Иногда кажется, что есть во всем происходящем некоторая обреченность, предзаданность и даже мощная мертвящая красота. Потому что так, как сегодня, – это на Руси от веку повелось.
В июле 1655 года за 360 лет от нынешней нашей жизни войска московского царя Алексея Михайловича взяли и разграбили Вильну. Грабить города после осады было тогда, пожалуй, в порядке вещей, но дело в другом.
До прихода нас, московитов, Вильна столица Великого княжества литовского, в которой живут литвины, поляки, немцы, евреи и имеется даже собственная татарская община. В городе было местное самоуправление в соответствии с Магдебургским правом, несколько десятков костелов, восемь униатских церквей, один православный монастырь. Иезуитская школа, процветали ремесла и шла международная торговля.
Перед приходом войск князя Якова Куденетовича Черкасского (до крещения его звали Урускан-Мурза) из Вильны бегут горожане, держатели лавок и ремесленники, польская знать, немецкие купцы-протестанты и еврейские торговцы. Сразу на нескольких языках по всей Европе циркулируют листки с проклятиями в адрес московитов. Московит – для всех этих людей радикальный чужой, безбожник, еретик, нашествие его как конец света. Нам, московитам, от этого только радость, мы подкручиваем ус и перепоясываем халат.
Попутно с города сползает лишний лоск. В Вильну приходит чума, но это эпидемиологическая проблема. В политическом смысле все подданные бывшего стольного города вне зависимости от сословных и конфессиональных различий объявляются холопами московского царя. Когда приходят русские, жизнь становится простой, вместо партий шляхты и конфессиональных противовесов мир входит в режим “я начальник, ты никто”. Магистрат закрыт, самоуправление отменяется, храмы иноверцев разрушены.
Алексей Михайлович выпускает указы, обосновывавшие ирреденту: он возвращается на отчие земли, и объединяет Великую, Малую и Белую Русь. Кстати, в этом каноническом титуле московского царя, который закрепляется именно в районе 1655 года в связи с взятием Вильны при желании можно увидеть очень ранний случай национальной политики – от династической логики монархия переходит к этно-конфессиональной, что дальше окончательно риторически оформляется у Петра. За неправильное написание титула царя дьяков били кнутами.
Наиболее боеспособные полки армии Алексея Михайловича обучаются иностранными наемникам, в частности знаменитым шотландцем Лесли. Накануне взятия Вильны из немецких серебряных талеров начинается печать первых русских серебряных рублей – “ефимков с признаком”. Из Вильны вплоть до 1661 года, когда город был окончательно оставлен русскими войсками, вывозятся оставшиеся ремесленники, которых отправляют работать в Оружейную палату. Виленский немец Бартар Кинаман становится самым известным русским оружейником эпохи. От падения Вильны идет целая певческая традиция, заимствованная в Московии от Польши.
360 лет, еще до преувеличенных в своем значении реформ Петра, в общем, все было, как сегодня. Когда видишь это, спрашиваешь себя, что такое ты перед лицом этой империи, Московии, боевые буряты которой были чужаками для всего мира, гнали перед собой врага сотни лет и горели за неизвестного белого царя, сидящего в высоком тереме? Есть соблазн записаться в эту историю рядовым, потому что так предопределено.
Есть, правда, два соображения против. Во-первых, с прагматической точки зрения 360 лет спустя война со всем миром ведет отнюдь не к Венскому конгрессу, а к явной гибели всех боевых бурятов и их большой общей цели – царства белого царя, в котором каждому из них положена квартира и вторая жена. Во-вторых, мир меняется слишком быстро, чтобы в нем могло процветать народное единение на основании начальствопочитания и холопства. Первая русская книга был издана за 30 лет до Ивана Федорова Франциском Скориной. А чтобы иметь возможность думать и читать книжки, чтобы отличаться и обладать гражданским достоинством, нужно было все эти столетия бежать что есть духу к литовской заставе.
Kirill Martynov
Источник: besttoday.ru
