Чем ДНР-ЛНР отличаются от Приднестровья

Чем ДНР-ЛНР отличаются от Приднестровья

Выполнение Минских договоренностей отслеживает трехсторонняя группа. Их суть (относительно перемирия, — “Апостроф”) изложена в первых двух пунктах: в прекращении огня и отводе военной техники. На сегодняшний день более или менее наблюдается выполнение этих пунктов. Причем по второму пункту сейчас есть очень серьезные противоречия со стороны ОБСЕ. Недавно их представитель сделал очень жесткое заявление о массовом исчезновении военной техники из зоны отвода. Я знаком с ситуацией на территориях, подконтрольных украинским военным. Так вот, там техника стоит на таких площадках (предназначенных для ее отвода, —”Апостроф”). Поэтому такое впечатление, что ОБСЕ просто придумывает факты.

Насчет площадок, которые контролирует российская сторона, мы только знаем, что там идет массовая переброска техники. Что-то увозят, что-то привозят, куда-то двигают. То есть на площадках они особо не стоят, но и о том, чтобы вооружения были в непосредственной близости от позиций, тоже речи будто бы нет. По крайней мере, трехсторонняя группа такой информации не имеет и может разве что верить на слово второй стороне. Поэтому группа пришла к выводу, что на сегодняшний день может констатировать — первый пункт Минских соглашений выполнен.

Но первый пункт предусматривает не просто прекращение крупных боевых действий, но и боевых действий как таковых. У нас часто сейчас говорят, что где-то использовалось оружие, запрещенное Минскими договоренностями. Но, согласно этим договоренностям, запрещено любое оружие, даже какая-нибудь петарда шуточная, и та запрещена. Все, что может давать эффект выстрела, взрыва или его имитацию. В зоне непосредственного соприкосновения — все это запрещено. Запрещена также любая стрельба.

То, что на сегодняшний день бывает в отдельных случаях, представители трехсторонней группы могут рассматривать как нескоординированные или неорганизованные действия отдельных лиц или отдельных неподконтрольных групп. То есть нет обстрелов, которые могут произойти с ведома российского командования или боевиков. Понятно ведь, что если происходит залп из “Града”, то и стоимость, и учет ракет, и все остальное настолько жестко контролируются, что решение о каждом таком выстреле принимается даже не российским руководством на Донбассе. Стоимость таких залпов подтверждает, что решения об их применении принимаются в Москве или как минимум в штабе южного военного округа. Или в главном штабе сухопутных войск РФ.

Когда идет обстрел отдельными минометами, то мы тоже понимаем, что это сразу фиксируется. Но когда появляются отдельные разрозненные выстрелы из стрелкового оружия, или в крайнем случае где-то там из гранатометов, которые не являются массовыми, один два-выстрела и заглохло, то такие вещи трехсторонней группой рассматриваются как случаи самовольных выстрелов отдельных групп или людей. Особенно, если такие выстрелы не достигают украинских позиций — тогда они еще могут списываться на какие-то обучения, проверки, просто случайные выстрелы.

По второму пункту Минских соглашений мы фиксируем частичное выполнение, но там есть еще над чем работать. По третьему пункту, предусматривающему обмен пленными, процесс вообще остановился. Было несколько возвратов в начале, но сейчас все остановилось.

О действиях российских войск на Донбассе

Российские войска там, безусловно, есть, это данные разведки — как украинской, так и международной. Этот факт всем хорошо известен. Установлены уже даже имена командиров и названия воинских частей, которые туда передислоцированы. Но мы понимаем, что в большинстве случаев сами российские войска участия в боевых действиях не принимают.

До того, как начало действовать перемирие, они координировали обстрелы артиллерии. Очевидно, что они сидели в ракетных комплексах, а не сепаратисты, они и били по украинским позициям. Также непосредственно российские войска стреляли из гаубиц. Но на самой передовой, на блокпостах, в лобовых атаках, провокационных атаках, разведке боем, где больше всего гибнет людей — туда уже год отправляют только местных, так называемую “биомассу” или “ватников”, которых россиянам не жалко.

Россияне в последнее время пытаются отойти от прямой линии огня. Их задание — обучать боевиков, управлять ими, координировать все их действия, обеспечивать их оружием, боеприпасами, амуницией и прочим. Кроме того, быть заслоном.

Украина могла бы своими силами разбить боевиков очень быстро. У нас есть сильная армия, оснащение, и сколько бы их там бы ни было, мы бы могли разбить их достаточно быстро. Но, повторюсь, если бы там были только боевики. Если бы Украина начала наступательную операцию или массированный обстрел, то есть сама вышла бы в одностороннем порядке из Минских договоренностей, то в таком случае российские войска, которые стоят уже непосредственно на позициях подготовленные к атаке, автоматически перешли бы в нее. Очевидно, с привлечением гораздо более серьезных вещей, а для нас серьезную угрозу представляет российская авиация. Но пока, слава Богу мы этого добились международными усилиями, в украинском небе российская авиация над Донбассом не летает. Вот это могло бы произойти, и российские войска являются тем фактором, который удерживает Украину от возможности начать реализовывать именно военное решение проблемы на Донбассе. Не было бы там российских войск — мы бы это решили военным путем, а поскольку они там есть — должны решать дипломатическим.

Поэтому наличие в больших количествах российских войск — это потенциальная угроза, но на сегодняшний день, если все же перемирие будет действовать, эта угроза будет только потенциальной, не превращаясь в реальные уничтожения людей и убийства.

О приднестровском сценарии для Донбасса

Политически на Донбассе сейчас повторяется приднестровский сценарий, но де-факто это не так.

Во-первых, Приднестровье территориально оторвано от России, поэтому они не могли там делать большие, мощные наступательные операции. А могли действовать только силами одной армии, которая стояла в Тирасполе. Это и был весь резерв, и на большее рассчитывать они не могли. Украина, как и Грузия имеет прямую границу с Россией, поэтому у нас могли отрабатываться любые сценарии, и угроза могла быть намного сильнее.

Во-вторых, сходство в том, что, как и в Приднестровье, у нас раскручивался вариант гибридной войны. То есть, муссировался аргумент, что это не Россия ведет войну. Хотя в Приднестровье российская армия не скрывалась, она прямо вступила в боевые действия. В Украине это происходило несколько скрытней, но, все же, они вступили в боевые действия непосредственно. Но основным материалом для этого должны были стать местные сепаратисты, как в Приднестровье, так и на Донбассе.

Приднестровье — это было начало 90-х, когда был развал Советского союза. Молдавское руководство решило, что берет курс на присоединение к Румынии, вступление в НАТО и т. д. Все это и вызвало реакцию “гомо советикус”, которые жили, в основном, в Приднестровье. Поэтому там де-факто все же был большой элемент местных, которые готовы были воевать против Молдовы.

У нас же на всех территориях, кроме Донбасса, “Новороссия” (путинский проект по захвату части Украины, — “Апостроф”) предусматривала совсем другие варианты, не нужны были им несколько районов Донбасса. Но оказалось, что то население, на которое они рассчитывали, их не поддержало. В Приднестровье их поддержали. У нас — практически ноль. Только на этих территориях Донбасса, была определенная часть населения, но мало. Поэтому боевые задачи им необходимо было бы решать за счет завезенных людей. Даже первые российские флаги в Луганске и Донецке вешались весной прошлого года российскими “туристами”. То есть, разжигать весь конфликт надо было самим. В Приднестровье им надо было только искру бросить, дальше все само собой взрывалось.

Есть еще одно важное отличие — у местных сепаратистов в Приднестровье не было вопросов, где остановиться. Основная линия — это Днестр, и они не планировали его переходить. Эти места и районы были настолько четко определены, что где-то закрепившись на них и установив свою власть на этой территории, у них не было намерений двигаться куда-то дальше, терроризировать другие территории. На Донбассе же ситуация иная: все время есть соблазн: где-то вырыть линию фронта, залезть дальше, взять Мариуполь. Поэтому у нас все время сохраняется риск, которого в Приднестровье не было.

Главное же сходство – и Приднестровье, и ДНР/ЛНР были придуманы для серьезного политического проекта. Проект сводился к так называемому плану Козака (на тот момент представителя президента РФ. План предполагал, в частности, изменение государственного устройства Молдовы, — “Апостроф”). Этот план был представлен Молдове, но там от него отказались. Суть плана сводилась к следующему — Приднестровье является неотъемлемой частью Молдовы, а Россия даже мысли исключает, что эта территория может рассматриваться как некое отдельное государство. Плюс Россия делает все возможные и невозможные шаги для того, чтобы Приднестровье полностью вернулось в состав Молдовы. Но там должна быть автономная территория, должно быть право вето на основные внешние и внутренние вопросы Молдавии. Молдова отказалась. Украине было предложено то же, просто не была известна фамилия человека, предлагавшего этот план.

Почему сейчас российское руководство психует, ультиматумы ДНР/ЛНР ставят, что они выйдут из минского процесса и прекратят переговоры, если будут приняты изменения в Конституцию. Принятие этих изменений делает невозможной саму мысль о федерализации, потому что там нет федеративного устройства, оно там полностью нейтрализуется. Это же нормы Конституции — парламент не может их снова менять в течение всего созыва. То есть, следующие четыре года к этим изменениям невозможно возвращаться. Это значит, что ни о каком федеративном устройстве даже и думать нельзя, которого они требуют. Потому что этот “план Козака” требует на оккупированных территориях наличия такого федеративного объединения, которое сможет выдвигать какие-то ультиматумы.

Тарас Чорновил

Источник: apostrophe.com.ua

Comments

No comments yet. Why don’t you start the discussion?

Добавить комментарий