В России защита чувств верующих нередко превращается в защиту нездоровых чувств конкретных людей, называющих себя православными. Они срывают спектакли, громят выставки и уничтожают произведения искусства. О непростых взаимоотношениях верующих и художников на примере судебной практики Европейского суда по правам человека размышляет Анита СОБОЛЕВА, член президентского Совета по правам человека, доцент кафедры теории и истории права ВШЭ.
— Анита, на недавних чтениях памяти погибшего священника Павла Адельгейма ты говорила, что появилась новая форма публичного пространства, которую хочет завоевать религия: «Религиозные права сегодня — это Троянский конь, который используется для того, чтобы протащить религию в конституционное право, используя защиту фундаментальных прав». И что это происходит не только в России, но и в Европе тоже.
— Да, это была цитата из статьи венгерского академика Андраша Шайо, очень известного юриста в области сравнительного конституционного права. Сейчас он судья Европейского суда по правам человека от Венгрии. Он говорит о том, что мы все чаще сталкиваемся с тем, что новые формы сильной религии проникают в конституционные государства. «Сильная религия» — это о тех религиях, которые хотят завоевать не только публичное пространство, но и диктовать светским государствам свою повестку дня. Не имеет значения, идет ли речь о мусульманстве, христианстве или другой ведущей религии. И это внедрение церкви в светское государство происходит как раз под соусом защиты прав верующих.
— А в каких странах это происходит?
— Это происходит во всех странах, где доминирует христианская религия. Но и мусульманские страны тоже диктуют свою повестку. Не первый год в ООН предпринимаются попытки (и они, кстати, до недавних пор были достаточно успешными) навязать различного рода резолюции, в которых государства призывают принять законодательство о диффамации религий (запрет на распространение порочащих сведений. — Е.М.).
— А чем можно объяснить такую активность?
— Наверное, переосмысливается понимание светского государства. Защита прав меньшинств, в том числе и религиозных, вообще защита прав отдельных групп, которые мы считали дискриминируемыми в течение длительного времени, в какой-то момент разрослась так, что начинает угрожать другим группам.
— В докладе ты как раз говорила, что в решениях ЕСПЧ не упоминается принцип светскости государства. Почему так?
— Европейская конвенция о защите прав и свобод человека ориентирована на защиту именно прав человека, а не государства или какой-то группы лиц. Если человек принадлежит к уязвимому меньшинству (неважно — религиозному, этническому, сексуальному), то он требует защиты от государства. И светское государство (доктрина светскости, кстати, прописана в конституциях всех европейских стран) должно соответствовать этому принципу. Пока только Франция последовательно проводит его в жизнь. Другие страны — с меньшим успехом. Конечно, это подрывает эффективность Европейского суда при защите права на свободу художественного творчества, равно как и на свободу выражения атеистических взглядов или взглядов религиозных меньшинств, которые не относятся к ведущим конфессиям или к государственным религиям, где они есть.
Защитники морали
— Какова практика Европейского суда по рассмотрению конфликтных дел между художниками и верующими?
— Таких дел не очень много, но они достаточно громкие и часто упоминаемые. Были дела из Австрии, Великобритании, Словакии, Франции — в основном это 80–90-е годы. Если бы эти дела рассматривались сегодня, я допускаю, что Европейский суд подошел бы к ним по-другому, потому что ему свойственно пересматривать некоторые из своих позиций. Вот когда Европейский суд будет рассматривать дела Сахаровского центра по выставкам «Осторожно, религия!» и «Запрещенное искусство» или по Pussy Riot, мы посмотрим, какую концепцию он выберет сейчас, в 2015 году.
Но тогда, в 80–90-х годах, Европейский суд не стал придавать особую защиту именно свободе художественного творчества, не решился сформулировать принцип особой свободы художника на самовыражение. Как совершенно четко сформулировал принцип повышенной защиты журналистов, например, или повышенной защиты политической речи. Понятно, что художественное творчество — это тонкая материя, что регулировать художника и творчество вообще — вещь неблагодарная, ненужная и даже вредная. Тем не менее ЕСПЧ не стал формулировать свободу художественного творчества как особую свободу, а просто сказал, что оно находится под защитой статьи 10-й о свободе самовыражения.
Но надо отметить, что ни по одному из дел, которые были поданы в Европейский суд, ни один художник не сидел, не было даже условного наказания, были штрафы. Никакой «двушечки»! То есть Европейскому суду не приходилось даже решать вопрос о пропорциональности наказания. А в остальном ЕСПЧ всегда считал, что национальным властям виднее (исходя из исторических и культурных традиций, которые сложились в обществе), как найти правильный баланс между правами верующих и свободой художественного творчества.
Одно из самых первых дел — «Мюллер и другие против Швейцарии», 1988 год. Речь в нем идет о вандализме и оскорблении чувств. Мюллер и еще девять художников выставляли свои картины, которые некоему гражданину показались непристойными и оскорбляющими его религиозные чувства. Он пришел на выставку с несовершеннолетней дочерью и порушил одну из картин, то есть совершил акт вандализма. Швейцарский прокурор пришел к выводу, что имела место непристойность и оскорбление религиозных чувств верующих, и в качестве доказательства привел тот факт, что посетитель отреагировал актом насилия на экспонаты, которые были на выставке, то есть он действительно очень сильно оскорбился.
— Тогда любой вандализм можно оправдать сильным оскорблением. Так и ИГИЛ (Деятельность этой террористической организации на территории России запрещена — Ред.), разрушающее древние памятники, можно оправдать.
— Это 1988 год, еще раз замечу, а сейчас — 2015-й. И это все-таки одно из самых первых таких дел… Не Европейский суд, а швейцарский прокурор, который исходил из 261-й статьи уголовного кодекса Швейцарии о защите свободы религиозных чувств и богослужений, решил, что было оскорбление.
В результате осталось только обвинение в непристойности, были сняты все обвинения об оскорблении религиозных чувств. И это важно. Потому что одно дело, когда, например, рисуется распятие и используется в том контексте, в котором не хотелось бы верующим. Другое дело, когда явно имеет место какая-то непристойная сцена с использованием изображения Христа, Девы Марии, известных монахинь. Непристойность регулируется другим законом, не тем, каким регулируется богохульство. Во многих случаях художника как раз и привлекают к ответственности не за оскорбление религиозных чувств, а за непристойность. И в этом деле осталась только непристойность, суд не нашел, что было оскорбление религиозных чувств.
Но что настораживает в этом решении? Европейский суд не стал спорить со швейцарскими судами, признал, что они правильно дали штраф, что здесь имела место защита морали. Вопрос, на который Европейский суд не ответил: а почему мораль каким-то образом связана с чувствами верующих и вообще с религией? Почему религия должна определять, что морально? То есть получается, что атеисты, или неверующие, или принадлежащие к каким-то иным конфессиям, которые не являются господствующими в данном обществе, лишены морали. А верующие люди априори высокоморальные. Вот с этим я согласиться не готова.
Но тем не менее в аргументационной части Европейский суд в этом решении сформулировал очень хорошие позиции. Он сказал, что демократия строится на плюрализме, толерантности и широте мышления. Это первый тезис. Второй тезис: те, кто создает произведения искусства, вносят свой вклад в обмен идеями и в распространение информации. Третий — что художественные работы, как и любые другие формы самовыражения, могут оскорблять, шокировать или причинять беспокойство и отдельным личностям, и целым группам. Да, произведения искусства могут вступать в конфликт с другими ценностями, но справедливый баланс между ними может устанавливаться по-разному в разных странах, поскольку в Европе не существует единой концепции морали.
«Бога оскорбить невозможно»
— В 1994 году ЕСПЧ рассматривал тоже достаточно громкое дело — «Институт Отто-Премингер против Австрии». Речь шла о запрете фильма Вернера Шредера «Любовный собор», который задевал религиозные чувства тирольцев. История, очень похожая на нашего «Тангейзера». В ткань фильма было включено повествование о суде над автором пьесы в 1895 году за богохульство. В картине рассматривалась связь между религиозными верованиями и мирскими механизмами угнетения, критиковалось священство, особенно эпохи Борджиа, которое было поставлено в социальный контекст.
В этом случае Европейский суд встал на сторону верующих и на сторону национальных австрийских судов, правда, с оговоркой, что именно в Тироле нельзя показывать этот фильм (а в другом месте, может быть, и можно), поскольку здесь очень большое количество радикальных католиков и власти должны были уважать религиозные чувства верующих. Суд определил: «Уважение религиозных чувств верующих, которое гарантировано статьей 9-й, совершенно законно может быть нарушено провокативным изображением объектов религиозного почитания, и такое изображение может рассматриваться как умышленное нарушение духа толерантности, который тоже является чертой демократического общества».
— А что такое «чувства верующих»?
— Хороший вопрос. Я понимаю, что такое права верующих. Например, право исповедовать религию. Причем у этого права есть внутреннее и внешнее измерение, как говорил тот же Европейский суд. Внутреннее измерение нельзя ограничить, потому что никто не может запретить мне верить, если я молюсь у себя дома или просто считаю, что Бог есть. Это право нельзя ограничить. Нельзя меня посадить в тюрьму или оштрафовать за то, что я не тому Богу поклоняюсь. И есть внешнее проявление — это отправление богослужений, ношение визуальных знаков принадлежности к той или иной религии. Некоторые страны могут ограничивать это проявление в публичном пространстве. Например, человек, если подошло время намаза, не может расстелить коврик в переполненном вагоне метро или в переходе, чтобы помолиться. То есть внешняя сторона религии может быть ограничена. Эти термины как юрист я понимаю. А понятие «чувства» я не понимаю. Законодательство чувства не определяет. Законодательство говорит про права, чувства появляются в судебной практике.
— А как можно оценить подлинность чувств верующих? Ведь эти «чувства» могут быть просто поводом, чтобы с кем-то расправиться.
— Никак не оценить. Только в судебной практике. Защита прав верующих — совершенно святое и правильное дело, и я как человек, который занимается именно судебной защитой прав человека, готова их защищать и защищаю, в том числе права верующих различных конфессий.
Есть три направления защиты прав верующих, по которым строится законодательство. Первое направление — это борьба с насильственными преступлениями, которые совершаются по мотивам религиозной розни. Если где-то кого-то убили или бьют, потому что он христианин, иудей, иеговист, сайентолог или кто-то еще. Совершенно правильно, что это криминализировано и совершенно правильно, что есть дополнительные санкции за это.
Второе направление — это антидискриминационное законодательство, которое налагает определенную ответственность, чаще всего гражданско-правовую, реже уголовную, иногда административную, если имеет место неравное обращение с представителями какой-либо религии и им отказано в доступе к каким-либо правам. Например, не берут на работу или увольняют, потому что человек принадлежит к той или иной религии. Скажем, учителя, потому что он баптист. Это нарушение принципа равенства.
И третье направление, которое было раньше, — это борьба с богохульством. В законодательстве Европы была ответственность за богохульство. Но она очень много лет не применялась, потому что развитие демократии и свободы слова начиналось со свободы критики религиозных взглядов. Что такое богохульство? Это осквернение различных религиозных терминов, неуважительные отзывы или изображения Христа или каких-то святых. То есть все, что связано с непочтительным отношением к религиозным символам. И поскольку в этой части законодательство не применялось, не выдерживало испытания на соответствие принципам демократических государств, оно было отменено. Последняя страна в Европе, где было ликвидировано законодательство о богохульстве, — это Англия, 2008 год.
— А «оскорбление чувств верующих» выдерживает испытание?
— Здесь речь идет о фактической защите людей. А «богохульство» — это защита не человека, а Бога, чтобы над ним не надругались. «Защита чувств» появилась как замена законодательства о богохульстве. Но те, кто истинно верит, говорят, что на самом деле Бога оскорбить невозможно, потому что он для тех, кто в него верит, он выше всего и в дополнительной защите не нуждается, он совершенен и он безупречен, и ему совершенно не нужна такого рода защита. Эта защита нужна не столько Господу Богу, сколько она нужна людям, которые, так или иначе, используют эту защиту для себя, своего положения или для каких-то иных целей, далеких от идеальных.
«У нас же верующие оскорбляются по два раза в месяц»
— В 1996 году было очень интересное дело — «Уингроу против Соединенного Королевства». Фильму «Видение экстаза» в Великобритании не дали прокатное удостоверение. Это 18-минутная лента о Терезе Авильской, кармелитке XVI века, причисленной к лику святых. Когда она впадала в экстаз, у нее были видения, в том числе Христа, были всякие непристойные сцены, у нее разделялись душа и тело… Суды сочли, что такое изображение чрезвычайно оскорбительно для верующих. То есть не сами взгляды, которые выражал художник (выражать он может что угодно), а оскорбительна манера, в которой эти взгляды представлены.
Как раз на основании закона о богохульстве и был запрещен прокат этого фильма. Надо заметить, что к тому времени (к 1996 году) за последние 70 лет в Англии было только два дела, которые касались богохульства. У нас же верующие в последнее время оскорбляются по два раза в месяц: либо выставка не понравилась, либо фильм, либо концерт, либо афиша не понравилась, либо постер. Всем оскорбляются!
— А почему в России так много религиозно оскорбленных? Ведь можно не пойти на выставку, на спектакль, если знаешь, что там что-то может тебя оскорбить. Зачем туда идти?
— Зачем идти оскорбляться? Например, на выставку в Сахаровский центр или в тот же Манеж? Зачем туда приходят люди, которые никогда в жизни не ходили даже в Третьяковскую галерею, не говоря уже про музеи современного искусства, и приходят туда исключительно тогда, когда им говорят, что там будет что-то такое, что может их оскорбить?
Возможно, здесь речь идет не о защите чувств и не о защите религии, не о защите прав верующих, а о защите церкви как института, как института власти и контроля. Или просто это какая-то агрессия, которая появляется у людей и которую они не знают, куда вылить. Кто-то выливает в формах домашнего насилия, кто-то в драках на улице. Но дело в том, что если на улице вы начнете разбивать чужой автомобиль, или бить стекла, или просто ломать кому-то носы и руки, то понятно, что уголовное преследование вас не минует и гражданско-правовой ущерб тоже. А когда громятся выставки, потому что у кого-то оскорблены чувства верующего, то это вроде бы как санкционированное насилие, это можно.
— А почему можно? Ведь это преступление.
— Да, акты вандализма должны преследоваться соответствующим уголовным законодательством, точно так же, как и акты рукоприкладства. Но когда тот же Энтео во время пикета у Госдумы сломал нос гею, то оштрафовали геев, а уголовное дело против Энтео так и не возбудили. Просто уничтожить картину, которая тебе не нравится, нельзя, а если под это дело подвести идею, то, наверное, можно. И агрессивный народ очень хорошо это прочувствовал…
«Защита нездоровых чувств конкретного человека»
Из более поздних дел в ЕСПЧ. «Объединение работников изобразительных искусств «Винер Сесешн» против Австрии» (2005 год). В Независимой галерее современного искусства был выставлен коллаж «Апокалипсис» австрийского художника Отто Мюля. Это коллаж из политиков, священников и монахинь. Там был кардинал, там был глава Австрийской партии свободы и там же была Мать Тереза. Все они были изображены в различных очень фривольных, а иногда даже неприличных сексуальных позах. Туловища были нарисованы, а головы и лица — вырезаны из газет и приклеены. Коллаж. Кардиналы не обиделись, священники не обиделись, верующие тоже не обиделись. Обиделся политик, который заодно пытался сюда и чувства верующих приплести. Но чувства верующих как-то сразу отпали, и поэтому осталась только его жалоба о том, что он в непристойном виде…
Но поскольку в данном случае речь шла о политике, а не о защите чувств верующих, то Европейский суд, в отличие от австрийского суда, посчитал, что этот чиновник не подлежит защите, потому что это была обычная сатира, в которой высмеивалось сращивание церкви с некоторыми политическими партиями.
Или вот дело «Геневский против Франции» (2006 год). Геневский — журналист и историк, который критиковал папскую энциклику (основной папский документ по важнейшим различным социально-политическим, нравственным, религиозным вопросам, адресованный верующим. — Е.М.). Он сказал, что те идеи, те догмы религии, которые развивались в речи папы, привели в свое время к появлению некоторых фашистских взглядов, и что сама эта догма воплощения Старого Завета в Новом способствовала в том числе появлению концлагерей и уничтожению евреев. Верующие возмутились, увидев в этом разжигание ненависти против конкретных верующих, представителей католической религии, они рассматривали атаку журналиста на представителя церкви, тем более на такое высокое лицо, как папа, как дискредитирующую все население, которое придерживается данной веры в данном регионе.
Но Европейский суд сказал, что критика доктрины не обязательно содержит атаки на религиозную веру как таковую и никак не нарушает права верующих. И что критиковать отдельного представителя религии, даже если это глава конфессии, можно.
Применительно к нам: если ты критикуешь высказывания патриарха, это не означает, что ты нарушаешь права всех православных верующих.
— А если патриарх считает себя посланником Бога на земле?
— Папа, наверное, тоже считал себя посланником, но вот оказывается, что про речь папы писать можно.
— На чтениях памяти Павла Адельгейма ты рассказывала, что в решениях ЕСПЧ говорится, что верующие должны понимать, что может быть другая позиция, не совпадающая с позицией верующих, и поэтому они должны быть толерантны: «Толерантность работает в обе стороны».
— Не только художники должны быть толерантны по отношению к верующим, но и верующие должны быть толерантны к художникам. У нас же получается, что толерантность в обе стороны никак не работает, потому что верующие не проявляют никакой терпимости. Хотя далеко не все верующие. Я думаю, что истинно верующие как раз совершенно толерантно относятся к таким вещам. Мы же знаем, что у нас отнюдь не толпы людей, не сотни, не тысячи выходят громить выставки, а одни и те же люди, и вряд ли они могут представлять всех верующих. Поэтому здесь речь может идти не о защите чувств верующих, а о защите нездоровых чувств конкретного человека, того же Энтео и иже с ним из различного рода движений («Русский щит», «Народный собор», «Божья воля», «Сорок сороков»).
Здесь встает вопрос, действительно ли мы защищаем права верующих, или под маской защиты прав верующих мы на самом деле защищаем что-то совсем другое. Почему мы защищаем чувства одной группы и не защищаем других? Кто имеет право говорить от имени группы? Европейский суд на это ответа не дает, он уходит пока от этого вопроса.
Еще вопрос, кто оскорбляется? Например, по поводу «Распятого Гагарина» прокуратура обратилась к священнослужителям, чтобы проверить, не нарушает ли это их чувств. «Да нет, не нарушает» — и прокуратура успокоилась.
Я не рисую граффити, не пою в храмах и не использую распятие для своих художественных творений. Но я не художник. Я свои взгляды могу в научной статье выразить. А художник выражает так, как может, как он желает это делать, он творческая личность. Цель художественного творчества не в том, чтобы кого-то оскорбить. Если бы художники хотели кого-то оскорбить, они пришли бы и как вандалы написали бы матерное слово на церковном заборе. Вот это было бы явное действие с целью оскорбить. А когда человек рисует картину, он выражает свое атеистическое или религиозное мировоззрение. Или критикует церковь, потому что критиковать церковь не значит критиковать религию. И он выражает это в той форме, в которой свойственно для него и для того вида искусства, в котором он работает.
А в нашей судебной практике не учитывается, где и как происходит это самовыражение. Надпись на заборе должна оцениваться по другим критериям, не так, как должно оцениваться произведение культуры, которое выставлено в современной галерее. Галерея — это публичное пространство, она предназначена для того, чтобы демонстрировать произведения искусства.
Нельзя приходить в светский музей, в светское публичное пространство и там навязывать свои религиозные взгляды. Точно так же, как я, например, не пойду в церковь читать лекцию о том, что Бога нет.
Если уничтожаются работы Сидура, то получается, что все советское искусство у нас оскорбительно для верующих. Почему у нас Мединский начинает обижаться за верующих? Почему обижаются государственные органы, муниципалитеты, местные отделы культуры? Есть книжки в библиотеках, например, «Сказка о попе и работнике его Балде». С картинками. Давайте придем в библиотеки и будем все советские издания изымать, потому что там таких картинок про попов мама не горюй. Готовы ли мы, защищая чувства верующих, вообще весь период советского искусства вырвать из нашей культуры, как страницу из книжки? Или привлекать к ответственности каждого, у кого есть дома подшивка журнала «Крокодил» 50–70-х годов, где нарисованы карикатуры на верующих и на священнослужителей?!
Елена Масюк
Источник: novayagazeta.ru
