Эстетический идеал среднего русского человека крайне архаичен. Эту его черту научилось использовать в своих целях государство. Собственное право на управление страной нынешняя российская власть обосновывает не только политически, но и эстетически: нам, как и вам, нравится здоровое и понятное, значит нам можно доверять.
Государственная юстиция медленно повернулась туда-сюда и сначала отказалась, а потом возбудила уголовное дело о нападении на Манеж, как говорят юристы — по правильной статье. Отказались по вандализму, а завели по разрушению культурных ценностей.
Можно подождать убирать в хранилища Данаю, одевать Давида, прикрывать пуленепробиваемым стеклом «Черный квадрат», который в одном из толкований — апофатическая икона: что мы знаем о Боге — а вот что; тоже может оскорбить.
Держим музеи открытыми, полицию не убираем, смотрим, сколько дадут. А много не надо. Нужно показать, что эстетические идеалы народа и государства не совпадают. Потому что из-за ложного представления об их совпадении все и случилось.
Обвиняемых в деле еще нет (возбуждено по факту), хоть их установить нетрудно. Но важно уже вот что: власти признали художественную ценность и культурное значение поврежденного. А ведь нападавшие в Манеже и их группа поддержки за его пределами мотивировали саму возможность нападения именно так: оскорбление есть, а художественной ценности нет. Что испортили-то? Какие-то детские каракули, тарелка из ИКЕА, кукла из тряпок. О чем вообще разговор?
Из тех немногих интервью, где будущий обвиняемый говорит какие-то осмысленные слова, а не просто наводит на всех порчу бормотанием, ясно, что он человек антисоветский. Ему и его тимуровской команде будет интересно узнать, что они руководствуются марксистско-ленинским лозунгом «искусство принадлежит народу», и не в первоначальном смысле — «доступно», а в упрощенном: «что народу нравится — то искусство и есть».
Времена и вкусы
Православные фундаменталисты, напав на Сидура в Манеже, совершили две ошибки, которым соответствуют два темных пятна в сознании не только мнимых традиционалистов, но и русского человека вообще. Первую ошибку я уже разбирал подробно: думали, что нападают на искусство антицерковное, а оно оказалось серьезное христианское.
А вторая вот какая. В России путают классику и реализм. Что похоже — то и классика. Что непохоже — издевательство над искусством, мазня всякая, мы тоже так можем. И полагают, что государство защищает настоящее искусство, а мазню защищать не будет. Тем более такое государство, как наше, — важное, степенное, налившееся по самую маковку традициями и духовностью.
Значит, только похожее почтенно, его не тронь, а непохожее защищают понарошку, а если с ним что случится — никто не расстроится. Сами ведь видят, что ерунда какая-то накрашена, поставлена, снята, только сказать боятся — потому что на Западе поднимут крик. Но мы их не боимся, разорвем лицемерную цепь молчания: кроме нее, тут терять нечего.
Так рождается еще одно темное пятно: современное и нереалистическое — это западное, чужое, а похожее, реалистическое — родное, свое. А чужому опять же защиты меньше: закрыли ведь американский культурный центр в Библиотеке иностранной литературы — рассадник подрывных Сэлинджера и Фолкнера.
Тут сразу видно, что чем случайней, тем темнее. Реализм и абстракция, похожее и увиденное иначе примерно одинаково представлены в западном и российском искусстве, а было время — в 1910-е и 20-е, — когда Россия сама учила иностранцев кружкам и стрелам. Да и русское религиозное искусство гораздо абстрактнее западноевропейского (как египетское — греческого).
Воспитание «Работницей»
До революции русская культура говорила с западной на одном языке, после нее — некоторые время на передовом языке русского авангарда. Потом сталинское государство навязало под маркой социалистического реализма весьма архаическую форму академического классицизма. Даже в музыке партия умудрялась бороться за реализм, ориентируясь на гудок и гусли. В результате в голове советского человека на долгие поколения совместились понятия реализма и классики, похожести и серьезного, настоящего искусства. Хороший художник — тот, кто умеет нарисовать «как в жизни». Даже собственное, советское искусство 1920-х годов, не говоря о современном зарубежном, людям почти не показывали, со школы вкусы формировались и продолжают формироваться на основе реализма XIX века и советского академизма. Позже интеллигенция, а потом и партия с народом добавили к ним икону — национальную средневековую живопись: чтоб не уступать по древности Западу. Этот краткий курс истории искусства прижился после многолетних мичуринских прививок репродукций в журналах «Огонек», «Работница» и настенных календарях «В мире прекрасного».
Эстетический идеал среднего русского человека крайне архаичен. Импрессионисты для него — еще красиво, хотя и смело, а уже Пикассо (при том что Пикассо как художника-коммуниста в порядке исключения умеренно пропагандировали в советское время) — уродство, Ротко — я так тоже смогу . Прокофьев, чья первая симфония сыграна больше ста лет назад, для него все еще «сумбур вместо музыки».
Якобы реалистическое произведение может быть предельно уродливым — как большинство штампованных или изготовленных местными умельцами цементных памятников советским солдатам по стране, икона может быть очень плохого качества — как большинство икон с конвейера Софринской фабрики, но они будут приняты. Нереалистическое произведение может быть шедевром мастера — и восприниматься как глумление. Спроси среднего прихожанина, просто любого русского человека — в чем больше христианской веры: в произведении художника ХХ века на библейский сюжет или в бумажной иконе, сделанной гастарбайтером на конвейере, и оба выберут второе.
Точно так же и литература: написанное без привычных клише, по которым скользит ум, воспринимается как написанное хуже. Толстую, говорят многие, тяжело читать. И в театре, если нет на Онегине цилиндра, нет искусства, а капустник.
На сайте для просвещенных православных обсуждают мою прошлую статью: «Я вообще не поклонник Шагала, извините. Последнее время увлеклась русскими пейзажистами. Посмотрите картины — это пир красоты!»; «Мне ближе более реалистичная живопись. Шишкин, Крамской, Перов, Саврасов… Я восхищаюсь их умением фотографического письма, что ли…» «Если бы бюджет РФ выделял деньги на поддержку Пикассо и Дали, был бы повод обсуждать. Я не против, ну нет у людей таланта, а выставляться хочется, а работать не хочется — ну и на здоровье, только не за госсчет, и не заставляйте меня соглашаться, что это высокое искусство». «Я вообще импрессионистов не люблю. Я люблю передвижников, например. Что же я, ИГИЛ?» И ключевое: «Отличить произведение от дряни очень легко — произведение непросто повторить». То есть, по мнению русского человека, Пикассо или там Мондриана повторить легко, он просто для этого слишком честен.
Народное понимание искусства разделяет министр культуры: «Не все, что называется современным искусством, им является. Когда ребенок рисует домик и получается все криво, у него спрашивают: “Почему так?” Он отвечает: “А я не умею”. А когда взрослый рисует все криво, он говорит: “Я так вижу”». Домик должен быть похож на домик, конь должен быть бурый, сивый, пегий, в яблоках, а красному не бывать.
Легитимация через здоровую культуру
Эту черту — эстетическое неприятие обывателем нереалистического искусства — по сути, всего искусства ХХ и XXI века — удивительным образом научилось использовать в последние годы современное российское государство: не просто для собственной популярности, а для собственной легитимации.
Народу не нравится, как выглядит современное искусство. «Вот и нам не нравится современность, — говорит ему российская власть, — видите, какая идет эстетическая деградация, видите, какое уродство производит современная западная цивилизация, видите, как она в своем так называемом искусстве учит издеваться над священными для нас библейскими сюжетами, над родными пейзажами, над человеком? Дадим отпор».
И наоборот, собственное право на управление страной нынешняя российская власть обосновывает не только политически, но и эстетически — опять же обращаясь к культурному идеалу большинства. «Видите, мы не приветствуем ненормальное современное искусство и поощряем тех, кто создает нормальное, где человек похож на человека, конь на коня. Значит, мы сами здоровые и рациональные люди, нам нравится то же, что и вам, и непонятно то же, что и вам, значит, нам можно доверять, наше правление разумно и морально, рационально и нравственно».
«Почему под современным искусством мы понимаем исключительно что-то непонятно кубическое, корявое, — печалился прошлой осенью министр культуры. — Не хотелось бы называть современным искусством только то, что непонятно большинству людей».
«Есть некий театральный фестиваль, который из года в год системно поддерживает постановки, которые очевидно противоречат нравственным нормам, очевидно провоцируют общество, очевидно содержат элементы русофобии, презрение к истории нашей страны и сознательно выходят за нравственные рамки. <…> Я имею в виду “Золотую Маску”, если не понятно кому. С кем вы, мастера культуры – c народом или против народа?» — грозит ленинской цитатой заместитель министра культуры, доктор богословия Аристархов.
А в самом министерстве ликвидируют отдел изобразительного искусства («Отдел занимался в основном поддержкой актуального изобразительного искусства, и его ликвидация может означать смену культурной политики», — комментирует директор Госцентра современного искусства Леонид Бажанов) и присоединяют его к отделу народного творчества.
Это, так сказать, административный ресурс. А есть еще общественный. Формально проводить выставки современного искусства или просто классики ХХ века, ставить современные спектакли и снимать фильмы никто не запрещает. Но после каждого прихода обиженных казаков директора театров и музеев, галеристы и продюсеры задумываются, стоит ли им связываться с новым искусством или предпочесть что-нибудь безобидное академическое.
Малевич на страже великой державы
Однако эта внутренняя культурная политика современного российского государства противоречит его же собственной внешней. Российское государство в области культуры решает две противоположные друг другу задачи: нравиться большинству дома, получать от него наряду с прочими — эстетическую легитимацию и одновременно сохранять статус великой культурной державы за границей. Дома государство хочет быть простым и консервативным, а в мире — модным, популярным, прославленным. А для этого надо угодить меньшинству, людям посложнее. И для этого приходится терпеть во главе музеев и театров профессионалов, а те требуют наказать за Манеж и Мефистофеля.
В экономике мы сейчас не очень, к политике много вопросов, внешней и вовсе, как в старые времена, пугают детей, наука и технологии в данный момент мира не покоряют, но русская культура — все еще всемирный бренд. Однако его наполнение внутри и снаружи разное. Внутри страны — это реализм, лебеди в пачках и доброе советское кино. А снаружи, для Запада — это не прежде всего авангард, прорыв, нонконформизм, культурное сопротивление человеческому материалу. Передвижники им не нужны, им подавай Малевича с Шагалом. Всем посольством мы безуспешно пытались устроить в Греческой национальной галерее выставку русского реализма, ну мастерские картины, интересно смотреть. Но у них свои такие есть: греческое министерство культуры встало в многолетнюю международную очередь за авангардистами.
Поддержать статус великой культурной державы за рубежом невозможно, предъявляя передвижников и балет, которому аплодировало еще сталинское политбюро. Приходится прорабатывать Богомолова, Серебренникова, Туминаса на отечественном ТВ — и их же отправлять на фестивали и гастроли за рубежом. Вот прямо сейчас «Идеальный муж», которого срывали «православные активисты» и за которого подкладывали в МХТ свиную голову, гастролирует в Корее. Вот вызывающие «Идиоты» Серебренникова только что вернулись с Авиньонского фестиваля. Бранят «Левиафана» и его же большинством голосов “со значительным перевесом” посылают на «Оскар». Делают так, чтобы российский павильон на Венецианской биеннале не был художественной комнатой смеха вроде выставок северокорейской живописи.
Можно быть противником Запада в области политики и оставаться значительным, даже великим. Но в области культуры — если Россия хочет сохраняться как культурная держава первого ряда (а она пока хочет), она не может позволить себе отказаться ни от собственного европейского наследия, ни от собственной современности.
Нападение на Манеж соответствует одной части государственной культурной политики и полностью противоречит другой. А то, что у нас правая рука не ведает, что творит левая, — на то мы и страна библейских ценностей.
Александр Баунов
Источник: carnegie.ru
