Иногда бывает, что мы никак не можем забыть какой-нибудь образ, и этот образ определяет все наши представления о войне. Образ трехлетнего Айлана будет еще долго ассоциироваться со смертью беженцев. Видеть это фото просто невыносимо. Но мы просто обязаны его показать.
Берег моря. Мягкие волны «гладят» гальку. На гальке лежит маленькое тельце. От этой картины хочется отвернуться. Но от нее невозможно оторваться. Она ужасна: маленький мальчик, обутый в кроссовки, одетый в синие шорты и красную футболку. Его рука распрямлена и откинута в сторону, головой он повернут к морю. Он совсем один. Совершенно один.
Это море — Средиземное море — в среду лишило жизни трехлетнего Айлана. Это море, которое в античные времена звали mare nostrum — «наше море», — выбросило его на берег. Белое море, как его называют арабы и турки. С недавних пор здесь ежедневно гибнут люди, бегущие в Европу. Когда речь заходит об основах человечности, о культуре и искусстве, цивилизации или религии, сразу же возникает ассоциация со Средиземноморьем. Потому что это море превратилось в братскую могилу.
Можно ли показывать такие вещи?
Фотография погибшего мальчика, лежащего на берегу моря в турецком курортном городе Бодруме, как никакая другая, вызывает эмоции, мысли и вопросы. Она потрясла весь мир. Ее можно увидеть везде — в социальных сетях, в печатных и онлайн- СМИ. Видеть ее невыносимо, стереть из памяти — невозможно. Как такое могло произойти? Почему это фото трогает за душу больше, чем множество других, которыми в последнее время наводнены выпуски новостей?
И вообще — можно ли показывать такие вещи — погибшего ребенка, лежащего на берегу моря или кузов рефрижератора в Австрии, в котором задохнулся 71 человек? Где проходит граница, за которой находятся безвкусица, приличия, уважение к человеческому достоинству? Как нам вести себя, когда речь заходит о таких категориях, под которые нам приходится постоянно подстраиваться в реальности, и от которых нам, к сожалению, зачастую приходится бежать?
Отрицать собственные чувства, возникающие в такие моменты, невозможно. Так же, как и факты. Вид человеческих тел в кузове грузовика вызывал ярость, отвращение, омерзение и потребность узнать, как скоро полиции удастся поймать контрабандистов и водителя, ответственных за это преступление. Ужас происходящего сразу бросается в глаза. В кузове этого злосчастного грузовика тоже находились дети. Их имена так и остались неизвестными. И их судьба не тронула нас за душу настолько глубоко.
Что же до этого мальчика на берегу… Первая мысль, приходящая в голову: он еще жив, но, возможно, без сознания. А может, просто уснул? Тогда ему грозит опасность.
В голове мигом проносится множество вопросов. Хочется броситься к этому малышу, поднять его поскорее, помочь ему — это нормальный человеческий порыв. А есть и другое фото: мальчик больше не лежит на берегу — его держит на руках полицейский. И тогда становится окончательно понятно то, о чем ты и так догадывался. Мальчик уже мертв.
Олицетворение катастрофы
Хотя сама собой напрашивающаяся ассоциация может показаться слишком пошлой, хотя ребенка на руках держит не женщина, а мужчина, эта фотография чем-то напоминает образ Девы Марии с телом Христа — матери с умершим сыном. В этом изображении есть что-то от иконы — и именно оно еще долго будет символизировать беды, лишения и смерть беженцев. Это может показаться абсурдным, но мальчик, которого на этом фото видно лишь со спины, являет собой олицетворение катастрофы.
Но что, если эта фотография была лишь подделкой? Если кто-то положил ребенка на берегу, чтобы добиться того ужасного эффекта, который она и произвела на многих людей? Изменилось бы немногое. Великое множество фотографий, приобретших историческое значение в связи с другими событиями в мире, приобрели его не сразу и с некоторой «помощью» извне.
Между тем, стало известно имя погибшего мальчика. Согласно различным источникам, его семья бежала в Турцию из Дамаска — через Алеппо и Кобани. Отец, мать и двое сыновей решились на переправу из Бодрума на греческий остров Кос. Их конечной целью была Канада, где у семьи Шену живут родственники. Галипу, брату Айлана, было пять лет. Оба сына и их мать утонули, когда крохотная лодка, перегруженная беженцами, перевернулась. Отцу семейства удалось выжить.
Кобани, город на севере Сирии, населенный курдами, стал ареной ожесточенных боев между террористами из «Исламского государства» и курдскими силами. Сотни тысяч человек бежали через границу в соседнюю Турцию.
Курды страдают от жестокого обращения со стороны турецкого руководства. Им не выдают документы, с помощью которых им было бы легче выехать в безопасные регионы. Без выездной визы семейству Шену не удалось бы добраться до Канады. В Ванкувере живет тетя Айлана и Галипа. Она боролась за то, чтобы получить право принять у себя родственников.
«Лицами войны» обычно становятся дети
Теперь по всему миру распространились изображения этих двух детей в минуты радости, как, например, на фото с плюшевой игрушкой. Но перед глазами все равно встает то фото с берега моря. Почему это так — ведь никто не хочет наслаждаться видом беды.
Мальчик, лежащий на берегу, — это символ беззащитности ребенка, символ хрупкости оборвавшейся жизни, трогательный до слез. Это олицетворение невинности, которое постоянно стоит перед глазами.
Но постоянно появляется все новая и новая информация, и постепенно вырисовывается сценарий невообразимой жестокости. Те, кому удалось выжить, описывают в турецких СМИ, что контрабандисты загнали в лодку 17 человек, хотя она была предназначена всего для десяти пассажиров. После этого беженцев заставили снять спасательные жилеты, чтобы на борту освободилось дополнительное место. Самой младшей жертве кораблекрушения было всего девять месяцев от роду. Если бы люди были одеты в спасательные жилеты, у них бы еще были шансы спастись.
Это дети. Дети всегда в подобных случаях становятся «лицами войны». Этого нельзя забывать: сирийские беженцы спасаются от войны, которая идет сразу на многих фронтах. Их страна разодрана на части, их города разрушены, а пути к бегству таят в себе смертельную опасность.
Вот фотография плачущей девочки, которая совершенно голой бежит по улице. Рядом с ней бегут еще несколько детей, но они одеты. На заднем плане видно нескольких солдат и дым. Эта фотография, сделанная в июне 1972 года, стала символом войны во Вьетнаме. Ее сделал один местный фотограф. Он вместе с несколькими коллегами стоял на улице в ожидании очередной воздушной атаки южных вьетнамцев. В этой деревне находились солдаты северян. Самолеты сбрасывали напалм. Именно в такой ситуации и возникла одна из самых проникновенных военных фотографий ХХ столетия. Газета New York Times на следующий день поместила ее на первую полосу. Эту девочку звали Ким Пхук (Kim Phuc), тогда ей было девять лет. Известная женщина-фотограф Жизель Фройнд (Gisele Freund) сказала, что эта фотография «навсегда останется в памяти тех, кто ее видел».
Повлияло ли распространение фото на действия полиции?
Так же, как и фото утонувшего мальчика на турецком берегу. Оно трогает даже людей, которые не утруждали себя тем, чтобы увидеть его. Просто о нем много говорят, и фото оказывает влияние на людей посредством слов — разговоров, которые оно порождает. Поэтому нельзя запрещать показывать такие фото. Ведь по-прежнему теплится надежда, что с их помощью удастся что-то изменить в тех странах, которые не проявляют ни малейшей готовности приютить у себя беженцев. Ведь, возможно, политики в этих странах все же изменят свою позицию и проявят сострадание. Иначе говоря, в мире, в котором изображения играют очень важную роль, они могут превратиться в оружие. Это знают и террористы из «Исламского государства» — они публикуют в интернете внушающие ужас видеосюжеты, чтобы продемонстрировать свою власть.
Но, очевидно, фотография мертвого мальчика на берегу действует сильнее «фильмов ужасов», которые распространяет ИГИЛ. Это тоже дарит надежду: эмпатия сильнее ненависти и отвращения. И это еще одна из причин, почему нужно показывать такие фото, хотя и не хочется, чтобы их видели твои собственные дети. Но почему нет? Ведь дети-беженцы ходят в наши школы, и повсюду только и говорят, что на эту тему. А это ужасающая история, которую вполне может прочувствовать ребенок: маленький мальчик бежал с родины и утонул, потому что его бегство организовали преступники и страны, объявившие операцию по спасению, но не имеющие возможности уберечь людей, бегущих от войны, хотя бы от самого страшного.
К тому же несколько настораживает сообщение, что в четверг в Турции арестовали четверых уроженцев Сирии, которые якобы виноваты в смерти Айлана и Галипа, а также еще десяти беженцев. Неужели нельзя было остановить контрабандистов раньше?! Или этот скорый успех правоохранительных органов должен всего лишь успокоить общественное мнение? Возможно, стремительное распространение этого фото повлияло на работу полиции? Таким образом, изображение мертвого мальчика на берегу моря превратилось в элемент политики.
Шабале Гурла (Shabala Gurla) было 12 лет, когда один американский фотограф обнаружил ее в одном из лагерей беженцев в Пакистане. Ее портрет на обложке журнала National Geographic, опубликованный в 1985 году, стал своеобразной иконой. Ее зеленые глаза, ее колючий взгляд — Шабаль стала олицетворением всех афганских девочек, да и всего афганского народа, охваченного войной. 17 годами позже фотограф вновь нашел ее. Она была жива. И переживала все новые и новые беды. Ей было уже 30 лет, у нее было три дочери, и она понятия не имела о том, что была знаменита на весь мир.
Можно ли сказать, что фотограф воспользовался ею? Когда речь заходит о таких изображениях, особенно если это изображения детей, возникает вопрос об «эстетизации» беды и ужаса. Фото с турецкого берега излучает своеобразную «дурную магию». Зритель смотрит на него снова и снова, как будто голова отказывается понимать то, что знают чувства: мальчик мертв. Зритель смотрит на это фото еще и потому, что представляет себе, будто все еще можно изменить, будто мальчик сейчас встанет и убежит.
Эстетика ужаса
И — да: это как-то связано с некой эстетикой. Волны. Берег моря. Маленькое тельце. Это похоже на фильм ужасов. Красная футболка. Стивен Спилберг снял свой фильм «Список Шиндлера» в черно-белом цвете, но там на экране дважды появлялась девочка в красном платьице. С помощью этой девочки в толпе режиссер сделал видимой смерть — смерть миллионов людей в концентрационных лагерях, устроенных национал-социалистами.
Там это была киношная уловка, здесь — фотография, сделанная фотокорреспондентом. Ребенок утонул. Тысячи беженцев гибнут. Теперь пусть никто не говорит, что не видел и не знал, насколько драматична ситуация в регионе, находящемся от нас на расстоянии всего пары часов полета — там, куда многие из нас летают в отпуск.
И лишь благодаря этому фото мы теперь также знаем: мертвый мальчик на берегу моря — это трехлетний Айлан. Он не знал, что такое мир. Всю свою короткую жизнь он прожил, спасаясь от войны.
Рюдигер Шапер
Источник: inosmi.ru
