался выяснить, кто был этот человек, но не смог узнать, кому я благодарен за то, что остался жив… Говорят, подчеркиваю, говорят, что по нему стреляли. Потому что Хасбулатов потом объявил, что Терехова убили, когда он выходил с белым флагом…
– О, Господи!
– Да. Это передали. К счастью, дома не слышал никто.
«А комиссар сказал: мы Славу дождемся»
– А «Интерфакс» передал заявление Хасбулатова?
– «Интерфакс» не передавал сообщение о том, что Терехова застрелили. Передавали другие. Миша Комиссар сказал: «Мы этого давать не будем, мы его дождемся».
– Это Комиссар сказал?
– Да. И так, в общем, получилось. Через несколько часов из подвала вышел. Первый раз вспомню, идем по подвалу, там были еще два помощника Собчака. И, вижу, машина стоит. И дверь приоткрыта. А впереди ворота. И двор. Мужики бросились: «Быстренько садимся, там ключи в машине». Я говорю: «Если ключи в машине, от этой машины быстро отойти, ребята». Они: «Нет, нет, нет». Я толкую: «Послушайте, я в армии служил. Причем в войсках по борьбе с бандитизмом. Я знаю, что это такое. Это подстава может быть. Долой отсюда!»
К счастью, ушли. Действительно, потом слышал, что машина была заминирована. В общем, отправились по коридорам – искать выход где-то. Я приблизительно понимаю, как устроен «Белый дом» и в какую сторону можно идти. И в одном переходе заглянул, молоденькие ребята, солдатик и медсестра стояли, обнявшись, и целовались. И мне, знаешь, так славно стало на душе. Вот – юность есть юность! Жизнь есть жизнь. Вот она во всех проявлениях. Даже здесь жизнь берет верх. И вот когда я это вспоминаю, у меня аж мурашки бегут…
– У меня тоже.
– Когда я вспоминаю те дни, то именно эту картину вижу прежде всего. Не то, как били, не то, как прыгал, ничего. А тех влюбленных… Вот где жизнь, вот как надо за нее бороться.
* * *
– Слав, а почему все-таки в того офицера стреляли, если он шел с белым флагом?
– Не могу тебе ответить на этот вопрос. Потому что не знаю.
– А стреляли со стороны «Белого дома» или со стороны набережной?
– Это было напротив 20-го подъезда, это не набережная…
– Там дома.
– Да, там дома. Вот оттуда, с той стороны стреляли. Кто это был? Был ли это снайпер? Сейчас говорят о том, что снайперы были и с одной, и с другой стороны. Я этого не исключаю абсолютно. Понимаю прекрасно, что и те, и другие, в общем-то, боролись за свою власть или за свое что-то… Кто-то за идеи, кто-то потому, что приказ был…
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
«Если бы Ельцин отдал власть, в России бы правил диктатор»
– Слава, как ты думаешь, вот если с нынешних высот взглянуть на эти события переломные, перед каким выбором стояла Россия? По тому ли пути пошла?
– Понимаю, что у очень многих мой ответ вызовет раздражение, но… Альтернатива-то была непривлекательная. Вспомни про того генерала, с усами, который мэрию брал…
– Альберт Макашов.
– Да, генерал Макашов, который матом кричал: «Выбросить их оттуда, с окна!»
– А потом такие же люди штурмовали телецентр «Останкино».
– Вот с «Останкино» сложно. Потому что там наверняка стреляли с двух сторон. У меня сын в это время был в телецентре, он в «Интерфаксе», как и я, работал. Он передавал информацию оттуда, бегал в будку к сторожу. И оттуда по телефону что-то диктовал. Потому что мобильников-то в то время не было.
– Напомни, как его зовут?
– Женя Терехов. И потом он и еще один парень увидели раненую девушку. Они взяли плащи свои, положили ее и понесли в сторону от телецентра. И у них на глазах ее застрелили.
– Раненую?
– Раненую, когда они ее несли. Выстрелы эти были со стороны «Останкино», а не со стороны штурмующих. Поэтому вина за смерть или ранения людей в тех событиях лежит на обеих сторонах. Одни хотели взять телецентр, пробили грузовиком на первом этаже стекла. Другие пытались не пустить «путчистов», и поэтому лихорадочно стреляли в ответ. То есть, это была война.
– Ты считаешь, что история повернулась в том направлении, которое нужно было России?
– Если бы к власти пришел Макашов, кровушки пролил бы знатно. И Руцкого, и Хасбулатова, да и Ельцина наверняка бы ликвидировал. Он и его чернорубашечники. Он их ненавидел так же, как ненавидел и всех остальных.
– И что, был бы диктатор в России?
– Жесточайший диктатор. Я стоял рядом с ним и видел его дергающиеся усы и жестокий взгляд. Не жесткий, жестокий.
– И как далеко мог бы зайти этот диктатор?
– А как предугадать, куда пойдут диктаторы? Диктаторы, которые приходят на крови, всегда идут по крови. Другого пути у них просто не может быть.
ВОПРОС НА ЗАСЫПКУ
Нужны ли нам сегодня уроки «черного октября»?
– …Уже прошло время извлекать уроки октября 1993 года?
– Я думаю, что эти уроки постоянно и каждый год надо извлекать. Дело в том, что если бы была демократическая смена власти, то не было бы этой драки между Ельциным и Хасбулатовым. Потому что Хасбулатов считал, что он олицетворяет собой парламентскую республику.
Руцкой был обижен на то, что… Он был вице-президент, а фактически весь этот период его реально унижали. Я был часто рядом и видел. У него были хорошие планы по Сельскохозяйственному банку, которые, кстати, потом уже осуществились. У него было очень много хороших планов. Но команда Ельцина, которая считала, что он чужой, лишний, его взяли только для того, чтобы победить на выборах.
Плюс – нерешенность общественно-политического устройства: кто главнее – президент или парламент?
Я думаю, что демократическая смена руководства, начиная с парламента и кончая самого верха, – это единственная страховка от возможных переворотов.1991 года,1993 года, и, не дай бог, следующего.
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Вячеслав Константинович Терехов, старейший журналист кремлевского пула (работает в нем с 1985 года), первый заместитель генерального директора информационного агентства «Интерфакс».
Первым из журналистов сообщил о распаде СССР. Освещал события во многих «горячих точках», в том числе в Афганистане и на Кавказе.
НАША СПРАВКА
Кризис власти в России начался 21 сентября 1993 г., когда президент Борис Ельцин своим указом распустил оппозиционный ему Съезд народных депутатов и Верховный Совет. Депутаты этому указу не подчинились и в свою очередь объявили о прекращении полномочий самого президента. Большинство «мятежников» во главе с Руцким и Хасбулатовым остались в здании на Краснопресненской набережной. Ельцин приказал оцепить здание и никого оттуда не выпускать. К «Белому дому» подтянулись добровольцы, чтобы защищать парламентариев.
Александр Гамов
Источник: msk.kp.ru
