Вчера в селе Озерском Корсаковского района состоялась сахалинская часть прямой линии с президентом. Из цеха завода имени Кирова главу государства спросили о задержанных зарплатах и экс-губернаторе. На время подготовки и проведения прямой линии рыбоперерабатывающее предприятие стало стратегическим.
Корреспондент ИА Sakh.com краем глаза сумел заглянуть за кулисы “главного телепроекта страны”, слегка познакомился с его создателями и хранителями и успел разочароваться в себе и мире вокруг.
“Кривая” линия — взгляд изнутри
Вчера в селе Озерском Корсаковского района состоялась сахалинская часть прямой линии с президентом. Из цеха завода имени Кирова главу государства спросили о задержанных зарплатах и экс-губернаторе. На время подготовки и проведения прямой линии рыбоперерабатывающее предприятие стало стратегическим. Корреспондент ИА Sakh.com краем глаза сумел заглянуть за кулисы “главного телепроекта страны”, слегка познакомился с его создателями и хранителями и успел разочароваться в себе и мире вокруг.
Кривая линия с президентом
В 2001 году, когда состоялась самая первая прямая линия с президентом Владимиром Путиным, мне было 10 лет. Грандиозное действо, тысячи человек со всей России, миллионы вопросов… Проблемы всей страны, умещенные в три-четыре часа. И решения, настигающие несправедливость подобно удару молнии или щелчку кнута: раз — и нет коррумпированного начальника, два — и бедная больная девочка получает аппарат искусственной вентиляции легких, три — и “рабский труд на рыбозаводе…”.
Надо ли говорить, что на 10-летний организм эта линия произвела небывалое впечатление? Хотелось жить, ходить в школу, становиться таким же решительным и смелым, как Владимир Владимирович. Шли годы и лоск прямых включений для меня несколько померк… Нет, Владимир Путин не стал менее решительным и смелым. Просто, глядя на разбитые дороги и слушая истории про смертельно больных детей, все чаще и чаще думалось — страшно далеки они от народа.
К сожалению, это оказалось не только ощущением.
Операция “рыбзавод”: шпионские страсти китайской сайры
Сейчас я понимаю, что мне просто повезло. Я прибыл на завод имени Кирова, принадлежащий “Гидрострою”, примерно за два часа до прямой линии — с трудом уговорив корсаковского бомбилу понестись по грунтовке в Озерское. Опытный водитель неукоснительно следовал логике “больше скорость, меньше ям”. Именно поэтому мы успели на место еще в тот момент, когда завод был просто заводом, а не закрытым стратегическим объектом.
Тогда я об этом не думал вовсе: не обремененному “политическими вопросами” разуму казалось, что прямая линия с президентом — событие, пускать на которое просто обязаны. И простых людей, имеющих вопросы, и тем более журналистов, задача которых — освещать исторические события. Когда еще, думал я, Владимир Путин, пусть даже виртуально, окажется в Озерском? Да никогда.
Видимо, судьба считала так же. Завод гостеприимно распахнул двери — в суете камер, проводов и ожидания высокого начальства одинокий человек с рюкзаком не привлек никакого внимания. Будем говорить так.
— Здравствуйте. Здравствуйте… Разрешите. Спасибо…
Не подозревая ничего дурного и противозаконного, я шел по лестницам и коридорам, пробирался к консервному цеху — я еще помнил этот завод, его мощь и пар, поразившие меня при первом знакомстве больше года назад. Шел-шел и зашел прямо в цех — с замиранием сердца глядел на десятки человек, слаженно и стремительно превращающих утилитарный пейзаж рыбопереработки в храм тележурналистики.
Да, я уже выяснил, чего им это стоило — в перерывах работы цеха несколько дней инженеры ВГТРК и Первого монтировали здесь свет и камеры. Работали, когда мыли конвейеры, монтировали, когда была пересменка. Как журналисты телерадиокомпании искали героев, помогали им формулировать вопросы, учили справляться с волнением перед камерой…
— Извините, где тут сапоги можно взять, в цех пройти? — интересуюсь в насыщенном рыбным запахом и волнением коридоре.
— Спасибо за прическу! Можно тебя попросить меня попудрить потом? Мне жена фирменную пудру дала, — шагает по коридору ведущий будущей линии, обутый и одетый на контрасте — в высокие сапоги и нарядную рубашку.
— Извините, где тут можно сапоги взять? Пожалуйста… — ищу понимания и помощи.
В итоге гардеробщица нашлась сама собой — очередному оператору понадобилось пройти в цех. Прицепом тащусь и я.
Внутри кипит напряженная работа. Даже две сразу — сосредоточенные рыбобработчики лишают голов и плавников сайру, суровые телевизионщики с интересом наблюдают за процессом, не забывая о последних настройках оборудования — “свет, камера, мотор” придут сюда через несколько часов. Но уже сейчас волнующиеся работники завода стоят в свете юпитеров, доверчиво глядят на режиссера…
Это уже потом я узнаю — каждого из них проверяли несколько дней, буквально готовили к главному эфиру.
Щелк, щелк, щелк… Тут творится история. Щелк, щелк, щелк… Здесь создают портрет России… Щелк, щелк, щелк… Обиженные и угнетенные скоро будут спасены, справедливость восторжествует…
— Вы чья пресс-служба? — ловит меня у конвейера тот самый ведущий с рубашкой и пудрой.
— Ничья.
— А кто вы вообще тогда?
— Журналист. Местного издания.
— Ах, журналист… Пойдемте со мной.
Следующий час стал для меня временем открытий. Рассерженные моим появлением на заводе продюсеры ВГТРК требовали удаления кадров и выдворения с позором. В ход шли увещевания, звонки руководителям… Я искренне недоумевал — ну, как же, ребята, это же событие. Это у вас в Москве Путин каждый день… А мы тут, на окраине… Нам бы хоть Медведева, мы даже на Лаврова согласные… Прямая линия же…
— Удалите фото! — повышают тон переговоров представители федерального СМИ. — Это наше эксклюзивное право и наш эксклюзивный материал!
А это — моя эксклюзивная камера, моя эксклюзивно купленная флешка и мои эксклюзивно нащелканные фото.
— Звоните редактору моему. Я тут на задании, ничего незаконного не делал. С ней решайте, пожалуйста…
Звонят, о чем-то спорят, возвращаются…
— Удалите фото! Это наш эксклюзивный контент! — выходим на второй круг, до посадки еще очень далеко.
Дальше были уговоры, угрозы полицией и горотделом Корсакова, просьбы отдать флешку по-хорошему. На площадке тем временем начался очередной прогон — из аппаратной несся бодрый голос ведущего, звучало женское “Здравствуйте, Владимир Владимирович!”. Быть может, ее прошлогодняя невыплата зарплаты и правда волнует… Может, и нет… Не зная кухни, сказать сложно.
Оставалось сидеть в коридоре и пытаться осмыслить, что же я такого нарушил и почему этот исторический момент — запретная тема? Путин разве не общий, не всероссийский? И почему те люди в цехе могут говорить с ним, а я даже присутствовать при этом не имею права?
Я думал и не понимал.
“Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой”
— Вы знаете, во-первых, это самый мощный социологический опрос. Миллионы вопросов поступили по разным каналам, и это даёт возможность посмотреть реально, чем же люди озабочены. Здесь фермер наш говорил о недоверии к статистике. Наверное, есть и вариант недоверия. Но когда смотришь и слушаешь людей, тогда это всё по-другому воспринимается — это первое. Второе, это даёт возможность донести до людей позицию руководства страны и мою собственную по некоторым ключевым проблемам, дать оценку того, что происходит.
Так в прошлом году охарактеризовал основное предназначение прямой линии Владимир Путин. Вопрос о целях и задачах мероприятия стал завершающим в том году и отчего-то открывающим (для меня) в этом.
Дело было вечером, делать было нечего… Время близится к 19 часам, а “эксклюзивная проблема” по-прежнему далека от разрешения. Переговоры с ВГТРК крутятся, подобно юле — отдайте, удалите, сотрите, уничтожьте. Не могу, на каком основании, звоните главному редактору… Из ведущего к эфирному цеху коридора меня перевели в отдельный кабинет, со мной несколько раз серьезно поговорили серьезные люди…
В половину восьмого в мой одинокий кабинет заглянул Олег Кожемяко — губернатор, которому меня должны были передать с рук на руки. Так сказала продюсер. Сердце остановилось. Но, видимо, глава области просто ошибся дверью.
В 19.40 у моего телефона начал опасно кончаться заряд. Из Интернета (где я тщетно искал, что же я такого нарушил) пришлось уйти — во встроенной читалке, к которой я не прикасался полгода, вдруг нашлась книга “Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой”. К таким намекам судьбы журфак меня не готовил.
Пора не пора — иду со двора.
В просторном холле по-прежнему оживленно — снуют туда-сюда начальники, улыбается проходящим мэр Корсакова, из кабинета гендиректора завода доносится зычный голос губернатора. Олег Николаевич, кажется, опять решает какие-то рыбные проблемы.
— О, отпустили что ли? — интересуется молодой парень в кресле. Выясняется, что он — оператор, работающий на “Гидрострой”. Прибыл на площадку, чтобы снять историю — у компании грядет юбилей, готовится фильм. Прямая линия с президентом в нем, уверены в компании, была бы классным штрихом. — А меня заставили удалить все. Вот так… Никакой вам прямой линии.
До начала эфира 10 минут, надежды пройти в цех никакой. Остается только пойти в Озерск — на въезде на завод как раз установили большой экран, чтобы “простые люди” могли посмотреть на грандиозное событие.
— Куда это вы?
— На улицу. Снимать реальных озерчан.
— Оставьте флешку и идите. У вас там спорный контент. Мы вас, конечно, не удерживаем…
После этого были воззвания к журналистской этике, обещания разобраться и вернуть мне флешку в целости и неформатированности.
— Давайте не будем тут бодаться. Я ваш портал сегодня первый раз в жизни прочитала вообще… Давайте решим все мирно…
А черт с ним, думаю, пусть берут мою флешку — это ж целый продюсер, целого федерального канала, а они врать не будут. Вернут.
— Я вам ее сама завтра завезу, хотите? — продолжает уговаривать продюсер ВГТРК.
Ну, как не поверить профессионалу? Открываю камеру, достаю флешку, кладу на стол.
— Вы ее подменили! Покажите фото!
Вставляю, показываю. Достаю, неловко веду рукой у кармана…
— Вы ее в карман скинули, а другую достали!
Вставляю, показываю. Вытягиваю руку вперед, закатываю рукава, достаю карту памяти… Кладу на стол, отхожу на полметра, дабы коллеги не думали, что я перезаписал файлы силой мысли.
Щелк, щелк, щелк… Степлер запаивает “экслюзив” в бумагу, ручка пишет на импровизированном конверте — “спорный контент, продюсер ВГТРК”… Конверт на глазах изумленного секретаря директора завода (нечасто здесь такие шоу) передается под честное слово.
А я с чистой картой и совестью выхожу в ночь — над Озерском начинается метель, волны бьют о берег. В Москве Владимир Путин начал отвечать на вопросы россиян.
Хочешь, чтобы было безлюдно, сделай это в Озерске
“Кривая” линия — взгляд изнутри
14:28 15 апреля 2016.
Кирилл Ясько
Политика, Корсаков
Вчера в селе Озерском Корсаковского района состоялась сахалинская часть прямой линии с президентом. Из цеха завода имени Кирова главу государства спросили о задержанных зарплатах и экс-губернаторе. На время подготовки и проведения прямой линии рыбоперерабатывающее предприятие стало стратегическим. Корреспондент ИА Sakh.com краем глаза сумел заглянуть за кулисы “главного телепроекта страны”, слегка познакомился с его создателями и хранителями и успел разочароваться в себе и мире вокруг.
Кривая линия с президентом
В 2001 году, когда состоялась самая первая прямая линия с президентом Владимиром Путиным, мне было 10 лет. Грандиозное действо, тысячи человек со всей России, миллионы вопросов… Проблемы всей страны, умещенные в три-четыре часа. И решения, настигающие несправедливость подобно удару молнии или щелчку кнута: раз — и нет коррумпированного начальника, два — и бедная больная девочка получает аппарат искусственной вентиляции легких, три — и “рабский труд на рыбозаводе…”.
Надо ли говорить, что на 10-летний организм эта линия произвела небывалое впечатление? Хотелось жить, ходить в школу, становиться таким же решительным и смелым, как Владимир Владимирович. Шли годы и лоск прямых включений для меня несколько померк… Нет, Владимир Путин не стал менее решительным и смелым. Просто, глядя на разбитые дороги и слушая истории про смертельно больных детей, все чаще и чаще думалось — страшно далеки они от народа.
К сожалению, это оказалось не только ощущением.
Операция “рыбзавод”: шпионские страсти китайской сайры
Сейчас я понимаю, что мне просто повезло. Я прибыл на завод имени Кирова, принадлежащий “Гидрострою”, примерно за два часа до прямой линии — с трудом уговорив корсаковского бомбилу понестись по грунтовке в Озерское. Опытный водитель неукоснительно следовал логике “больше скорость, меньше ям”. Именно поэтому мы успели на место еще в тот момент, когда завод был просто заводом, а не закрытым стратегическим объектом.
Тогда я об этом не думал вовсе: не обремененному “политическими вопросами” разуму казалось, что прямая линия с президентом — событие, пускать на которое просто обязаны. И простых людей, имеющих вопросы, и тем более журналистов, задача которых — освещать исторические события. Когда еще, думал я, Владимир Путин, пусть даже виртуально, окажется в Озерском? Да никогда.
Видимо, судьба считала так же. Завод гостеприимно распахнул двери — в суете камер, проводов и ожидания высокого начальства одинокий человек с рюкзаком не привлек никакого внимания. Будем говорить так.
— Здравствуйте. Здравствуйте… Разрешите. Спасибо…
Не подозревая ничего дурного и противозаконного, я шел по лестницам и коридорам, пробирался к консервному цеху — я еще помнил этот завод, его мощь и пар, поразившие меня при первом знакомстве больше года назад. Шел-шел и зашел прямо в цех — с замиранием сердца глядел на десятки человек, слаженно и стремительно превращающих утилитарный пейзаж рыбопереработки в храм тележурналистики.
Да, я уже выяснил, чего им это стоило — в перерывах работы цеха несколько дней инженеры ВГТРК и Первого монтировали здесь свет и камеры. Работали, когда мыли конвейеры, монтировали, когда была пересменка. Как журналисты телерадиокомпании искали героев, помогали им формулировать вопросы, учили справляться с волнением перед камерой…
— Извините, где тут сапоги можно взять, в цех пройти? — интересуюсь в насыщенном рыбным запахом и волнением коридоре.
— Спасибо за прическу! Можно тебя попросить меня попудрить потом? Мне жена фирменную пудру дала, — шагает по коридору ведущий будущей линии, обутый и одетый на контрасте — в высокие сапоги и нарядную рубашку.
— Извините, где тут можно сапоги взять? Пожалуйста… — ищу понимания и помощи.
В итоге гардеробщица нашлась сама собой — очередному оператору понадобилось пройти в цех. Прицепом тащусь и я.
Внутри кипит напряженная работа. Даже две сразу — сосредоточенные рыбобработчики лишают голов и плавников сайру, суровые телевизионщики с интересом наблюдают за процессом, не забывая о последних настройках оборудования — “свет, камера, мотор” придут сюда через несколько часов. Но уже сейчас волнующиеся работники завода стоят в свете юпитеров, доверчиво глядят на режиссера…
Это уже потом я узнаю — каждого из них проверяли несколько дней, буквально готовили к главному эфиру.
Щелк, щелк, щелк… Тут творится история. Щелк, щелк, щелк… Здесь создают портрет России… Щелк, щелк, щелк… Обиженные и угнетенные скоро будут спасены, справедливость восторжествует…
— Вы чья пресс-служба? — ловит меня у конвейера тот самый ведущий с рубашкой и пудрой.
— Ничья.
— А кто вы вообще тогда?
— Журналист. Местного издания.
— Ах, журналист… Пойдемте со мной.
Следующий час стал для меня временем открытий. Рассерженные моим появлением на заводе продюсеры ВГТРК требовали удаления кадров и выдворения с позором. В ход шли увещевания, звонки руководителям… Я искренне недоумевал — ну, как же, ребята, это же событие. Это у вас в Москве Путин каждый день… А мы тут, на окраине… Нам бы хоть Медведева, мы даже на Лаврова согласные… Прямая линия же…
— Удалите фото! — повышают тон переговоров представители федерального СМИ. — Это наше эксклюзивное право и наш эксклюзивный материал!
А это — моя эксклюзивная камера, моя эксклюзивно купленная флешка и мои эксклюзивно нащелканные фото.
— Звоните редактору моему. Я тут на задании, ничего незаконного не делал. С ней решайте, пожалуйста…
Звонят, о чем-то спорят, возвращаются…
— Удалите фото! Это наш эксклюзивный контент! — выходим на второй круг, до посадки еще очень далеко.
Дальше были уговоры, угрозы полицией и горотделом Корсакова, просьбы отдать флешку по-хорошему. На площадке тем временем начался очередной прогон — из аппаратной несся бодрый голос ведущего, звучало женское “Здравствуйте, Владимир Владимирович!”. Быть может, ее прошлогодняя невыплата зарплаты и правда волнует… Может, и нет… Не зная кухни, сказать сложно.
Оставалось сидеть в коридоре и пытаться осмыслить, что же я такого нарушил и почему этот исторический момент — запретная тема? Путин разве не общий, не всероссийский? И почему те люди в цехе могут говорить с ним, а я даже присутствовать при этом не имею права?
Я думал и не понимал.
“Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой”
— Вы знаете, во-первых, это самый мощный социологический опрос. Миллионы вопросов поступили по разным каналам, и это даёт возможность посмотреть реально, чем же люди озабочены. Здесь фермер наш говорил о недоверии к статистике. Наверное, есть и вариант недоверия. Но когда смотришь и слушаешь людей, тогда это всё по-другому воспринимается — это первое. Второе, это даёт возможность донести до людей позицию руководства страны и мою собственную по некоторым ключевым проблемам, дать оценку того, что происходит.
Так в прошлом году охарактеризовал основное предназначение прямой линии Владимир Путин. Вопрос о целях и задачах мероприятия стал завершающим в том году и отчего-то открывающим (для меня) в этом.
Дело было вечером, делать было нечего… Время близится к 19 часам, а “эксклюзивная проблема” по-прежнему далека от разрешения. Переговоры с ВГТРК крутятся, подобно юле — отдайте, удалите, сотрите, уничтожьте. Не могу, на каком основании, звоните главному редактору… Из ведущего к эфирному цеху коридора меня перевели в отдельный кабинет, со мной несколько раз серьезно поговорили серьезные люди…
В половину восьмого в мой одинокий кабинет заглянул Олег Кожемяко — губернатор, которому меня должны были передать с рук на руки. Так сказала продюсер. Сердце остановилось. Но, видимо, глава области просто ошибся дверью.
В 19.40 у моего телефона начал опасно кончаться заряд. Из Интернета (где я тщетно искал, что же я такого нарушил) пришлось уйти — во встроенной читалке, к которой я не прикасался полгода, вдруг нашлась книга “Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой”. К таким намекам судьбы журфак меня не готовил.
Пора не пора — иду со двора.
В просторном холле по-прежнему оживленно — снуют туда-сюда начальники, улыбается проходящим мэр Корсакова, из кабинета гендиректора завода доносится зычный голос губернатора. Олег Николаевич, кажется, опять решает какие-то рыбные проблемы.
— О, отпустили что ли? — интересуется молодой парень в кресле. Выясняется, что он — оператор, работающий на “Гидрострой”. Прибыл на площадку, чтобы снять историю — у компании грядет юбилей, готовится фильм. Прямая линия с президентом в нем, уверены в компании, была бы классным штрихом. — А меня заставили удалить все. Вот так… Никакой вам прямой линии.
До начала эфира 10 минут, надежды пройти в цех никакой. Остается только пойти в Озерск — на въезде на завод как раз установили большой экран, чтобы “простые люди” могли посмотреть на грандиозное событие.
— Куда это вы?
— На улицу. Снимать реальных озерчан.
— Оставьте флешку и идите. У вас там спорный контент. Мы вас, конечно, не удерживаем…
После этого были воззвания к журналистской этике, обещания разобраться и вернуть мне флешку в целости и неформатированности.
— Давайте не будем тут бодаться. Я ваш портал сегодня первый раз в жизни прочитала вообще… Давайте решим все мирно…
А черт с ним, думаю, пусть берут мою флешку — это ж целый продюсер, целого федерального канала, а они врать не будут. Вернут.
— Я вам ее сама завтра завезу, хотите? — продолжает уговаривать продюсер ВГТРК.
Ну, как не поверить профессионалу? Открываю камеру, достаю флешку, кладу на стол.
— Вы ее подменили! Покажите фото!
Вставляю, показываю. Достаю, неловко веду рукой у кармана…
— Вы ее в карман скинули, а другую достали!
Вставляю, показываю. Вытягиваю руку вперед, закатываю рукава, достаю карту памяти… Кладу на стол, отхожу на полметра, дабы коллеги не думали, что я перезаписал файлы силой мысли.
Щелк, щелк, щелк… Степлер запаивает “экслюзив” в бумагу, ручка пишет на импровизированном конверте — “спорный контент, продюсер ВГТРК”… Конверт на глазах изумленного секретаря директора завода (нечасто здесь такие шоу) передается под честное слово.
А я с чистой картой и совестью выхожу в ночь — над Озерском начинается метель, волны бьют о берег. В Москве Владимир Путин начал отвечать на вопросы россиян.
Хочешь, чтобы было безлюдно, сделай это в Озерске
Перед экраном в Озерске — пустыня. Только у самой кромки глиняной поляны стоит полдюжины авто. Жители и гости села с интересом наблюдают за происходящим — ярким прямоугольником, окном в другой мир, горит московская студия. А вокруг — тьма, снег, рокот моря и грязь. А еще съемочные группы островных телеканалов, которых, естественно, на завод не пустили. Порхают, подобно стерхам, перехватывая друг у друга немногочисленных героев. Тех, кто все еще верит в прямую линию и пришел на продуваемый всеми ветрами пятачок за правдой и помощью.
— У нас нет дорог, дайте дорогу хотя бы в Корсаков! — просят местные жители.
— Флота не осталось! Предприятия загибаются! Все рушится, помогите Владимир Владимирович! — рассказывает рыбак с 18-летним стажем.
— В Аниве нет газа, дорог, мэру на нас плевать! — возмущаются представители инициативной группы из приморского города, которые приехали на “другой мыс Сахалина”, чтобы обратиться к своей последней надежде.
— Когда у нас будет благоустройство? — вопрошают обутые в резиновые сапоги.
Жителей выслушали и записали — говорят, эти “консервы” (так на ТВ называют материал, который “не тухнет” завтра и может пригодиться в каких-то следующих сюжетах) переправляют в Москву. И там продюсеры прямой линии их оценивают, взвешивают. И, быть может, в самый последний момент вдруг пустят в эфир. Или не пустят. Или не в эфир.
К девяти часам площадь становится еще пустыннее — уставшие от Крыма и наивных детских вопросов про “кашу” немногочисленные просители разошлись и разъехались. Только две девочки — Алана и Лена — да маленькая собачка Чапа с надеждой глядят на экран — все трое (ну двое точно) просто любят Владимира Путина, просто верят ему, просто хотят, чтобы в стране все было хорошо.
— Скажите, а если мы вам вопрос зададим, вы его передадите? — интересуются они у меня.
— Если бы мог, конечно, передал бы, — честно признаюсь я. А про себя думаю: нет, если бы мог, я бы не стоял здесь с вами. И, возможно, даже не думал бы о вашем существовании и проблемах. Большая журналистика, как и большая политика, мыслит иными категориями…
Потом было долгожданное прямое включение из цеха — вдруг оказалось, что всех в Озерске волнует комбинат на Шикотане и миллиард Хорошавина… А уже 15 апреля страна проснулась обновленной — с отставками, новыми дорогами, услышанными рыбокомбинатами.
Но стала ли она от этого лучше?
P.S. Флэшку нам пока не вернули. Но обещали. В ее сохранности мы не сомневаемся.