Интервью с политологом, советологом, членом Российско-польской группы по сложным вопросам, сотрудником Центра исследований Восточной Европы Варшавского университета Влодзимежем Марчиняком (Włodzimierz Marciniak).
Rzeczpospolita: Современную Россию часто сравнивают с Советским Союзом не только в контексте империализма, но и из-за похожих механизмов управления. Какие характерные черты были у советского государства?
Влодзимеж Марчиняк: Основной отличительной чертой советской власти был ее неформальный характер. Существовали, конечно, разные показные институты государственной власти, но фактическое руководство находилось в руках неформализованной группы. Это была, несомненно, идеократическая власть, то есть преимущественно она опиралась на конкретный идеологический проект.
— Можно ли говорить о существовании конкретной идеологии в Российской Федерации?
— Главной новинкой, появившейся после краха СССР, стала новая легитимизация политической власти в России. Власть коммунистической партии более или менее успешно легитимизировалась при помощи коммунистической идеологии, а после 1945 года при помощи отсылок к памяти о войне и культа победы, что было на самом деле мощным фундаментом. Однако уже реформы Горбачева стали попыткой внедрить новую легитимизацию власти, которую можно назвать демократической. Это произошло, был введен институт избираемого на всеобщем голосовании президента, что, впрочем, стало общей чертой для всех постсоветских стран. Нет уже никаких политбюро и партийных комитетов, которые с точки зрения общества казались властью анонимной, безличной.
— Что касается характера управления: удалось ли в России создать более формальную власть, функционирующую в рамках закона администрацию?
— Новая власть выглядит совершенно формальной структурой, введены разнообразные демократические процедуры, например, ограничение срока президентских полномочий и т.д. Чтобы понять, что именно в России изменилось, и как это сегодня функционирует, нужно сделать небольшой экскурс в историю. Под конец революции 1905 года немецкий социолог Макс Вебер (Maximilian Weber) написал несколько статей о России, анализируя ситуацию на востоке в категориях своей научной концепции и называя кризис в России кризисом модернизации. В качестве рецепта он предлагал россиянам ввести пост президента, избираемого на всеобщих выборах. После падения монархии Гогенцоллернов Вебер вошел в конституционный комитет Веймарской республики. И там он тоже, с известным нам результатом, повторил свой совет. В историографии закрепилось мнение, что наделение президента Пауля фон Гинденбурга (Paul von Hindenburg) слишком большими полномочиями помогло Гитлеру получить в Германии полную власть.
— Вы намекаете, что ситуация в России аналогична?
— В определенной степени, да. Совет Вебера начала XX века воплотили в жизнь лишь в конце столетия, но этот эксперимент, как это случилось в Германии, тоже следует назвать неудачным. Я нисколько не сравниваю Путина и Гитлера, однако вижу тут сходный институциональный результат. В немецком президентстве основным фактором были особые полномочия, в российском тоже: важны не формальные возможности, которые дает президенту конституция, а фактическая власть президента и его администрации, выходящая за рамки конституционного регулирования. Так что, если вы спрашивали, удалось ли России изменить систему управления, можно ответить, что, да, даже слишком сильно…
— Но на самом ли деле произошли качественные изменения? Может быть, сильная президентская власть — это наследие Советского Союза, тех 60 с лишним лет, когда руководство осуществлялось «с заднего сиденья», вне рамок формальных полномочий?
— Коммунистическая система управления опиралась не только и не исключительно на партийный аппарат, партийную номенклатуру, как единственный властный центр, поскольку советская структура была неформализованной властью вооруженной группы. Поэтому важным элементом там была политическая полиция. Политические перемены рубежа 80-х и 90-х коснулись главным образом партийного аппарата, на смену которому пришли более или менее формализованные структуры гражданской власти. Конечно, спецслужбы тоже были в какой-то мере расколоты, дезорганизованы, разделены, в них произошел внутренний раскол, но они, в конечном счете, выстояли. Более того, они возродились. Возможно, это ключ к пониманию современной России: коммунистическая партия распалась, а спецслужбы — нет.
— Чем была эта политическая полиция: только инструментом осуществления власти или одной из групп, которой эта власть принадлежала?
— В определенном смысле она играла роль второго полюса власти. Советская система была не только партийной диктатурой, но и полицейским режимом. Политическая полиция, конечно, выступала орудием этой власти, но, как это бывает с таким сильными орудиями, у нее были наклонности к обретению самостоятельности. Например, спецслужбы играли очень важную роль в разных перестановках в партийном руководстве. В итоге именно из кругов спецслужб выделилась группа, которая получила в России власть и до сих пор ее удерживает.
— Эта группа руководит от имени и по указке спецслужб или она смогла стать самостоятельной?
— Все это очень таинственно, на самом деле, никто не может дать на этот вопрос точный ответ. Если присмотреться к биографии Владимира Путина и пары десятков его ближайших соратников, занимающих ключевые посты в государстве, мы увидим, что все эти люди без исключения обладают сходными чертами: они принадлежат к одной возрастной группе (родились в середине 50-х), прошли похожий карьерный путь, учились в школах спецслужб, почти все вышли из ленинградского управления КГБ. Более того, большинство из них уроженцы Ленинграда. Очень любопытно, что эта группа настолько гомогенна в демографическом плане. Это просто знакомые Путина. Их правление можно сравнить с захватом власти большевиками — небольшой, тоже относительно однородной группой. Удивительная ситуация, правда? К власти пришло не столько КГБ, сколько «молодое» КГБ.
— Можно ли сказать, что советская система существует до сих пор, потому что правление Путина стало ее продолжением?
— В советской системе государством никогда не управляло одно КГБ. Важную роль всегда играл партийный аппарат, который старался контролировать спецслужбы. Сейчас мы имеем дело, скорее, с выходом одного из элементов советской системы из-под контроля. Но это только часть ответа на вопрос, потому что если взглянуть на общество, в России можно действительно обнаружить триумф советской системы: она переживает пик своего развития. Я говорю здесь о том, что можно описать термином «советский человек».
— В чем это выражается?
— Перечисленные выше демографические черты представителей власти — это не результат совпадения. В российской социологии поколение послевоенного демографического бума называют первым поколением настоящих советских людей: они родились и воспитывались в этой системе, весь их жизненный путь связан с Советским Союзом. Их полностью сформировала советская массовая культура, советская система образования, у них нет связей с какой-либо другой культурной системой, даже с культурой прежней Российской империи. Если присмотреться к Путину, можно заметить, как часто он пользуется разными стереотипами и клише, отсылающими к советской массовой культуре, приводит цитаты из советских фильмов.
— Но это поколение, видимо, не вспоминает Советскую Россию исключительно в положительном ключе?
— Наоборот, ведь это не только первое поколение советских людей, но и единственное поколение «счастливых» советских людей. На весь период их детства и молодости, когда происходило формирование этого поколения, не пришлось ни одной крупной катастрофы: не было голода, войны, террора и т.д. Для них советское прошлое ассоциируется со счастьем, потому что в нем не было общественных катаклизмов. Все предыдущие поколения видели мировые и гражданские войны, ГУЛАГи, а они — нет.
— Чем была для них перестройка и крах системы?
— В Польше принято считать, что это стало для них бедствием, о чем свидетельствуют слова Путина, который в 2005 году назвал распад СССР крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Но это неправда: на самом деле распад Советского Союза означал освобождение от оков. Все стало можно: стать богатым, красть, приватизировать… И даже простой подполковник КГБ мог стать президентом.
— То есть раньше все-таки был какой-то контроль?
— Существовала определенная система власти с четкой иерархией и четким карьерным механизмом, управление в которой принадлежало старикам. Система была в каком-то смысле закрытой. И вдруг появились невероятные возможности. Поэтому мне кажется, что мы в Польше, считая, что для этих людей распад Советского Союза был какой-то травмой, катастрофой, верим пропаганде. Ровно наоборот: исчезли все институциональные рамки, которые мешали вертикальному продвижению во властной иерархии.
— Находят ли все эти отсылки Путина к советской массовой культуре отклик в обществе? Я понимаю, что они нравятся россиянам его поколения, но понятны ли они молодежи?
— Все свидетельствует о том, что вполне. Советская массовая культура репродуцируется, фильмы, на которые так активно ссылается Путин и цитатами из которых он так щедро пользуется в своих выступлениях, постоянно повторяют по телевидению. Возвращение к советской кинематографии началось примерно с середины 90-х, эти отсылки заметны всюду в современной российской массовой культуре. Мы помним, что переломным моментом в карьере Владимира Путина было начало Второй чеченской войны, когда он в 1999 году, еще будучи премьером, объявил гражданам: «Мы будем преследовать террористов везде. Значит, если в туалете поймаем, то в сортире их замочим».
— Это была отсылка к советской массовой культуре?
— Это неточная цитата из популярного детективного сериала 70-х годов «Место встречи изменить нельзя». Все отлично поняли эту отсылку. Многие специалисты по политическому маркетингу тогда заявили, что после такого высказывания с Путиным покончено, ведь он себя скомпрометировал. Но вопреки их ожиданиям все опросы общественного мнения показали, что после этого выступления его популярность резко пошла вверх. Россияне поверили, что Путин — простой советский человек, что он просто один из них. С Путиным вовсе не было покончено: все только началось.
— Возродились ли в России после 1999 года какие-нибудь элементы, характерные для Советского Союза?
— Возродился и зафиксировался определенный тип общественных отношений, который, если описывать кратко, заключается в том, что все хотят быть друг на друга похожими, но никто никому не доверяет. Сегодняшняя Россия похожа на СССР в том смысле, что идентификация отдельного человека с обществом происходит на уровне идеализированных и очень упрощенных образов мифологизированных фигур, как, например, президент Путин. Это общество очень похоже на советское общество 70-х, которое легко поддается на разные пропагандистские манипуляции.
— Чего общество ожидает от власти?
— Ничего.
— Как так?
— В России мы наблюдаем абсолютную минимизацию общественных ожиданий. Мало кто ждет чего-то хорошего от власти, а если она хотя бы не слишком вредит гражданам, народ ей уже доволен. Это типично советский подход: если нет войны, уже хорошо.
— Но война, правда, на Украине, уже есть…
— Войну на Украине следует трактовать как своего рода компенсацию за то, что власть внутри страны существует обособлено, а система сильно авторитарна. По принципу: возможно, в стране не все в порядке, зато в мире нас боятся. Поэтому россияне испытывают гордость за свое государство. Так работают эти мистические связи российского общества с руководством страны, но они лишь в минимальной степени компенсируют тяготы будничной жизни, стандарты которой на самом деле минимальны.
— Удалось ли правящей команде создать какую-то собственную властную, культурную, общественную систему? Или все это лишь репродуцирование советских образцов?
— Эта система, действительно, повторяет советскую, но, скорее, не целиком, а только ее военно-полицейский аспект. Конечно, видны некоторые новые элементы, которые существовали раньше в меньшем масштабе, но назвать их каким-то особым изобретением команды Путина сложно. Я имею в виду, например, активное использование телевизионной пропаганды и PR-технологий, раньше это так сильно не применялось. Весь этот маркетинг почерпнули преимущественно в США. Много говорилось о том, что кампанией Бориса Ельцина в 1996 году занимались эксперты, обучавшиеся в США. Та же команда занималась избранием Путина в 2000.
— Но ведь различные пропагандистские инструменты очень активно использовались и в Советском Союзе.
— Но это были другие инструменты. Советская пропаганда в основном делала ставку на массовые мероприятия, та система требовала участия в важных государственных акциях всех граждан, она была мобилизационной. Путинская система имеет демобилизационный характер: достаточно, чтобы люди сидели у телевизора и впитывали соответствующую порцию пропаганды. Только время от времени от них требуют, чтобы они сходили на выборы и проголосовали, как нужно. А если они не придут на выборы, результаты можно фальсифицировать, так что народная активность не так уж важна… Никто не ждет, что люди будут ходить на первомайские демонстрации. Лучше всего, чтобы они просто не мешали властям.
— Изменились ли идеи, которые распространяет власть?
— Пропаганда становится, определенно, все более националистической. В Советском Союзе российские националисты довольно открыто действовали начиная с 1950-х годов в литературных кругах, комсомольских и партийных органах. Этому предшествовала антисемитская компания, но это были отдельные эксцессы, которые не вытекали из установок системы, ведь она, на уровне заявлений, была интернационалистской. Сейчас истеблишмент сам официально подпитывает этническую ненависть к украинцам. В советской системе такое было немыслимо.
— Насколько путинский режим кажется устойчивым? На какой фазе развития или угасания он находится?
— Такие режимы всегда кажутся устойчивыми до самой последней минуты, когда они просто рушатся. Все это происходит совершенно неожиданно. В чем сила этого режима — совершенная загадка, ведь он создает массу напряженных ситуаций, которые становятся все более серьезными. Сейчас стало видно, насколько он неэффективен в экономическом плане: уровень жизни в России начинает снижаться. С 1999 года российский ВВП рос каждый год на 7–10%, росли реальные доходы россиян, то есть люди жили все лучше или по крайней мере говорили, что чувствуют улучшения. Но Путин все это растратил. Россия столкнулась с экономической стагнацией, и, по всей видимости, она будет долгой. Но как отреагирует на это общество, сказать очень сложно. Прежде всего ситуацию может стабилизировать националистическая пропаганда, которая будет твердить людям, что жить стало хуже из-за того, что весь мир ополчился против России…
— И люди начнут сплачиваться вокруг вождя…
— По крайней мере, они не будут активно бунтовать, ведь такая пропаганда на российской почве способна быть очень эффективной. Кроме того Путин всегда может прибегнуть к полицейскому террору. Российское телевидение уже много месяцев подряд систематически подчеркивает, что в стране действует пятая колонна, то есть идет поиск внутреннего врага, с которым следует расправиться. Общество готово к развертыванию механизмов террора, и никто не способен предсказать, где лежит граница терпения общества, каким сильным может быть террор и какие у него будут последствия.
— Будет ли это сопровождаться ужесточением курса внешней политики? Сделает ли Путин ставку на очередную военную агрессию, чтобы компенсировать обществу новые проблемы внутри страны?
— Это может быть только вторжение в заведомо более слабую страну, как это произошло с Украиной, которая переживала глубокий политический кризис. В целом я думаю, что провоцирование новых конфликтов Путину не выгодно. Представляется, что все будет наоборот: Путину придется все сильнее концентрировать внимание на внутренней обстановке, защите собственной власти, пресечении разных внутренних интриг. Он все больше будет нуждаться в поддержке своего режима основными иностранными партнерами, такими, как Китай, Германия, США. Чем больше будут проблемы в стране, тем сильнее он будет зависеть от мира.
Михал Плочиньский
Источник: inosmi.ru
