В Новосибирске подозреваемый в педофилии мужчина скончался больнице от черепно-мозговой травмы, полученной в райотделе МВД. Следственный комитет России возбудил уголовное дело по статье о причинении тяжких телесных повреждений, повлекших по неосторожности смерть потерпевшего, в отношении двух сотрудников уголовного розыска, проводивших проверку задержанного. Руководитель отдела расследований Межрегиональной общественной организации «Комитет по предотвращению пыток» рассказал «Ленте.ру» о современной практике истязаний в райотделах полиции.
«Лента.ру»: Какова динамика этого печального явления? Есть ли позитивные или, наоборот, негативные изменения?
Дмитрий Утукин: Таких вот брутальных случаев, как в Новосибирске, стало поменьше. Реже используется электрический ток, потому что он оставляет следы, но общее количество обращений о случаях насилия в органах внутренних дел после 2009 года не снижается. Порядка 70-100 человек в год. Бьют, колотят регулярно, но с оглядкой.
И что чаще применяется вместо тока? Кулаки и толстые книги?
Используется то, что не оставляет следов. Или какие-то изощренные способы насилия, как связывание в неудобной позе, слишком сильное затягивание наручников.
А как на такие методы дознания смотрят сотрудники Следственного комитета?
Сотрудники СКР не расследуют подобные преступления, зачастую действуют в связке с полицейскими. У этой зависимости есть объективные причины: у комитета нет собственных оперативных подразделений, их «руки» и «ноги» — оперативные сотрудники МВД.
В Новосибирске, однако, завели дело на оперов. Какой еще недавний пример можно привести?
Печальный эпизод в Новосибирске произошел 8 августа, а огласке его предали только 22 сентября. Вопрос: где они все это время были? У подобных преступлений очень высок уровень скрытности, латентности. Скорее всего, мы бы ничего не узнали, если бы потерпевший не скончался от полученных в полиции травм.
Сейчас в нижегородском суде идет процесс в отношении шестерых сотрудников МВД, обвиняемых в избиении двух задержанных. Там и заместитель начальника полиции, и начальник уголовного розыска. У них позиция достаточно дикая: «Били правильно, и этого еще мало». Они считают, что восстанавливали справедливость.
Больничное отделение СИЗО Фото: Сергей Михеев / «Коммерсантъ»
На ваш взгляд, помогут ли какие-то законодательные изменения или все дело в психологии стражей порядка?
Все законные и правоприменительные рычаги у СКР есть. Нет, видимо, только воли. В отделах Следственного комитета по федеральным округам, занимающихся преступлениями должностных лиц, работают три, пять, восемь человек. Это, безусловно, мало. Плюс прокурорский надзор недостаточный. Отменяют менее 50 процентов отказов в возбуждении дела на сотрудников по нашим обращениям. Остальное — только через суд.
В каких случаях шансов привлечь к ответственности полицейского больше?
Когда есть тяжкие последствия: человек умер или остался инвалидом. При наличии широкого общественного резонанса. Или как вот в Нижнем Новгороде, когда есть видеозапись, как сотрудник приезжает к потерпевшему (избитому) и пытается надавить на него, чтобы тот забрал заявление, то есть фактически расписывается в собственной виновности.
Если же человек просто придет с телесными повреждениями и скажет, что их нанесли сотрудники полиции, то следователь даже не удосужится какую-то разумную версию выдвинуть.
Но если доказать, что до визита в полицию ты был полностью здоров?
Даже если вас заберет из отделения скорая помощь. Следователь опросит нескольких полицейских и скажет, что вот два, три стража порядка говорят одно, а потерпевший — другое. Три больше, чем один, и все. Качество расследования безобразное. Полицейские чувствуют безнаказанность и становятся еще жестче.
То есть, чем больше стаж и опыт сотрудника, тем больше риск для задержанного?
Вот с тем делом, что сейчас в суде, — там у людей по два десятка лет выслуги.
Влияют ли на практику пыток в отделах эксперименты со стеклянными дверями и камерами видеонаблюдения в подразделениях?
Это жест для привлечения внимания общественности. У нас сейчас во всех отделениях полиции, даже в самых древних и отдаленных, — везде-везде установлены камеры наблюдения. Однако когда запрашиваются записи в связи с избиением человека, происходит скачок электроэнергии или еще что-то. Бывает и так, что следователь пишет запрос спустя три недели или несколько месяцев, когда запись уже стерлась. А вот недавно человека просто вывозили в лес и там уже вели беседу «по душам».
Что касается побуждения к применению пыток. Многие стражи порядка ссылаются на палочную систему, мол, начальство требует «раскрытий» любой ценой и само толкает исполнителей к насилию. Что вы думаете по этому поводу? В пример можно привести недавнюю коллегию МВД, где говорилось, что в последнее время мало раскрывается экономических преступлений. Сидевшие в зале региональные руководители полиции могли воспринять это как своеобразное благословение к жесткому прессингу бизнесменов.
Нет, Колокольцев (министр внутренних дел — прим. «Ленты.ру») ничего такого не подразумевал. Да и в нашей работе мы почти не встречаем эпизодов пыток по сложным экономическим преступлениям. В основном речь идет о банальных кражах, грабежах, хранении наркотиков. Полицаям среди полицейских не угрожает увольнение или наказание. Чаще они стремятся к каким-то сверхпоказателям.
Утукин Дмитрий Фото: «Комитет по предотвращению пыток»
Или компенсируют лень заниматься настоящей интеллектуальной детективной работой.
Важно то, что многие из истязателей уверены в своей правоте. В обвинительных приговорах потом возникает формулировка «ложно понятые интересы службы». Такие опера чувствуют себя санитарами леса, полагают, что пытки — это нормальная практика в отношении тех, кого они считают насильниками, убийцами. Никто не заставляет их это делать. Осознанно-волевое решение.
Вы даете своеобразный психологический портрет того, кто пытает. Это ведь могут делать вовремя и кадровые полицейские психологи. Соответствующие наработки имеются на Западе. Есть такая служба и в МВД России. Может, нужно как-то путем создания общественного запроса поддержать ее развитие? Чтобы молодым полицейским профессионально объяснили: они — люди, а не волки. Тех же, кто не согласен, отстранить от службы.
Тут вот какая история. Обращения в психологическую службу фиксируются, и при назначении на должность такие данные тоже запрашиваются. Сотрудник этой службы тоже подчинен региональному руководителю МВД. Тот может его вызвать и спросить: «Обращался ли к тебе лейтенант такой-то, о чем вы с ним говорили?»
Поэтому — и не только — действующие сотрудники побаиваются обращаться к психологам. На обязательных же встречах коротко отбрыкиваются: «у меня все нормально».
Получается, что все в руках руководства. Они же могут сделать частое общение с психологом обязательным требованием для продвижения по службе, а еще — вывести таких специалистов из подчинения региональным начальникам, чтобы на них сложнее было давить.
Пока, к сожалению, приходится больше использовать кнут, чем пряник. Когда конкретный сотрудник полиции совершит преступление, он и его начальник будут наказаны, и до его коллег-друзей дойдет, что так на службе действовать нельзя.
Те кто пытают, часто не сомневаются в своей правоте Фото: Юрий Мартьянов / «Коммерсантъ»
А бывает, что в полицейских подразделениях не покрывают своих слишком агрессивных сотрудников?
Редко. Однажды к нам в комитет обратились сотрудники УБОП и сообщили о том, что начальник их подразделения избил одного из оперативников. Не защищают своих уж в каких-то совсем вопиющих случаях. Но чаще полицейские проявляют корпоративную солидарность, давят на личность потерпевшего, мол: «Что вы его защищаете, судимого за кражу пять раз?» На недавнее оглашение приговора, где полицейские признались в совершении преступления, в суд пришел весь отдел, чтобы их поддержать. В рабочее, между прочим, время. Что касается дела в отношении шестерых полицейских, которое теперь рассматривается в нижегородском суде, то здесь в качестве свидетеля защиты заявлен сам начальник регионального МВД. Не знаю, придет или нет.
* * *
17 сентября Верховный суд Татарстана вынесен решение о том, что МВД России обязано выплатить 100 тысяч рублей Оскару Крылову, которого пытали бутылкой в ОП «Дальний», сообщает Казанский правозащитный центр. Сам потерпевший требовал за свои страдания 750 тысяч. Это первое решение по иску потерпевшего от пыток в отделении «Дальний».
Напомним, в октябре 2011 года Крылова доставили в полицию по делу о краже. Сотрудники угро составили фиктивный протокол, согласно которому 22-летний парень «громко выражался нецензурной бранью в адрес прохожих, вел себя вызывающе, на сделанные замечания не отреагировал». В отделении полицейские пытали Крылова (в том числе бутылкой) с целью получения признательных показаний в совершении кражи. Позднее обнаружилось, что данный эпизод для ОП «Дальний» далеко не единственный.
В феврале 2015-го Верховный суд Татарстана осудил восемь бывших оперативников из ОП «Дальний» за превышение полномочий с применением насилия и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть человека. Бывшие стражи порядка получили от года и восьми месяцев, до тринадцати лет и одиннадцати месяцев лишения свободы. Потерпевшими по громкому делу признали 14 человек.
Сергей Лютых
Источник: lenta.ru
