Из державы, вызывавшей суеверное благоговение, Китай одномоментно превратился в страну вопросов. Пришел ли конец китайской мечте о мировом господстве? Если она была, то да. Постигнет ли китайскую экономику судьба советской? Не похоже.
Экономист Константин Сониннаписал недавно, что реальная угроза для Китая лежит вовсе не в “экономической, а в политической сфере: китайское правительство считает себя не типичным правительством развивающейся страны, которым является, а самым лучшим и компетентным на свете и в истории человечества – вот и наступает на все грабли…”
Отчаянные меры, которые сейчас предпринимают власти Китая, далеко не все эксперты считают безграмотными по сути и безнадежными по перспективам. Мнения расходятся очень широко. Но речь сейчас не о разборе тамошних управленческих потерь и находок последних месяцев.
Сама мысль о том, что китайская экономика вовсе не приговорена к краху, и, если не “наступать на грабли”, будет крепнуть и дальше, кажется мне абсолютно точной.
Рухнул не Китай. Рухнули несколько мифов, которые сами собой возникли за сорок без малого лет его стремительного роста.
И в самом деле, с конца 1970-х, когда стартовали дэнсяопиновские преобразования, Китай превратился в хозяйственную сверхдержаву – его экономика выросла чуть ли не в пятнадцать раз. Если считать в паритетах покупательной способности, то в 2014 году экономики КНР и США сравнялись по размеру – и там, и там зафиксировали ВВП объемом почти по $18 трлн (или по 16% мирового производства).
Следовало ли из этого, что Китай стал мировым технологическим гегемоном? Никоим образом. Сотни тысяч китайских граждан приобретают квалификацию в университетах и исследовательских центрах Америки, а не наоборот.
Превратился ли Китай в повелителя мировой экономики? Тоже нет, даже если кто-то там об этом и мечтал. Такую роль в середине XIX века сыграла Британия, в середине XX-го – Соединенные Штаты. А вот расклады XXI века вообще не предусматривают какого-то всемирного хозяйственного владыку.
В Китае живут 1,37 млрд человек – меньше 19% мирового населения, и эта доля уменьшается. Производство ВВП на душу ($12900) составляет пока лишь 80% среднемирового. При нормальном ходе событий, Китай можно будет без оговорок назвать среднеразвитой страной только в следующем десятилетии. А источники экстенсивного роста, если и не совсем исчерпаны, то скоро иссякнут.
Население стареет, рождаемость невысока, и число работоспособных скоро пойдет на убыль. В сельском хозяйстве занята только треть рабочей силы, а горожане составляют 56% жителей страны. Приток в промышленные центры дешевых и безропотных работников из села уже никогда не будет прежним.
По изложенным причинам, темпы китайского экономического роста в любом случае должны уменьшиться раза в полтора. Сегодняшние официальные 7% (в которые, кстати, не все верят) – это, видимо, теперь потолок.
Много это или мало? Очень много. Вдвое выше среднемировых темпов роста. Даже пятипроцентный рост можно было бы назвать очень приличным и вполне обеспечивающим обновление страны. Китайских правителей эта цифра пугает только потому, что они повязаны мифологией “китайского чуда”, которое, мол, требует десяти процентов в год, и точка.
Объяснения, которыми жонглируют в Пекине, чтобы подвести базу под этот тезис (только такие сверхтемпы якобы обеспечат рабочими местами выпускников вузов, позволят улучшить условия для сотен миллионов рабочих-мигрантов и т.п.) напоминают недавние шарлатанские рассуждения наших казенных знатоков о том, будто нефтяные цены не смогут упасть, поскольку бюджеты нефтяных монархий сверстаны из расчета $100 за баррель.
Сегодня мы видим, как нефть запросто дешевеет вдвое, а бюджеты по этому случаю просто переверстывают. Китайское начальство тоже пересмотрит свои планы, когда поймет, что “чудо” – это лишь метафора, а вот экономическая модель не может быть утверждена раз и навсегда и подлежит регулярной перезагрузке. Что, кстати, и делалось уже не раз.
Идеология первой волны китайских реформ исчерпала себя лет за десять. Ее финалом стало побоище на Тяньаньмэнь. А нынешняя китайская хозяйственная модель была сконструирована в эпоху председателя Цзян Цзэминя и премьера Чжу Жунцзи, которые правили с начала 1990-х до начала 2000-х.
Именно тогда Китай и стал всемирным сборочным цехом. Пожиная плоды этих преобразований, он является сегодня крупнейшим в мире продавцом товаров (общий объем – $2,34 трлн или 12% всей мировой торговли в 2014-м).
Из двух десятков крупнейших мировых экономик, размер каждой из которых в 2014-м превысил $1 трлн (считая по ППС), Китай является первым по объему поставщиком товаров для одиннадцати, включая три мощнейших (наряду с ним самим) экономических державы мира – США, Индию и Японию, а также Россию, Бразилию, Индонезию, Южную Корею, Саудовскую Аравию, Турцию, Австралию и Нигерию. Для Канады и Мексики, ближайших хозяйственных партнеров США, Китай – второй по значению поставщик товаров. Как и для Британии. И только в странах еврозоны, где царит Германия, он оттеснен на более скромные позиции.
Тезис о том, что китайское процветание всецело держится на сборочном экспорте, и поэтому нельзя допускать даже малейшего его сокращения, тоже, кажется, является одной из навязчивых идей пекинских политиков и капитанов экономики.
Но ведь ничего вечного быть не может. Сборочные экономики быстро растут в Южной и Восточной Азии, где рабочая сила дешевле китайской. У Пекина есть все резоны сосредоточиться на изменении всей линейки экспортируемых товаров и услуг, а не на попытках любым способом сохранить позиции, которые мало помалу все равно придется уступить.
“Китайское чудо”, если под чудом понимать супертемпы последних нескольких десятилетий, закончилось. А вот новая, успешно работающая хозяйственная модель вполне может быть создана и запущена в эксплуатацию. Это вопрос политической и интеллектуальной дееспособности пекинских властей. Потому что у китайской экономики и китайского общества сейчас достаточно козырей, чтобы обеспечить уверенное и достаточно быстрое развитие.
Сравнения Китая с поздним СССР, которые у нас сейчас зазвучали, в целом неверны. Сходства мало. По крайней мере, хозяйственного. Вся советская экономика была наглухо закрыта от внешнего мира, а когда ее открыли, оказалась абсолютно неконкурентоспособной и рухнула, за исключением нефтедобывающих и металлургических производств. Нынешнее “импортозамещение” (если оно вообще имеет какой-то смысл) – это именно возврат к советской закрытости и организация своеобразного российского чучхе.
Китайские же субъекты экономики, хоть и не все, но достаточно многие, выросли в жестокой конкурентной борьбе и на глобальных рынках, и на своем собственном. Вопрос только, на какую часть своей экономики – живую или бесперспективную – сделает сейчас ставку Пекин.
Если он попробует настаивать на устаревшем “чуде” и станет спасать (кредитами, субсидиями, чиновным нажимом, финансовым манипулированием) тех, у кого нет будущего, то дальневосточную сверхдержаву ждут приключения, самым безобидным из которых может стать какое-то подобие японского застоя, продолжающегося уже четверть века по довольно схожим причинам.
Если же легендарный рационализм китайского правящего класса опять возьмет свое, то заминка будет недолгой, и Китай продолжит движение в современный мир – хотя, возможно, и перестанет называть этот естественный процесс “чудом”.
Сергей Шелин
Источник: rosbalt.ru
