В республике продолжаются поиски национальной идентичности.
На днях Казахстан отпраздновал 550-летие Казахского ханства, одновременно в Астане прошел 5-й саммит Совета сотрудничества тюркоязычных государств. И вот, во время этого празднования президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сделал предложение о переименовании Казахстана: «Поэтому сегодня и навсегда наш Казахстан – это Улы Дала Ели – Страна великой преображенной степи. Именно таково народное имя нашей любимой Отчизны. Оно отражает и прошлое, и настоящее, и будущее нашей Родины».
Правда, нужно отметить, что это предложение не подразумевает официального изменения названия государства. Республика Казахстан так и останется Республикой Казахстан, а предлагается новое внутреннее, казахоязычное название, которое Назарбаев назвал “народным”. Имя для неофициального употребления.
Это уже не первая попытка переименования Казахстана. Как известно, казахстанские национал-патриоты давно носятся с этой идеей и предлагают разные варианты. В начале 2014 года предлагалось официальное переименование государства. Қазақстан Республикасы должен был стать Қазақ Елi.
Тогда я выступил с комментарием на казахстанском ресурсе Dialog.kz с разбором этого предложения. Суть моих аргументов, вкратце, сводилась к тому, что предложенное наименование хуже прежнего, поскольку несет мало информации о стране (в переводе просто «Страна казахов», тогда как нынешнее указывает на политический строй, национальную принадлежность и географическое расположение страны), и может быть воспринято как «Казачья страна», да и этимология слова «ел» в Древнетюркском словаре связана с понятием «простой народ», не имеющий ничего, кроме своих рук. В общем, на мой взгляд, название «Казахстан» в качестве интернационального имени наилучшее, а сами казахи могут называть свою страну, как хотят. К моему удивлению, вскоре тема с переименованием, словно по команде, прекратилась.
Теперь новая попытка, с учетом накопленного опыта. Назарбаев уже не предлагает официального переименования, а двинул «народное имя» (кавычки нужно поставить потому, что пока еще народ не принял предложенное название в качестве общепринятого), и выбрал другой вариант, значительно более нейтральный — Ұлы Дала Елі, то есть «Страна великой степи».
Ну что ж, Мурат Аджи, предлагавший переименовать Казахстан в Дешт-и-Кипчак (старинное название этой территории, в переводе с фарси «кипчакская степь»), может теперь торжествовать. Его вариант приняли, хотя и придали ему тюркскую форму. Заодно могут торжествовать евразийцы, поскольку Л.Н. Гумилев был певцом этой самой «Великой степи». Вариант неплохой, за исключением некоторого двусмысленного неблагозвучия для русскоговорящего человека, да и не устраненной этимологической коннотации с «простым народом», вытекающим из древнетюркского значения слова «ел» (в современном казахском языке этих коннотаций нет). Пусть будет…
Конечно, переименование страны — дело суверенное. Но при этом вовсе небезразличное для соседей, поскольку переименование страны маркирует определенные идеологические изменения в казахстанском обществе, и особенно, в правящих верхах, которые, несомненно, отразятся на дальнейшем политическом курсе страны.
Столь неудержимая тяга к изменению, казалось бы, привычного и политически нейтрального названия страны, безусловно, имеет значение. Однако смысл этих идеологических веяний, на мой взгляд, не до конца ясен не только за пределами Казахстана, но и в самом Казахстане, в том числе в кругах нацпатов, двигающих идею этого переименования. Но это необходимо разъяснить.
Непосредственной идеологической средой, в которой произрастают такие идеи, является т. н. тюркизм. Течение это новое и старое одновременно. В советские времена активно клеймился пантюркизм, но современный тюркизм к нему не сводится. Он возник в самом конце 1980-х годов и оформился где-то к началу 2000-х в нескольких национальных формах. Суть этой идеологии сводилась к тому, что новые тюркские государства, образовавшиеся на руинах СССР, настойчиво искали новые идеологические основания своего существования, и чаще всего пытались найти их в глубинах истории тюркских народов.
Пантюркизм же оперировал совсем другой идеей. Он постулировал языковое и культурное единство всех тюркских народов и предлагал политическую идею объединения всех тюркских народов, по крайней мере, тех, кто получил после распада СССР независимость, под главенством Турции. Пантюркисты были весьма влиятельны в 1990-х годах и даже сыграли определенную роль в истории того же Казахстана.
Безусловно, идеологи и адепты тюркизма, той или другой его версии, иной раз могли и козырнуть приверженностью пантюркистским идеям, воспользоваться политической и экономической поддержкой Турции, и провозглашали лозунг единства тюркских народов, однако разница была более чем ощутима. Чем дальше от Турции, тем сильнее были языковые и культурные отличия от турок, и тем сильнее тюркисты упирали на свою особость. Скажем, казахстанские тюркисты стали строить свою идентичность на основе поисков в глубокой древности, и тут их знаменем стал Олжас Сулейменов. Другой деятель бурной поры становления новейшей казахстанской идеологии Калибек Данияров своими книгами проторил тропу в поисках доказательств того, что Чингисхан на самом деле был казахом.
Тут речь не о фактической правоте или о научности поисков (впрочем, не все предположения стоит оставлять без внимания, часть из них является интересными научными гипотезами), а о том, что с такими замашками казахстанские тюркисты вовсе не горели желанием признавать приоритет Турции.
Разница между турецкими пантюркистами и казахстанскими тюркистами была и в том, что для первых строительство Турции под руководством Кемаля Ататюрка началось с решительного разрыва с традициями Османской империи. И даже более того: «османчылык» было для них ругательством и воплощением всего самого отсталого и косного. Казахстанские же тюркисты рьяно бросились в волны давно прошедшей истории в поисках нужных им жемчужин.
Результаты этих 25-летних поисков ощущаются сейчас в новейших предложениях, прозвучавших в Казахстане. Во-первых, казахская культура признается очень древней, тысячелетней (отчасти это правда, и тут есть интересные труды рано умершего исследователя Серикбола Кондыбая). Во-вторых, казахстанская государственность возводится к Казахскому ханству. В-третьих, на запасном пути стоит идея исконной казахскости Чингисхана, из которой не так трудно вывести идею казахскости всей Золотой Орды и выдвинуть претензии на все ее наследство, на свою доминирующую роль и на огромные территории. Она пока не признана, но вполне может стать таковой.
Другая сторона новейших идеологических веяний в Казахстане состоит в тщательном вымарывании всего, что было связано с влиянием Российской империи и СССР. Это, между прочим, весьма обширная часть казахской истории, во многом определяющая облик современных казахов и Казахстана. Но этого нацпаты, и все, кто с ними согласен, признавать не хотят. Если для «нейтрализации» имперской части истории Казахстана был взят на вооружение еще советский тезис о царской колонизации Казахстана, то с советским периодом пришлось повозиться. Но тут на помощь пришел украинский опыт, и в Казахстане тоже появились «голодоморщики», в еще более крикливой форме, чем на Украине.
Еще семь лет назад этого не было. Моя статья «Следы Великого Джута» была одной из первых на тему влияния последствий голода на казахов и Казахстан. Тема голода в Казахстане в 1932–1933 годах интересовала меня как история феноменальной хозяйственной катастрофы. Кочевое скотоводство развивалось в очень сложной климатической зоне и опытом веков накопило немало способов борьбы с разными стихийными бедствиями. В этом смысле оно было значительно более гибким и устойчивым, чем земледелие до эпохи появления научных методов, тракторов и минеральных удобрений. Это как нужно было руководить, чтобы такую, отточенную веками систему хозяйствования, довести до такого впечатляющего краха?! Свои изыскания на эту тему я изложил в рукописи «Ашаршылык. История Великого голода». В двух словах, причиной хозяйственного краха было отсутствие детальных знаний казахского кочевого хозяйства, сложившийся еще до революции тезис, что казахов нужно перевести на оседлость, да необычайное рвение Казкрайкома ВКП(б), которое осаживало казахов на «точки оседания», невзирая на их полную хозяйственную неготовность к этому шагу. История поучительная — если берешься что-то реформировать, то надо детально знать, что делать, иметь запасные варианты, ну и вообще, не спешить ломать старую хозяйственную систему, пока новая не встала на ноги и не набрала достаточную мощь. Реформа, затеянная Ф.И. Голощекиным в КазАССР, наверно, могла бы получиться. Ведь в целом Казахстан сейчас пашет и сеет, живет оседло.
Рукопись публиковать в Казахстане отказались. С каждым годом «голодоморщики» становились все рьянее, все крикливее. Наконец, в 2011 году в Астане был открыт памятник, в присутствии Назарбаева, и «голодоморство» стало вполне себе официальной идеологией, утверждающей: голод был организован специально для уничтожения казахов и колонизации Казахстана, и что за это должна каяться Россия. Указания, что Голощекин был снят со своего поста в разгар голода, а позже был расстрелян за вредительство во время коллективизации в Казахстане (то есть за голод), что в КазАССР была направлена большая продовольственная помощь, и что в конце концов казахам была нарезана целая союзная республика, с которой и берет свое начало современный Казахстан, –просто отвергались с истерическими воплями.
Где-то с полгода назад к этому списку был добавлен еще один тезис, ранее не встречавшийся: что, мол, казахстанские дивизии, которые в конце 1941 года понесли большие потери в битве за Москву, специально отправлялись на убой, и за это тоже Россия должна каяться.
В общем, направление хода мысли очевидно – «нейтрализация» советского периода истории Казахстана. То есть налицо стремление «вычеркнуть» весь российский период истории, замазать его черной краской.
Понятно, что подобный подход ставит перед собой вполне очевидную цель — облегчить утверждение новой казахской национальной идентичности, сотворенной казахстанскими нацпатами в писательской «пробирке», и ведущей родословную от Казахского ханства или чего-то еще подревнее. По мере того, как будут забиваться в народное сознание опорные столбы этой новой идеологии, истерика по поводу советского периода истории, и «голодомора» в частности, будет только нарастать.
Но этот вывод вовсе не исчерпывает всего того, что с этой темой связано. С одной стороны, если казахи хотят видеть себя преемниками казахских ханов и на что-то претендовать, то пожалуйста, это, как уже говорилось, дело суверенное. Трудности начинаются тогда, когда возникает вопрос о том, чтобы подкрепить свои претензии экономической и военной силой.
Казахстан за 20 с лишним лет своей независимости хоть и стал побогаче, но, тем не менее, не завел собственных технологий и промышленности. Программы инновационного развития лопнули с треском и скандалами, по ходу дела вскрывались факты прямого обмана президента. Программы социально-экономического развития привели к тому, что в несколько крупных городов хлынули массы аульной молодежи, нищей и бесправной, скопившейся в самостройных микрорайонах на окраинах Алматы и Астаны. Казахстанское общество оказалось расколото на богатое, европеизированное меньшинство, и на нищее большинство, и достаточно искры, чтобы вспыхнула открытая вражда.
Решить накопившиеся социально-экономические проблемы Казахстан не может, поскольку основные ресурсы экономики — нефтегазовые месторождения, полезные ископаемые, энергетика, крупные предприятия, проданы иностранцам.
По некоторым сведениям, Казахстану сейчас принадлежит около 18% от добываемой на его территории нефти, а остальное — это добыча иностранных компаний по соглашениям о разделе продукции.
У Казахстана была возможность в 2006–2011 годах изменить положение, воспользоваться благоприятными экономическими условиями и вложиться в построение своей промышленной структуры. Но этот шанс был упущен, а составленная тогда программа форсированного индустриально-инновационного развития (ФИИР), этой задачи не решила. Новых рабочих мест на всех не хватило.
Спешная постройка картонной идеологической декорации во многом вытекает из этого сложившегося положения и преследует цель – дать этому казахскому большинству хоть какую-то надежду, хоть какую-то гордость. Это попытка избежать крупных социальных потрясений в стиле бунта нефтяников в Жанаозене на 20-летие независимости Казахстана в 2011 году. Острая нужда толкает правящие круги на альянс с нацпатами, которые до этого были нежелательными конкурентами.
Интересно и то, что, судя по накачиванию темы «голодомора», существует вполне ясное понимание, что даже новой картонной декорацией не получится надолго отодвинуть социальный кризис. И на привычных нацпатовских заклинаниях далеко не уедешь. Может быть, следует, наконец, сделать более конструктивные выводы из собственных ошибок…
Дмитрий Верхотуров
Источник: stoletie.ru
