Семьдесят тонн рыбы гниют среди бетонных плит и строительного мусора недалеко от поселка Молочный в Мурманской области. Тяжелый запах, от которого не можешь отделаться, даже вернувшись в гостиницу. В сотне километров отсюда – знаменитая Териберка, которую режиссер Андрей Звягинцев прославил в своем «Левиафане». Но там хотя бы красивое северное море, а здесь – низкое серое небо, пустые глазницы брошенных с советского времени построек и непроходимая грязь.
Выброшенный лосось еще летом плавал в садках компании «Русская аквакультура», а потом погиб от миксобактериоза или, как его еще называют, рыбьего «кашля» – болезни, поражающей жабры. Подрядчик должен был сжечь рыбу в крематорах, но, не справившись с объемами, просто свалил на пустырь. Вдобавок ко всему биологические отходы, похоже, обработали фенолом, из-за чего концентрация этого ядовитого вещества на месте превышает норму в 400 раз. Свалку теперь за счет бюджета заливают цементом.
Областная пресса следит за этой историей уже не первую неделю. И дело не только в экологии. «Русская аквакультура» – заметное предприятие: у него четыре рыболоведческие фермы в Баренцевом море и видные собственники. Компания принадлежит семье губернатора Подмосковья Андрея Воробьева и Глебу Франку, зятю миллиардера Геннадия Тимченко. Бизнес неплохо рос, а в 2014 году выпал шанс совершить настоящий рывок. Судите сами: в 2013-м россияне съели 380 тысяч тонн лосося, примерно 30% пришлось на поставки из Норвегии. В прошлом году норвежская рыба попала под санкции, а падение курса рубля сделало импорт из других стран слишком дорогим. Казалось бы, выращивай и продавай отечественное. Почему же вместо успешного примера импортозамещения мы видим тонны гниющей рыбы?
Экспортный восток, импортный запад
«Вот я в Ленинграде жил: никакой свежей рыбы, ничего не было…». Российский премьер-министр Дмитрий Медведев на одном из правительственных совещаний противопоставлял нынешнее изобилие – потребление рыбы выросло в 2013-м до 22 кг на душу населения в год – советским пустым прилавкам.
Жители СССР действительно видели красную рыбу редко. Речь шла только о тихоокеанских видах: горбуше, кижуче, кете и нерке. Горбушу ловили на Дальнем Востоке в скромных по сравнению с нынешними количествах и доставляли в европейскую часть замороженной. И даже этот дефростированный продукт считался дефицитом – иногда он попадал в театральные буфеты, редкие рестораны, да в распределители для партийной элиты.
С открытием границ и появлением частных компаний на прилавки Центральной России хлынул атлантический лосось (семга), искусственно выращенный в норвежских фьордах. Перед дальневосточным родственником у него было несколько преимуществ. Во-первых, семга, как и всякая аквакультурная рыба, более жирная, чем дикие сородичи. Во-вторых, что важно для магазинов и переработчиков, поставки предсказуемы: фермы выдают запланированное количество продукции, тогда как объемы вылова в открытом море зависят от прихотей природы. В-третьих, и это самое главное, норвежская рыба доезжала до Москвы и Санкт-Петербурга за 5–7 дней, что позволяло перемещать ее в охлажденном, а не замороженном виде. А это совсем другие вкусовые качества.
В свою очередь, до трети дальневосточного лосося стало уходить на экспорт – в Японию, Китай и другие азиатские страны. А если взять редкую и дорогую нерку, то за рубеж продавался почти весь вылов – 40 тысяч из 44 тысяч тонн в 2013 году. Отправлять живую рыбу за границу нельзя, но промысловые компании шли на хитрость: ставили на судно простенькое морозильное оборудование и реализовывали продукцию уже как мороженую.
Как обстояли дела в первом полугодии 2014 года
Так в России сложилось два параллельных рынка красной рыбы: дальневосточный, ориентированный на экспорт, и европейский, преимущественно импортный. В первом полугодии 2014 года в Россию приехало 59 тысяч тонн импортной семги (здесь и далее – данные Федеральной таможенной службы), из них 70% дала Норвегия, а 11% – ЕС и Великобритания. И этот объем в том же 2014 году разом попал под запрет.
«Сказать, что участники рынка испытали шок, – ничего не сказать, – вспоминает исполнительный директор Ассоциации производственных и торговых предприятий рыбного рынка Алексей Аронов. – Люди просто не знали, как дальше жить и делать бизнес, ведь никому никогда не приходило в голову искать замену Норвегии, она была идеальным поставщиком». По его словам, рыбоперерабатывающие заводы вплоть до Урала работали преимущественно с норвежским сырьем.
После санкций
Килограмм охлажденной семги на Москворецком рынке в столице стоит сейчас 850 рублей. Прошлым летом, до санкций, было 450, вспоминает продавец. На вопрос, откуда рыба, простодушно отвечает – из Чили. И тем самым выдает обман: чилийский лосось поставляется в Россию морем, это занимает несколько недель – рыба, конечно же, едет замороженной. Следовательно, на прилавке – жертва дефрострации, выдаваемая за охлажденную. И по цене вдвое выше прежней.
Чили – одна из стран, безусловно выигравшая от российских санкций: за шесть месяцев 2015 года поставки оттуда увеличились более чем вдвое. Другой подвернувшийся для оставшихся без рыбы переработчиков вариант – поставки лосося с Фарерских островов. Это небольшой архипелаг в 600 км западнее Норвегии, формально он входит в состав Дании, но с 1948 года решает все государственные вопросы, кроме обороны и внешней политики, самостоятельно. Рыболовство и аквакультура – основа экономики. Именно для Фарер в жестких российских санкциях почему-то было сделано исключение. Чем не преминули воспользоваться островные производители, вспоминает совладелец ЗАО «ИТА “Северная компания”» (крупный переработчик лосося) Виталий Корнев: отпускные цены на семгу взлетели с $5 до $10 за килограмм и лишь сейчас возвращаются на прежний уровень. Импорт фарерского лосося в Россию вырос в десять раз, достигнув 8,1 тысячи тонн в первом полугодии 2015-го, но все же это в пять раз меньше прежних норвежских объемов.
Едва участники рынка выдохнули, нащупав новые каналы поставок, случился новый удар – декабрьский скачок курса. Стоимость лосося, и без того не маленькая, в рублевом выражении взлетела до небес: с начала осени 2014 года по сегодняшний день рубль ослабел уже на 80%. Столкнувшись с дефицитом и ростом цен, потребители стали отказываться от соленой и копченой семги. Виталий Корнев говорит, что объем переработки «Северной компании» упал вдвое. Примерно так же снизился физический объем импорта в первом полугодии 2015-го.
Как обстояли дела в первом полугодии 2015 года
Как чувствуют себя отечественные рыбаки? Дальневосточный улов чаще, чем раньше, стал доезжать до западной части страны. В столичных супермаркетах появились горбуша, кижуч и кета. Но тут как с Чили есть проблема доставки: за сутки, как признают в РЖД, грузовой вагон проезжает лишь 300 км, а длина Транссиба – 9,3 тысячи км, поэтому путь из Владивостока до Москвы занимает до месяца. Добавим сюда нехватку вагонов-рефрижераторов и рост тарифов на перевозку. Разумеется, ни о какой охлажденной рыбе нет и речи – только мороженая. «Это смерзшиеся брикеты, которые на станции назначения разбивают лопатами», – рассказывает бывший руководитель Росрыболовства Леонид Холодов.
Продукция, которая получается из размороженной рыбы, по вкусовым качествам хуже, нежели из охлажденной, однако нарезка горбуши или кижуча стоит как семга до санкций – 150–250 рублей за упаковку весом 300 грамм.
Есть еще и налоговый нюанс: рыбаки освобождены от уплаты НДС – соответственно, компании-контрагенты не могут принять налог к вычету. Виталий Корнев говорит, что предпочитает покупать дикого чилийского кижуча, а не дальневосточного – лишь бы избежать налоговых рисков.
На этом фоне собственные лососевые фермы в европейской части России кажутся лучшим решением. Крупных компаний всего две, они находятся в Мурманской области и выращивают такую же семгу, как в Норвегии. В 2013 году они поставили на рынок лишь 13 тысяч тонн рыбы. Другое дело – сейчас. Корнев говорит, что в 2015-м закупит 500 тонн отечественного лосося – против 20 тонн годом ранее. Впрочем, и тут не все так просто.
Чужим здесь не место
Сотрудник ФСБ, приветливо улыбаясь, собирает наши паспорта. Вместе с директором по рыбоводству ПАО «Русская аквакультура» Никитой Падериным мы сидим в катере и ждем разрешения на отправку. Рыбоводческая ферма находится в губе реки Ура, почти на выходе в Баренцево море: полтора часа на машине от Мурманска и час на катере. Это считается пограничной территорией, обо всех поездках нужно заранее предупреждать ФСБ.
Падерин раньше работал на Байкале, выращивал осетра, чтобы выпускать в дикую природу, пополняя естественный баланс. Предложил заодно разводить рыбу и для продажи, но посоветовался сначала с контролирующими органами. «Все сказали: давай, природе только лучше, меньше браконьерства. А через пару месяцев пришла прокуратура, почему, мол, торгуете краснокнижной рыбой», – вспоминает Падерин. Пытался спорить, потом махнул рукой и по приглашению «Русской аквакультуры» перебрался в Мурманск.
Пока Падерин оживленно рассказывает о своей карьере, мы подплываем к рыбоводческому хозяйству. Это 12 садков и баржа. Никакой береговой инфраструктуры, кроме антенны для выхода в интернет, тут нет, да и берега – безжизненные, продуваемые ветрами скалы. На судне живет персонал – 3–4 человека и хранится месячный запас сухого корма для рыбы. Трижды в сутки он по шлангам подается в садки (все автоматизировано, достаточно нажать клавишу на компьютере). Сотрудники работают вахтами – неделя в море, неделя дома. Платят хорошие, по мурманским меркам, 45 тысяч в месяц, но сидеть на барже скучно. Только недавно троих выгнали за пьянство, признается Падерин.
Время от времени садки нужно чистить, подплывая к ним на резиновой лодке со специальным аппаратом, ну а самая хлопотная процедура – еженедельное взвешивание рыбы. Лососей вылавливают сачком и сажают в бочку с водой, бочку взвешивают. Такую манипуляцию нужно проделать с 250 особями из каждого садка. Когда температура – и воздуха и воды – колеблется вокруг 8 градусов, это не самое приятное занятие.
Современные технологии, впрочем, позволяют отслеживать рост рыбы другим способом – под водой ставят рамки, фиксирующие параметры проплывающих через них особей. У «Русской аквакультуры» такой техники нет. Зато максимально отлажен учет расходов: центральный офис в Москве знает, сколько корма рыба съела за минувшие сутки, выходит около десяти тонн в день. По стоимости – под миллион рублей, так как корм норвежский, как, впрочем, и многое оборудование.
Баренцево море – вотчина Северного флота ВМФ России, и это чувствуется во всем. Когда проходят учения, сухогруз с кормом для фермы могут задержать на несколько дней. Неподалеку – заброшенный военный поселок Порт-Владимир. Когда-то там жило две тысячи человек, но в 1990-е все уехали. Теперь кирпичные четырехэтажки на суровых скалах притягивают лишь сталкеров. А еще в прямой видимости от фермы – кладбище боевых кораблей.
«Главное, чтобы военные там не резали суда и не разливали солярку в море, мы их очень просим», – говорит Падерин.
У компании есть, если что, каналы влияния. «Русская аквакультура», в прошлом «Русское море», была основана в 1997 году бизнесменом Андреем Воробьевым. Его отец, Юрий Воробьев, в те годы был первым заместителем главы МЧС Сергея Шойгу. Журнал Forbes писал, что у предпринимателя имелись хорошие связи на петербургской таможне, благодаря чему товар оформлялся за сутки, тогда как другим требовалось несколько дней. Со временем компания стала крупнейшим в России импортером рыбы, а Воробьев-младший ушел в политику – сначала возглавлял фракцию «Единой России» в Госдуме, потом был назначен губернатором Подмосковья. Бизнесом управляет его брат, Максим Воробьев. В 2011 году соинвестором стал фонд Volga Resources, принадлежащий миллиардеру Геннадию Тимченко. Позже, опасаясь санкций, тот передал акции зятю, Глебу Франку (сыну главы «Совкомфлота» и экс министра транспорта Сергея Франка). Сейчас у Франка-младшего и Воробьевых по 37% компании.
Рынок на двоих
Начав с импорта, «Русское море» стало экспериментировать с выращиванием рыбы – в 2007 году купило несколько форелевых хозяйств в Карелии. А в 2011-м компания победила в конкурсе Росрыболовства и получила девять участков для выращивания семги в Баренцевом море. «Русское море» взяло кредит в Россельхозбанке на 2,8 млрд рублей с субсидированной ставкой (аквакультура является приоритетом для России), купила садки, баржу и 1,2 млн мальков лосося – смолта. Чувствовался размах: единственный конкурент, компания «Русский лосось», осторожно начинала в 2007 году с 300 тысяч мальков. На сегодня «Русское море» вложило в аквакультуру более 4 млрд рублей.
Почему на всю Россию нашлось всего два предприятия, заинтересовавшихся семгой? Аквакультура требует значительных вложений, в том числе в инфраструктуру. «Участки зачастую находятся в удаленных районах, нужно строить дороги, тянуть электричество, – рассуждает Алексей Аронов. – Государство таких шагов не делает. Частные инвестиции тоже требуются большие, и это довольно рискованное занятие: в России нет опыта выращивания лосося, технологий, знаний, специалистов. В Норвегии на становление отрасли ушли десятилетия».
Первые лососевые садковые хозяйства появились на Скандинавском полуострове в конце 1960-х. Бизнес действительно пользовался поддержкой правительства Норвегии – программа помогала как-то выживать удаленным депрессивным районам, страдающим от спада океанического рыболовства. В основном это были маленькие семейные фермы, поставляющие товар на местные рынки. Однако через 10–15 лет достижения в области биологии, создание новых сухих кормов позволили нарастить вес рыбы и снизить потери. Отрасль стала привлекательной, потекли крупные инвестиции. Если в начале 1970-х общий объем аквакультурной семги в Норвегии не превышал 500 тонн, то в 2014-м страна только на экспорт отправила почти 1,1 млн тонн; второе место – у Чили, 525 тысяч тонн.
Еще одна причина узости российской отрасли – административные барьеры. Пригодны для выращивания семги только Баренцево и Белое море. Чтобы вести здесь бизнес, надо уметь ладить с погранвойсками ФСБ и Военно-морским флотом. Получится не у каждого инвестора.
Рыбный мор
Первый результат вскружил голову менеджменту «Русского моря». К 2014 году 1,2 млн мальков превратились в 4,3 тысячи тонн товарной рыбы, хотя планировалось получить лишь 3 тысячи тонн. «Наверное, тогда возник излишний оптимизм и желание масштабировать деятельность», – на условиях анонимности признается сотрудник компании.
Вскоре появилось еще три фермы. На двух из них 3,3 млн смолта высадили в 19 садков – более 170 тысяч мальков в каждый. Подводная клетка имеет форму перевернутого конуса, диаметр основания – 38 метров, глубина (высота) 27 метров. Ранее плотность была другой, лишь 100 тысяч мальков на садок. В «Русской аквакультуре» объясняют, что они планировали позже рассадить рыбу, чтобы не покупать все садки сразу. Но не успели – значительная часть урожая погибла.
Сначала на рыбу напала лососевая вошь. Этот крохотный рачок живет в верхних слоях воды и атакует рыбу, когда та поднимается за кормом. Присосавшись, он нарушает солевой баланс, особь постепенно умирает. Затем вспыхнул миксобактериоз. Из 5 млн посаженных мальков выжило 2,8 млн. Однако эту рыбу пришлось забить совсем молодой, не дав дорасти до товарных размеров. «Русская аквакультура» рассчитывала получить с трех ферм 18 тысяч тонн живого веса, а будет примерно 4,4 тысячи тонн. Лосось все равно пойдет в продажу – рыбные заболевания для человека не опасны.
Компания уже частично оценила потери от мора рыбы. Это 344 млн рублей за миллион погибших особей. В первом полугодии 2015 года «Русская аквакультура» зафиксировала чистый убыток в 326 млн рублей при выручке 6,8 млрд рублей. Однако эти цифры не учитывают как потери от миксобактериоза (они пришлись на второе полугодие), так и недополученную прибыль, когда компания реализует в четверть меньше запланированного.
Насколько часто на фермах случаются подобные эпидемии? Болезни вообще главная проблема аквакультуры. Поскольку рыба живет в ограниченном пространстве, она чаще подвергается стрессу и оказывается слабее диких сородичей. В 2010 году в Чили из-за вспышки инфекционной анемии погибла большая часть урожая лосося и форели, а мировое предложение недосчиталось 300 тысяч тонн. Именно поэтому, несмотря на кажущуюся простоту бизнеса, аквакультура консолидирована в руках крупных игроков: они много вкладывают в научные исследования – создание новых кормов и профилактику болезней.
Мировой лидер по выращиванию семги, норвежская Marine Harvest, специально разводит и подселяет к лососю мелких рыб, питающихся морскими паразитами. Более инновационный способ заключается в том, чтобы растить молодую, не достигшую одного килограмма семгу вне моря, в специальных аквариумах. В 2014 году Marine Harvest направила на НИОКР более 130 млн крон (около 1 млрд рублей по курсу на конец года) при чистой прибыли 940 млн крон.
У российских компаний таких затрат на исследования нет, зато было желание захватить освободившийся от иностранной продукции рынок. Мурманское агентство «СеверПост» на условиях анонимности поговорило с бывшим работником одной из ферм, и, по его словам, главная причина мора рыбы – слишком плотная посадка смолта, а также технологические ошибки. В «Русской аквакультуре» эту версию отвергают. Директор по связям с общественностью Илья Березнюк утверждает, что плотность мальков соответствовала нормативам, «основанным на многолетних исследованиях норвежских компаний».
Недавно стало известно о вспышке миксобактериоза и у второго производителя, компании «Русский лосось». Данные о потерях предприятие не раскрывает, но, похоже, масштабы там пока меньше. Компания входит в холдинг «Балтийский берег» – это крупный переработчик рыбы и четвертый (по доле рынка) производитель морепродуктов. «Русский лосось» поставил на рынок 13 тысяч тонн выращенной семги в 2013 году и 10 тысяч тонн – в 2014-м.
Быстрое импортозамещение
«Русская аквакультура» оказалась в центре скандала с рыбой после того, как ее подрядчик, мурманский предприниматель Артем Андронаки, взяв на кремацию 360 тонн погибшего лосося (из 800 тонн, предназначенных для утилизации), не справился с работой и выбросил примерно 70 тонн на пустырь. Отходы начали гнить, местные жители – жаловаться властям.
Сейчас Андронаки отказывается общаться с прессой. Его основной бизнес – страусиная ферма, самая северная в мире (так гласит реклама), и бизнесмен, похоже, не сильно сожалеет о случившемся. «Вчера отмечал свой день рождения, 27-летие, был большой банкет, гуляли допоздна», – рассказывает встретившийся в кафе на страусиной ферме работник. Для сжигания рыбы Андронаки использует три небольших крематора – обычные печки, стоящие за оградой. Простенькое оборудование дает хороший доход: за утилизацию 360 тонн рыбы незадачливый предприниматель получил почти 8 млн рублей – из расчета 22 рубля за килограмм.
В мае – июле «Русская аквакультура» высадила очередной смолт, на этот раз 4 млн мальков в 24 садка. Пока все идет хорошо, именно эти фермы компания и согласилась показать корреспонденту Slon. Однако случай с гибелью лосося оставил след не только в финансовой отчетности и памяти местных жителей – это хорошая иллюстрация ко всей истории с импортозамещением, новым идолом российских чиновников. И так монополизированную отрасль закрыли от внешнего мира, у компаний не было времени и желания инвестировать в научные разработки, а стремление заработать обернулось ошибками и убытками.
В 2013 году в России съели 380 тысяч тонн красной рыбы. Из них 40% дал импорт. И это была самая качественная – охлажденная – рыба. Сейчас она становится дефицитом. Не как в СССР – ее не придерживают для партийных распределителей: все есть на полке, но цена для большинства становится неподъемной.
Наталия Телегина
Источник: slon.ru