Российская агрессия в Восточной Европе, а также грозящая нуклеаризация Ближнего Востока не оставляют Западу выбора. Сейчас самое время обратиться к урокам прошлого и сделать правильные выводы.
Еще недавно теория и практика сдерживания считались реликтом холодной войны. Из-за украинского кризиса принцип сдерживания в течение всего лишь нескольких месяцев стал чрезвычайно актуальным. Необходимо, наконец, заново осмыслить принципы сдерживания. Для некоторых это повторное осмысление является алиби, чтобы в будущем суметь воздержаться от столь нежелательных иностранных операций. Но, в основном, речь идет о чем-то большем. Как более, так и менее осведомленные наблюдатели пытаются разобраться в понятии сдерживания, которое кажется на первый взгляд таким простым и понятным, но на самом деле таковым не является. Дебаты прошедших месяцев о том, как можно или нужно сдерживать Москву, показывают, что за четверть века после окончания конфликта между Востоком и Западом было потеряно то многое, что однажды считалось общеизвестным знанием. Что такое сдерживание? Когда оно работает, а когда нет?
Сдерживание — это угроза применения силы с целью удержать противника от нежелательных действий. Оно может быть достигнуто за счет наказания или недопущения достижения военных и политических целей противника. Основываясь на этом простом определении, зачастую многие полагают, что достаточно просто показать военную силу, чтобы достичь эффекта сдерживания. Но пока обе стороны рассуждают «рационально», то есть в духе экономического расчета, военный потенциал остается в стороне.
Этот вопрос не так уж прост. История полна примеров, когда расчет не оправдывался, и противник, в военном плане уступающий по силам, нападал на более сильную сторону. Принцип сдерживание не срабатывал, как на это рассчитывал более сильный противник. Причины такого развития могут быть различны. В некоторых случаях атакующая сторона использует принцип неожиданности. Так, Японская империя в 1941 году знала, что уступает в военных силах Соединенным Штатам. Но план уничтожения части американского тихоокеанского флота при помощи неожиданной атаки на Перл-Харбор, когда Вашингтон окажется в шоковом ступоре, казался японцам достойной попыткой.
Сирия и Египет в 1973 году атаковали превосходящий по силам (и, вероятно, обладающий ядерным оружием) Израиль. Но и здесь речь не шла о военной победе, которая с самого начала представлялась маловероятной, а о мести за предыдущие военные поражения. Оба государства надеялись, что при помощи военной ничьи они сумеют избавиться от позора, который лежал на них тяжелым бременем после поражения в Шестидневной войне 1967 года. Для Израиля, политическое и военное руководство которого не могло себе представить, что Сирия и Египет пойдут на бесперспективную авантюру, война Судного дня могла означать практически ее конец. Страна была слишком уверена в собственных силах сдерживания и верила в то, что все указания на грозившее нападение можно игнорировать.
Еще пример того, почему военного превосходства не всегда достаточно, чтобы успешно сдерживать противника — Фолклендская война 1982 года. Аргентинская хунта понимала, что она мало что может противопоставить британским вооруженным силам. Однако Лондон постепенно снижал военную защиту островной группы на юге Атлантики, на которую претендовала Аргентина. Хотя Лондон официально все еще заявлял, что острова являются британской территорией, в Буэнос-Айресе из-за действий британцев пришли к выводу о том, что интерес Великобритании к островам лишь поверхностен. Как следствие — когда хунта оказалась охваченной внутриполитическим кризисом, она стала искать спасение в разжигании националистических настроений и оккупировала острова. Тактика сдерживания не сработала, поскольку Великобритания обесценила свою риторику сдерживания своими действиями. Тот, кто прибегает к угрозам, но одновременно ослабляет свои военные действия для реализации этих угроз, теряет основной компонент успешного сдерживания — правдоподобность.
Но на этом история не закончилась. Для создания эффекта неожиданности британский флот взял курс на юг Атлантики и отвоевал острова. Как отмечал позднее генерал Леопольдо Галтьери (Leopoldo Galtieri), де факто возглавлявший страну в то время, он никогда не подумал бы, что европейская страна будет готова заплатить такую высокую военную цену за такую отдаленную и незначительную островную группу. Не только Великобритания просчиталась относительно планов другой стороны, но и Аргентина.
Разве аргентинские генералы не подозревали, что у такой гордой державы, как Великобритания, вряд ли можно безнаказанно отвоевать часть ее заморских территорий? Разве нельзя было догадаться, что любое британское правительство тут же было бы свергнуто, если бы не отреагировало на нападение военными способами? Ответ — в нормальные времена, вероятно, да, но не в кризисное время.
Многочисленные исследования о поведении человека в принятии решений свидетельствуют о том, что человек, который опасается потерять что-то ценное, готов пойти на более высокий риск, нежели при перспективе получить что-то ценное. Если перенести эту ситуацию на Фолклендский конфликт, это означает, что для хунты, которая во внутриполитическом плане находилась загнанной в угол, речь шла не о приобретении островов, а о получении власти. Оккупация островов была попыткой предотвратить потерю господства. Рациональность, которая характерна для успешной тактики сдерживания, исчезла. Уроки 1982 года приобретают особую актуальность в свете российской внутренней политики. Тот, кто осознанно подогревает национализм, чтобы завоевать политические очки, подвергается опасности оказаться вовлеченным в военную авантюру, последствия которой рассчитать невозможно.
В этом состоит весь парадокс принципа сдерживания. Тактика сдерживание не срабатывает, если интерес противника в достижении определенной цели больше, чем собственный интерес. Классический пример тому Карибский кризис, в котором Советский Союз спровоцировал США. Москва отступила только тогда, когда стало понятно, что Вашингтон готов защищать свои ключевые интересы всеми средствами. Другой пример — Вьетнамская война. Превосходящие по силам США, в конце концов, вынуждены были отступить, потому что Северный Вьетнам и Вьетконг были готовы пойти на гораздо большие жертвы, чем американцы при поддержке Южного Вьетнама. Здесь мы видим ассиметричную расстановку интересов, которая зачастую лишает действенности тактику сдерживания, и крупные державы проигрывают маленькие войны.
А как дело обстоит с ядерным сдерживанием? Не является ли страх перед разрушительным воздействием этого оружия настолько большим, что сдерживание будет гарантировано? Ответ на эти вопросы кроется в «традиционных» примерах. И здесь сила воздействия зависит от интересов, которые положено защищать. Если на кону стоит национальное существование, применение ядерного оружия является правдоподобным ходом — поэтому ядерное сдерживание между ядерными державами относительно стабильно. Распространение тактики ядерного сдерживания на союзников, так называемое «расширенное сдерживание» — намного сложнее.
Как отмечал британский министр обороны Дэнис Хили (Denis Healey) в конце 1960-х годов, было необходимо только пять процентов правдоподобности применения ядерного оружия со стороны США, чтобы сдержать Советский Союз, но 95 процентов, чтобы успокоить Европу. Несмотря на «теорему Хили», расширенный вариант сдерживания является и на сегодняшний день центральным элементом международной политики. Это относится не только к НАТО, но и к азиатско-тихоокеанскому региону, где Япония, Южная Корея или Австралия ищут защиты под американским «ядерным зонтиком».
Бесполезно спекулировать на тему, были бы готовы США на самом деле пойти на ядерную эскалацию для защиты союзников. Но что важно, так это политический сигнал о том, что Вашингтон рассматривает безопасность этих государств как фундаментальный национальный интерес. Но убедительным этот сигнал будет являться только тогда, когда американцы и в военном плане будут присутствовать в регионе, который они хотят защитить. В таком случае будет гарантия, что Вашингтон в случае конфликта будет непосредственно задействован. Ядерную угрозу без этого военного участия не будут воспринимать как вероятную ни союзники Америки, ни ее противники.
Любые дискуссии о ядерном сдерживании непременно ведут к еще одной дилемме — внутриполитическая способность реализации военного сдерживания. Так называемые дискуссии о довооружении в начале 80-х годов наглядно продемонстрировали западным демократиям, что не каждое военное намерение, направленное на сохранение сдерживания, воспринимается населением как вклад в собственную безопасность. Попытка НАТО сбалансировать степень вооружения СССР в сфере ядерных ракет среднего радиуса действия при помощи размещения собственных ракет в плане логики сдерживания была последовательна, но с точки зрения внутренней политики, данное решение вызвало страх у части населения, выразившийся в массовых акциях протеста движения мира.
Демократические государства вынуждены поддерживать баланс между внешним сдерживанием и внутренней гарантией безопасности. При этом не всегда можно ориентироваться на то, что необходимо в военном плане. Это должно быть реализуемо и в политическом плане. Тем самым возникает риск того, что Запад будет ориентировать свою стратегию не на настоящую угрозу, а на то, что приемлемо в общественном отношении.
Какие же требования вытекают из всего этого для западной политики безопасности? Во-первых, в новых дискуссиях о сдерживании необходимо избегать неверных трактовок зоны покрытия этой концепции безопасности. Когда исследователи призывают к отказу от размещенного в Европе субстратегического ядерного оружия, обосновывая это тем, что это оружие не удержало Россию от агрессии в адрес Украины и тем самым не имеет военной ценности, они тем самым только подтверждают свою неосведомленность. Если следовать этой логике, тогда необходимо отказаться не только от этого вида оружия, но и от армии и даже НАТО. Поскольку ни одна армия и ни один союз не удержал Россию от присоединения Крыма и дестабилизации ситуации на востоке Украины.
В этом случае речь идет не о сдерживании и о военном соотношении сил, а о географии и интересах — Россия готова предотвращать интеграцию Украины с Западом, в том числе, при помощи военных средств. Запад, в свою очередь, не готов поддерживать страну военным путем, которая не является членом НАТО. Санкции и переговоры должны исправить ситуацию. Другими словами, пример Украины, которая с момента своей независимости обладает внеблоковым статусом, не подходит для того, чтобы доказать или опровергнуть функционирование западной системы сдерживания. Но он показывает, что военная слабость облегчает задачу такого сильного соседа, как России, быстро и без особого риска долгосрочно изменить политический ландшафт мира.
Во-вторых, в виду сложившийся ситуации в Европе НАТО в первую очередь должна убедиться в том, что она может защитить членов альянса в Центральной и Восточной Европе. Хотя сегодня НАТО не ощущает непосредственной угрозы со стороны Путина. Но никто не знает, как будет развиваться российская политика. По этой причине план готовности НАТО подразумевает повышение боеготовности быстрых сил реагирования НАТО и увеличение количества учений в Центральной и Восточной Европе. Соединения должны быть в состоянии, словно «острие», быть переброшенными на границы альянса. В более отдаленной перспективе план предполагает создание многонациональных соединений и размещение военной техники в Центральной и Восточной Европе. Если эти планы будут полностью реализованы, что ляжет на союзников дополнительным финансовым бременем, тогда это будет самым масштабным реформированием системы коллективной обороны НАТО со времен окончания холодной войны.
Абсолютно в русле логики сдерживания план сигнализирует о решимости альянса защитить всех членов союза вне зависимости от их географического расположения. Хотя НАТО и дальше делает основной упор на быструю переброску сил, а не на длительное размещение боевых соединений в Центральной и Восточной Европе, рост числа учений и других мероприятий свидетельствует о том, что НАТО вернулась к основному принципу, который долгое время, казалось, был забыт. Тот, кто хочет транслировать свои принципы сдерживания при помощи убедительной обороны, должен позаботиться о том, чтобы его военный посыл соответствовал политической риторике.
В-третьих, необходимо заново оценить ядерную проекцию сдерживания. Россия за последние месяцы увеличила количество проводимых учений, ее бомбардировщики, способные нести ядерное оружие, стали чаще летать вблизи границ воздушного пространства НАТО, произносятся публичные заявления о переброске ядерного оружия на территорию Крыма и, несмотря на сложную экономическую ситуацию, проводится обширная модернизация ядерного арсенала. Кроме того, российский президент Владимир Путин неоднократно указывал на статус своей страны как ядерной державы. Все это говорит о том, что российское мышление — намного более «ядерное», чем предполагали западные наблюдатели.
Запад не должен следовать за Россией в этой риторике. Но он должен поставить вопрос о том, является ли тенденция, сохраняющаяся с окончания холодной войны, своевременной — когда ядерные вопросы исключаются из военной стратегии и рассматриваются только в рамках разоружения и нераспространения. Эта тема становится все более важной, поскольку опасность нуклеаризации Ближнего Востока не исключается и после заключения договора с Ираном. Кроме того, в некоторых государствах Азии ведутся дискуссии о национальной ядерной опции. В эпоху милитаризации международных отношений видение мира без ядерного оружия не является главным принципом западной политики безопасности.
В-четвертых, тактика сдерживания должна в будущем охватывать и невоенные аспекты. В украинском кризисе Россия показала, как ведется гибридная война, когда совмещаются военные и невоенные средства — быстрая концентрация войск на украинской границе, ввод нерегулярных войск без знаков отличия в Крыму, поддержка сепаратистов на востоке Украины, повышение цены на газ для Киева, кибератаки по украинской инфраструктуре и в завершение — пропагандистская кампания, на реализацию которой умело брошены социальные медиа.
Эта форма ведения войны не ограничивается классическим репертуаром сдерживания — угрозой применения силы. Напротив, она нацелена на то, чтобы создать непонятную ситуацию, которая не позволяет затронутому государству или союзу быстро и решительно отреагировать. Поэтому основной упор необходимо делать на меры, при помощи которых будет повышена сопротивляемость подобным атакам. К методам такого «сдерживания через сопротивление» относится защита собственных компьютерных сетей, диверсификация газоснабжения, чтобы не стать объектом шантажа. Также важным компонентом является способность дать отпор дезинформационной кампании при помощи быстрой поставки достоверных фактов. К этому относится и политическая готовность назвать виновных своими именами.
В-пятых, США остаются основой западной стратегии сдерживания. Это не только следствие огромной военной мощи американцев, но и их политической воли играть глобальную роль в мировом устройстве. Если бы эта воля не транслировалась, было бы только вопросом времени, когда остальные последуют соблазну проверить на прочность проведенные Вашингтоном «красные линии». Осознавая эту дилемму, американцы, несмотря на все заверения о приоритете внутренней политики, не отказались от глобальной роли. Уже вскоре после начала украинского кризиса они усилили свое военное присутствие в странах-членах НАТО в Центральной и Восточной Европе. Тем самым было показано, что они не ограничатся словесной поддержкой союзников.
Какую огромную роль играет это американское присутствие, можно проследить на примере фотографии бронированного транспортера, который прибыл в Вильнюс. Несчетное количество литовцев пересылало друг другу это фото. Подпись к фотографии говорит о сдерживании намного больше, чем можно прочитать в учебниках истории. «Просто круто! Если бы только они пришли на 70 лет раньше…».
Настало время освежить в памяти уроки сдерживания. Но теперь нужно сделать правильные выводы.
Михаэль Рюле
Источник: inosmi.ru
